поскольку он наилучшим образом соответствует поставленной нами цели. Некогда ашвамедха представляла собой религиозный обряд и вызов имперского масштаба. Над старательно отобранным раджой конем проделывались сложные религиозные обряды, текст вызова гравировался на прикрепленной ко лбу животного металлической пластине. В течение целых двенадцати месяцев коню дозволялось скитаться где угодно, а раджа со свитой следовал за ним. Если животное переходило на территорию соседнего государства, правившему там радже предоставлялся выбор: или захватить коня, поставить его в собственную конюшню и защитить силой оружия, или же, поймав его, вернуть кочующему вслед радже со всей подобающей покорностью, что означало признание вассальной зависимости. В том случае, если конь не стеснял себя в перемещениях и все складывалось удачно для выпустившего его раджи, в конце года животное с триумфом возвращали в столицу, где приносили в жертву богам — в присутствии покорившихся или побежденных раджей, вознося похвалы и воспевая хвалебные песни.
Из Махабхараты мы узнаем, что раджа Арджуна, совершив много отважных деяний и разнообразных жертвоприношений, решил совершить ашвамедху. Оставив Гастинапур, конь ведет отряд странными краями, через опасные приключения. Пятое из них начинается, когда он вступает в страну, населенную только женщинами под предводительством рани Параминта. Обычай этой страны требовал, чтобы прекрасные ракшаси принимали мужчин, любезно развлекали их и удерживали при себе различными хитростями; но, если мужчина проводил здесь больше месяца (а у него было немного надежды ускользнуть от глаз бдительной стражи), его убивали. Привечавшие его красавицы совершали сати[7] — в том случае, если оставались праздными. Таким образом, племя хранило свою молодость. Когда Арджуна, следуя за священным конем, вступил в эту страну, то оказался в весьма сложном положении. Обернувшись к сопутствовавшим его людям, он сказал: «Конь привел нас в удивительный край. Покорив этих женщин, мы не приобретем славы; но если потерпим поражение, позор наш окажется беспредельным. Более того, эти женщины обладают великой силой, и тот, кто проведет у них более месяца, может считать себя мертвецом. Но теперь они поймают нашего коня, и хорошо, если нам удастся выстоять против них». Пока, под влиянием дурных предчувствий, Арджуна пребывал в глубокой задумчивости, появилась блестящая кавалькада. Женщины-воительницы оказались невероятно красивыми, всем им было по пятнадцати-шестнадцати лет. Сидевшие на великолепных конях, они были пышно разодеты, украшены нитками жемчугов. В руках их были луки, а за плечом находились колчаны, полные стрел. Они немедленно поймали коня ашвамедхи и привели его к рани, которая приказала поставить коня в собственную конюшню и ходить за ним как за своим.
После, сидя на слоне, Параминта выступила из дворца в окружении собственной конницы. Увидев противника, она вскричала: «О, Арджуна, победивший стольких мужей, сумеешь ли ты теперь победить меня?» — и с этими словами выпустила одну-единственную стрелу с такой меткостью, что потрясенные мужчины застыли на месте. «Я сама возьму тебя в плен. Ты же должен забыть про свою неудачную ашвамедху, сделаться моим рабом, есть и пить со мной и проводить свое время в удовольствиях». «И все же, о, рани, если я останусь, меня ждет смерть», — ответил Арджуна. «В любом случае, у тебя нет выбора. Если ты станешь сопротивляться, то погибнешь от моих стрел; если же останешься, тебе придется предстать перед светом моих глаз». Арджуна признал себя побежденным, ибо, покоренный ее красотой и силой, он уже покорился любви. Тем не менее раджа воззвал к ее пониманию: вместе со своими людьми он не мог прекратить ашвамедху, обычаи объявленного жертвоприношения следовало выполнять до конца жизни. Он должен продолжить свое дело; а потом, если Параминта согласится приехать к нему в Гастинапур после его возвращения, женится на ней и найдет отважных мужей всем ее спутницам. На это рани ответила, что намеревалась перебить всех чужаков, однако произнесенные раджей слова обрадовали ее. Она была готова отпустить коня, и даже отправиться в Гастинапур, чтобы ожидать там славного возвращения Арджуны. С этими словами предводительница отбыла вместе со своей конницей и большим количеством слонов, груженных сокровищами, что, конечно, являлось актом подчинения в соответствии с правилами этой забавной воинской игры.
Излишне будет следить за приключениями отряда Арджуны до самого успешного завершения обряда, поскольку нас интересуют только те женщины, однако необходимо помянуть в качестве одного из аспектов нашего исследования то, что конь привел скитальцев к лесу, в котором мужчины и женщины росли на деревьях, расцветая на день, а потом умирая, а также к земле змеепоклонников. Вполне возможно, что то племя женщин-воительниц имело некоторое отношение к странным обрядам и воинственным привычкам женщин народа наис, населяющего горные районы мала-барского побережья. Скорее всего оно указывает на предания о странном положении дел, характерном для растворяющегося в древности прошлого. Мы хотим подчеркнуть один момент: в отличие от греков, причислявших войны с амазонками к высшим подвигам своего оружия, индийский князь придерживается другого мнения, несмотря на то что страшится и силы и хитрости женщин. Возможно, брахманы подкорректировали эту историю, наделив ее моралью, свидетельствующей о том, что Арджуна избежал несчастья лишь потому, что устоял против искушения и предпочел ему выполнение религиозного долга.
