От сильного волнения дрогнул голос у бедного, слабого здоровьем Серебрякова; он задыхался.
В гостиной, в углу, под развесистой пальмой, был едва заметен столик с прохладительными напитками и водой.
Ольга быстро налила воды и подала мужу; холодная вода освежила и успокоила Серебрякова.
Князь Потемкин стоял молча, понуря голову; в нем шевельнулось раскаяние.
XXXIX
— Что же, оправдываться перед вами, господин Серебряков, я не стану… Точно, я учинил вам немало зла и несчастия. И за все это готов вам дать удовлетворение, — после некоторого молчания проговорил светлейший князь.
— Удовлетворение, дуэль, что ли?
— Да… вы дворянин, я тоже…
— К чему это, ваша светлость… Былого через то ведь я не верну, — тихо ответил Серебряков.
— Не хотите дуэли, требуйте другого удовлетворения… Я… я на все готов и готов все сделать, что пожелаете…
— Мне ничего больше не надо, только верните мое имя…
А то ведь я живу по подложному паспорту. Вы меня похоронили, князь, вы меня и воскресите.
— Хорошо, это сделать легко… Что еще вам, государь мой, надо?
— Ничего больше, ваша светлость.
— Вы слишком малого требуете… Я постараюсь вернуть вам ваше имя и ваше звание… И даю вам слово сделать все, что вы пожелаете.
— Повторяю, князь, мне больше ничего не надо.
— Но должен же я перед вами чем-нибудь загладить свою вину, господин Серебряков.
— Вернув мне имя и мое звание, вы тем, князь, ее загладите…
— Я… я должен обо всем, то есть о вас, господин Серебряков, доложить государыне.
— Это ваше дело, князь.
— Да, да… Я ничего не скрою от ее величества и расскажу откровенно про все то зло, какое я вам учинил.
— Как хотите, князь… только я прошу возвратить мне мое имя.
— Я знаю, государыня на меня станет гневаться, может, даже меня ждет опала, но все же я должен объяснить. А вам, Ольга Даниловна, я должен извинить ваш поступок со мною… Вы задумали мне отомстить за своего мужа и задуманное выполнили… вы жестоко отомстили мне и поставили меня в самое глупое положение… вы посмеялись над моею любовью, смешали с грязью… Ну, делать нечего, надо терпеть… «По делам вору и мука», — проговорив эти слова, князь Потемкин направился к выходу из гостиной.
— Князь, вы уходите? — промолвил тихо Серебряков.
— Да, что же тут мне больше делать? Впрочем, мне не хотелось, бы уходить, то есть расставаться во вражде с вами, господин Серебряков. Я очень желал бы, чтобы вы протянули мне руку примирения…
— Я давно все забыл, ваша светлость…
— Вы, вы благородный человек, — тронутым голосом проговорил князь Потемкин, крепко пожимая руку Серебрякова.
— Стало быть, мир заключен? — весело промолвила красавица Ольга.
— Да, и навсегда, — громко произнес Потемкин.
— Радуюсь вашему примирению, ваша светлость.
— Надеюсь, смеяться надо мной и ругать меня теперь вы не будете, злая чародейка? Давайте мне вашу руку, Ольга Даниловна, и пойдемте к ожидающим нас тостям как ни в чем не бывало…
Князь Потемкин под руку с Ольгой вышел в залу.
Серебряков следовал за ними.
Разумеется, никто из гостей ничего не узнал о происшествии, случившемся в гостиной с князем Потемкиным.
На следующее утро после бала во дворце в кабинете императрицы находилась сама императрица и Григорий Александрович.
Он только что рассказал или скорее повинился государыне в своем проступке с бедным Серебряковым.
Светлейший ничего не утаил; рассказал, как он всячески притеснял Серебрякова, как добился того, что Серебрякова посадили в крепость, когда его из крепости выпустили, подкупил Волкова, чтобы тот продал его в невольники; и как по прошествии десяти лет он свиделся с Серебряковым здесь, в Крыму.
— Теперь, матушка-государыня, моя благодетельница, я все вашему величеству рассказал, во всем повинился. Карайте меня и милуйте — в вашей власти, — проговорил князь Потемкин, закончив свою исповедь.
Этот рассказ прогневил и взволновал мудрейшую монархиню; она несколько раз молча и быстро прошла по своему кабинету, что было главным признаком ее волнения и гнева.
— Так вот что происходит в моем государстве, вот как поступают люди, которым я доверяю, которых приблизила к себе! Я им дала могущество, славу, я им дала власть, и все сие они во зло употребляют… Боже мой, подумать страшно, несчастный Серебряков, какие беды он перенес и все из-за того, что стал невольным соперником сильного человека. Сколько муки, сколько страданий он вытерпел. Я, я хочу видеть этого героя, хочу его приветствовать… — после некоторого молчания проговорила императрица, обращаясь к Потемкину.
— Ваше величество…
— Вы, вы хотите оправдаться?
— Нет, царица-матушка, зачем?.. Да у меня и нет оправдания. Виновен я, премного виновен.
— И то хорошо, что вину свою сознаете, князь. Не думала я, что ради женской красоты вы станете таким злым человеком, таким несправедливым. Простил ли вас Серебряков?
— Я объяснился с ним, ваше величество.
— Ну, и что же?
