приедет папа, хватится меня… прощайте, надеюсь с вами еще завтра увидаться… Приходите в такую же пору сюда, в сад. Придете? У ворот вас будет дожидаться моя горничная Маша, она мне предана. Проговорив эти слова, красавица-княжна протянула свою маленькую ручку Сергею Серебрякову, которую он стал страстно целовать.
Княжна Наташа и Серебряков хотели выйти из беседки, как вдруг, в самых дверях, как из земли вырос перед ними камердинер князя Григорий Наумович; лицо у старика было мрачно, гневно, глаза из-под нависших седых бровей сердито смотрели на влюбленных.
При неожиданном появлении старого камердинера княжна побледнела, а Серебряков каким-то растерянным голосом проговорил:
— Григорий Наумыч…
— Да-с, господин офицер, я… Узнать изволили? А вот я в этом кафтане едва вас признал-с, — полунасмешливо, полузлобно проговорил старик.
Княжна Наташа и Серебряков, занятые разговором, не заметили, что за ними следил княжеский камердинер.
Как только княжна вышла из дома и направилась в сад, Григорий Наумович тайком последовал за ней; он следил за княжной, исполняя на то приказ князя Платона Алексеевича.
Старый князь, уезжая в усадьбу графа Баратынского, обратился к своему камердинеру с таким приказанием:
— Смотри, старик, в оба, я весь дом на тебя оставляю. Чтобы раз установленный мною порядок не был нарушен ничем, при мне ли, или в мое отсутствие… Ты понимаешь меня?
— Так точно, ваше сиятельство, понимаю-с, — с обычным, чуть не земным поклоном ответил камердинер.
— Ты мне за все ответчик, так и знай! А главное: в мое отсутствие смотри за княжной… Куда она, туда и ты, следом за ней… только так, чтобы она не знала, что за ней следят… Смотри, чтобы офицеришка не проник в мой дом и не свиделся бы с княжной. Впрочем, этого и быть не может.
Я строго дал приказ дворовым не допускать его не только ко мне в дом, но даже и до ворот моих… Мой приказ и всем дворовым повтори…
— Слушаю, ваше сиятельство…
Князь Полянский уехал.
И вот, старик-камердинер, исполняя приказ своего господина, выследил наших влюбленных…
Как ни стары были глаза у Григория Наумовича, но все же он узнал гвардейца Серебрякова, хоть и надет был на нем кафтан вместо мундира.
Старик видел, спрятавшись в саду за толстое дерево, как встретились княжна Наташа и Серебряков и как они вошли в беседку.
Камердинер из сада поспешил в людскую, взял с собою пятерых здоровенных парней из дворовых и пошел с ними в сад.
Не доходя несколько до беседки, Григорий Наумович приказал дворовым ждать его, а сам направился к беседке; он прокрался к двери, которая была не затворена, и стал прислушиваться к разговору княжны и Серебрякова; из их слов немногое понял старик-камердинер; он явился перед влюбленными, когда те хотели уже выйти из беседки, и, загораживая рукою дорогу гвардейцу Серебрякову, проговорил, обращаясь к княжне:
— Пожалуйте, ваше сиятельство, домой. Князь, ваш батюшка, изволит скоро из гостей вернуться…
— Что же ты, старик, загородил мне дорогу, пусти! — проговорил камердинеру Серебряков.
— Не пущу, — спокойно и решительно ответил тот.
— Как не пустишь! — почти в один голос вскричали княжна и Серебряков.
— До приезда князя ты, господин офицер, будешь сидеть в беседке, под замком; прошу не взыскать.
— Да как ты смеешь, глупый старик! Прочь с дороги!..
— Не кричи, господин офицер, не срами себя и княжну… Будешь супротивничать, позову людей… у меня тут подмога есть… Не веришь, смотри… Гей, молодцы! — громко покликал Григорий Наумович.
На его зов к беседке стали приближаться с мрачными лицами пятеро дворовых.
— Видишь, господин офицер, стоит мне сказать слово и ты будешь связан.
— Проклятие, мы попали в засаду. Старик, вот возьми, только выпусти меня, — чуть не с мольбою проговорил Серебряков, подавая камердинеру кошелек с золотом.
— Никаким золотом не подкупишь меня, господин офицер, лучше и не трудись…
— Я… я тебе приказываю выпустить Сергея Дмитриевича! — повелительно проговорила камердинеру княжна, оправившись от неожиданности.
— Я выпущу его только тогда, когда последует на то приказание самого князя Платона Алексеевича, — твердым голосом ответил старик.
Вдруг со двора донеслись испуганные голоса дворовых:
— Князь, князь изволил приехать…
Эти голоса дошли и до наших влюбленных и заставили их побледнеть.
— Князь изволил вовремя вернуться. Пусть он сам рассудит… Гей, зовите его сиятельство сюда, в сад! — громко приказал Григорий Наумович дворовым, находившимся в саду.
XXVI
— Ну, что здесь такое? Зачем я тебе, Григорий? Зачем здесь люди? — быстро идя к беседке, громко спрашивал вернувшийся домой князь Платон Алексеевич Полянский у старого камердинера.
— И в такое позднее время! Сказывай скорее старик, что такое?
Он никак не думал встретить поздним вечером в саду свою дочь и ненавистного ему Сергея Серебрякова.