И Рамаяна и Махабхарата описывают Индию как страну, в которой редкие города далеко отстоят друг от друга. Они разделены густыми лесами, населенными в основном двумя разновидностями людей: обитающими в уединении аскетами, накапливающими силу путем молитвы, соблюдающими строгие обряды и возносящими жертвоприношения; и злыми созданиями, противостоящими отшельникам, чародеями и в основном каннибалами. Многие из последних были женщинами-ракшаси, с которыми Рамс и Арджуне приходилось нередко воевать.
Епископ Эллинопольский Палладий в своем труде «De Gentibus Indi»[8], пишет о другом положении дел, когда утверждает, что в долине Ганга племя браминов живет на одном берегу реки, а женщины их — на другом, причем мужья посещают жен в течение сорока дней в июне, июле и августе, но после рождения ребенка муж уже не возвращается. Здесь мы снова имеем дело с искаженным смешением двух явлений — долгих сезонных отлучек мужей и разделения полов во время определенных периодов, пусть не совсем связанных с физиологическими причинами, и следующих из этого религиозных наблюдений. О государстве, где мужчинами управляли женщины, можно узнать из намека, сделанного Хун Цанем, утверждавшим, что на северных границах Брамапутры он обнаружил королевство Кин-Чи («золотого семейства»), которым правила царица. Ее муж носил титул царя, но не правил. Мы остаемся в неведении относительно того, являлось ли это обычаем, или же просто следствием случайности, соединившей властную царицу со слабым мужем, однако китайский философ, похоже, видит в этом нормальное положение вещей.
Известия об островах амазонок приходят из еще более восточных краев. В «Сказках 1001 ночи» Гассан эль Бассора рассказывает нам о любви к прекрасной и загадочной женщине, которая, выйдя за него замуж и родив детей, бежит на остров Вак-Вак, обнаруживая при этом некоторую аналогию с очаровательной Лилит, первой женой Адама, которая в соответствии с талмудистами, населив землю демонами, бежала, чтобы сочетаться с сатаной и породить в добавку к ним легион джиннов[9]. Оказывается, жена Гассана являлась дочерью весьма могущественного царя, правившего над людьми и джиннами. Он располагал армией в 25 000 женщин-воительниц, «мечом разящих и копьем пронзающих», всякая из которых верхом на быстром коне доблестью равнялась тысяче рыцарей. У царя этого было семь дочерей, каждая из которых отважнее и искуснее 25 000 своих «сестер». Старшая из семи «по доблести и умению владеть конем, умению, мастерству и чарам превосходила всех своих подданных» и оказалась женой Гассана и царицей Вак-Вака, дальнего из семи островов, на кагором гору Вак покрывал лес, деревья которого приносили плод с лицами сынов Адамовых. Они восклицали «Вак-вак, слава Царю Творцу» — когда восходило солнце, и «Вак-вак, слава Богу» — на его закате.
В примечаниях к своему переводу Лейн утверждает, что остров Вак-Вак, или Эль-Вак-Вак, прекрасно известный преданиям и хроникам, располагался возле Борнео. Им правила царица, окруженная войском, составленным из прекрасных женщин. На острове изобиловало золото; на деревьях росли женщины, свисавшие на волосах с ветвей и кричавшие «Вак-вак». Когда волосы их перерезали, они умирали! Арабский автор Ибн-аль-Варди, цитируемый Лейном, упоминает о существовании в том же море острова женщин, на котором не было мужчин. Мендоза, написавший историю Китая, слышал о существовании двух островов, мужского и женского, как у Марко Поло, возле побережья Японии; любопытно при этом заметить, что по сообщению сэра Ричарда Бартона, профессор Гоуиджи (Goeje), слышал, как японцы именовали Кантон — Во-Квоком. В своих заметках к истории Гассана Бартон пишет, что арабские географы различали два Вак-Вака. Он цитирует французский перевод Ибн-аль-Факиха и Аль-Мауди, помещавших один из островов в Африке за Занзибаром и Софалой.
Бартон же видит в ней просто территорию мыса Гварда-фуй, покоренного галласами (gallas), прежде чем их вытеснили мусульмане-сомалийцы. Язычники галласы постоянно восклицали «Вак», подобно тому, как мусульмане часто произносят «Аллах»! — «Такая идентификация, — продолжает Бартон, — объясняет уйму различных мифов, в том числе и об амазонках, которые, по словам Марко Поло, владели Женским Островом. Плод, похожий на голову женщины (подвешенную за волосы) и в спелом виде повторяющую вак-вак или аллах аль халлак (Творец), растет на калебасовых деревьях. Эти гротескные растения являются слонами среди других деревьев, чьи плоды, нередко более крупные, чем мужская голова, висят на тонком волоске». Второй Вак-Вак попеременно отождествляли с Сейшельскими островами, Мадагаскаром, Малаккой, Сундой, Явой, островом, находящимся возле Суматры, возле берегов Японии, и даже с далекой Новой Гвинеей, которая попала в перечень потому, что здесь стаи птиц опускаются на деревья и принимаются кричать «Вак-вак-вак». Прочие специалисты сообщают нам, что к югу от Китая располагался лишенный мужчин остров, где женщины зачинали от ветра. Патриарх Бермудес упоминает о расположенном в тех же водах острове, населенном амазонками, которые как положено принимали мужчин в оговоренные заранее сроки, оставляли при себе девочек, а мальчиков отсылали отцам. Далее, как сообщает нам Пинкертон, иезуитские миссионеры слышали о подобных территориях от обитателей Марианских островов, причем слухи относились к одному из них, пользующемуся дурной репутацией Ладронне, или к еще более южному острову Каролинского архипелага, о котором рассказывали подобные же истории. Однако слухи эти были настолько неопределенными, что могли с равной вероятностью относиться к некоему сказочному острову, плавающему по неведомым мор