— Серебряков простил меня.
— Незлобивый человек, истинный христианин. Пусть сегодня же со своей женой он придет сюда во дворец; я хочу его видеть.
Слушаю, ваше величество.
— Я сама постараюсь загладить, князь, все ваши с ним проступки.
— Милосердная монархиня…
— Постойте, князь… Вы при мне попросите у него прощения… И если Серебряков вас простит, то я верну к вам свое благоволение.
— О, Серебряков меня уже простил.
— Если он простил, то и я извиню ваш проступок. Видя, князь, ваше сердечное раскаяние, мне хотелось бы вам сказать сейчас свое прощение; вы пришли с повинной, а по поговорке «повинную голову и меч не сечет» или «победителей не судят». Ведь вы победитель сей прекрасной страны. Вы обманули меня, князь, благодаря вам же меня обманул покойный Рылеев. Я теперь все припомнила. Меня уверили, что Серебряков утонул в Неве… Я поверила. Обмануть меня не трудно. Но вместе со мною вы обманули и Бога, и народ.
Императрица опять быстро заходила по своему кабинету.
— Без содрогания я подумать не могу: дворянина, офицера продать в рабство, лишить его свободы — сего лучшего дара небес. Что вы, князь, сделали? Зачем так жестоко поступили… Ведь у вас не злое сердце, нет. Неужели любовь к женщине может вас довести до преступления? Вы такой сильный, мощный и не можете быть господином над своей страстью. Что же вы молчите, да отвечайте же, отвечайте!.. Впрочем, ваш ответ будет лишний… Все так ясно… Вам непременно нужно, князь, искупить свою вину, — проговорила государыня.
— Приказывайте, ваше величество, что я должен сделать? — покорно промолвил «светлейший», сознавая свою виновность.
— Поезжайте за Серебряковым и привезите его сюда.
— Слушаю, ваше величество.
— Сейчас же привезите!
— Будет исполнено, государыня-матушка.
— Привезите и его жену.
— Смеет ли, ваше величество, верноподданный надеяться на полное помилование? — проговорив эти слова, Потемкин опустился на колена перед императрицей.
— Я уже вам сказала, князь, что вы получите мое прощение тогда, когда вас простит так много потерпевший от вас Серебряков. Ступайте и привезите его.
Сергей Серебряков, бледный, взволнованный, в сопровождении князя Потемкина, переступил порог кабинета великой монархини.
— Здравствуйте, капитан Серебряков. Я помню, что очень давно я пожаловала вас этим чином… Рада вас видеть, — ласково, участливо проговорила государыня. — Вы так бледны, — не здоровы?
— Да, ваше величество, у меня болит грудь и притом кашель… — взволнованным, задыхающимся голосом проговорил Серебряков.
— Бедный, бедный. И не мудрено захворать… Столько бед и несчастий обрушилось на вас. Я не знаю, как еще вы живы остались? Вы взволнованы… Садитесь, успокойтесь… Григорий Александрович, подайте господину капитану стакан воды, — как-то значительно проговорила императрица.
Князь Потемкин, хоть и поморщился, но все же исполнил это.
Бедняга Серебряков жадно глотал воду, зубы его стучали о края стакана.
Государыня с жалостью на него смотрела.
— Мне бы очень хотелось, чтобы вы рассказали о вашей неволе в Турции, но вы так, капитан, взволнованы, я боюсь утруждать вас тяжелым воспоминанием… Вы расскажете нам в другой раз, поправитесь здоровьем здесь, в Крыму, и приедете в Петербург. Я назначаю вас состоять при нашем Дворе флигель-адъютантом.
— Ваше величество, всемилостивейшая государыня…
— Это еще не все… Князь Григорий Александрович так много находит себя виновным перед вами, что, желая хоть немного загладить свой проступок, просит вас принять от него в дар или в знак примирения две тысячи душ крестьян из своих имений, со всеми угодьями и усадьбами… Что же вы, ваша светлость, стоите молча?.. Просите нашего флигель-адъютанта принять ваш дар… — значительно взглянув на Потемкина, проговорила государыня.
— Не две, ваше величество, а я усердно прошу господина флигель-адъютанта принять от меня три тысячи душ… Пусть это служит отчасти забвением того зла, которое я когда-то ему причинил, — громко проговорил Потемкин.
Он был умен и знал, что такой щедрый дар потерпевшему от него человеку сделает удовольствие императрице.
И Потемкин не ошибся.
Великая монархиня наградила его своей благосклонной улыбкой.
— Я узнаю вас, князь, спасибо, — сказала она и протянула князю Григорию Александровичу руку, и тот облобызал эту державную руку, преклонив колена.
— Я знаю, что этот дар не может искупить и части тех страданий, которые вы перенесли благодаря князю. Но что же делать — уж видно так сложилась ваша жизнь.
— Смею сказать вашему величеству, что я и в своем несчастий получил счастье, — тихо промолвил Серебряков.
— Как так, объясните нам, господин Серебряков?
— Не будь я продан в неволю, я бы не имел такую жену, которую теперь имею.
— Вот что… Я видела вашу жену на балу, она красавица. Недаром вскружила голову нашему генерал-фельдмаршалу, князю Григорию Александровичу. Ваша жена здесь, во дворце? — спросила у Серебрякова императрица.