Подойдя же к беседке, старый князь увидал их вместе; он просто глазам своим не верил и был страшно поражен.
— Что я вижу… Наташа… ты здесь… и он, этот негодяй, мерзавец, с тобой, в мужицком казакине… Как ты осмелилась!.. Боже, что со мною… душно… голова кружится… воды скорей… умираю…
Если бы старый камердинер и один из дворовых не поддержали князя, то он непременно бы упал, — так на него подействовала эта неожиданность; от сильного потрясения кровь ударила в голову старому князю, лоб и щеки покрылись темными пятнами, ноги у него подкашивались, и слуги едва могли его удержать.
— Папа, милый папа, — княжна Наташа со слезами бросилась было к отцу.
— Прочь! Не подходи… ты мне не дочь… — грозно прохрипел князь Платон Алексеевич, жестом останавливая княжну.
Скоро принесена была холодная вода. Князь жадно глотал эту воду.
— Лейте на голову; на голову лейте, — распорядился Григорий Наумович. Этим он предохранил своего господина от удара…
Холодная вода благотворно подействовала на старого князя. Он, обращаясь к своему камердинеру и показывая на княжну, проговорил:
— Скажи, чтобы она сейчас же шла в свою комнату…
— Папа, папа…
— Молчать! Ступай!., иначе я прикажу холопам взять тебя и насильно тащить.
— Прощайте, Сергей Дмитрич, любовь к вам я уношу в своем сердце. Прощайте! — бедная княжна, горько рыдая, пошла от беседки по направлению к дому.
— А этого подлеца и вора, укравшего мою дочь, до времени оставить здесь в беседке, запереть на замок. — Гляди, Григорий, чтобы не убежал вор… ты головою мне за него ответишь, — прохрипел князь.
— Князь, вы не в праве лишать меня свободы… Я дворянин, — громко проговорил Серебряков.
— Ты дворянин!.. Ты вор, а не дворянин, а воров плетью стегают… И тебе будет от меня то же! Князь Полянский сумеет выместить на тебе свой позор. Сумеет воздать тебе, подлецу, должное…
— Вы, князь, отвечать за меня будете…
— За воров и подлецов не отвечают. Их безнаказанно бьют! — запальчиво крикнул князь, замахнувшись палкою; он ударил бы, но Серебряков успел вовремя уклониться.
— Предайте меня суду, если я виновен, но не самоуправничайте.
— Я… я твой судья! Втащите его в беседку! — приказал князь дворовым, безмолвно стоявшим около своего господина, показывая на переряженного офицера.
— К чему насилие? Я сам войду. Знайте, что ни вы, ни угрозы ваши мне не страшны, — проговорил Серебряков.
— Посмотрим, как ты заговоришь, когда попадешь в переделку к моим конюхам.
— Вы этого не сделаете, князь…
— А кто мне запретит?
— Совесть и здравый смысл… Я не холоп ваш, а дворянин. И если вы думаете меня судить, то судите не как холопа, а как дворянина.
— Молчать! Ты по своим воровским делам не достоин именоваться дворянином, сим почетным званием. Что же вы, псы, оглохли что ли? Тащите его! — грозно крикнул князь своим дворовым.
— Я покорюсь силе! — с достоинством проговорил эти слова Сергей Серебряков и вошел в беседку.
Дверь за ним была захлопнута и заперта на большой замок.
— Смотри, старик, если он убежит, то ты ответишь мне головою, — повторив свой приказ камердинеру, князь Платон Алексеевич, с помощью двух дворовых, с трудом переступая, направился к дому.
Старый камердинер, Григорий Наумович, поставил у беседки «сторожить» троих здоровенных парней из дворовых, так что Сергею Серебрякову о побеге и думать было нечего.
Дверь и стены беседки были очень крепко построены из дуба; круглые окна, как уже сказано, находились под самым потолком и достать их заключенному Серебрякову не было никакой возможности.
И, несмотря на все это, по приказу князя к двери беседки поставлена была еще «стража».
Серебряков, очутившись под замком в беседке, вынул из кармана пистолет, который был заряжен, и положил на стол.
— Пистолет может сослужить мне последнюю службу… Если князь, в безумии гнева, захочет выполнить свою угрозу… В ту пору я убью или себя, или его… но немцам ему измываться надо мною… Бедная княжна, что с нею теперь будет? О, как я проклинаю свое бессилие… А все же я и в несчастии своем счастлив… Меня любит княжна, а это безмерное счастие! — вслух проговорил бедняга Серебряков и стал тщательно осматривать свое невольное жилище.
В беседке был полумрак; лунный свет слабо проникал в круглые окна, да к тому же стекла в них были цветные.
Как обрадовался Серебряков, когда увидал у двери железный крюк, которым можно было запереть внутри дверь.
«Теперь я могу хоть соснуть, ко мне уж никто не войдет. О, как я измучился! Какую пытку перенес! Злодейка судьба не балует меня. Ну, делать нечего, надо покориться своей участи». Серебряков лег на диван, находившийся в беседке и, убаюканный могильною тишиной, скоро заснул тревожным, прерывистым сном.
XXVII
Князь Платон Алексеевич был сильно потрясен свиданием Наташи с гвардейским офицером Серебряковым, так что ему потребовалась помощь врача и уход.
Всю ночь провел князь без сна и только к утру несколько успокоился.