оры, где останавливаются дворяне и военные, наперечет. Стоит только собрать содержателей сих дворов и расспросить их о поручике Серебрякове; у кого-нибудь из них он, наверное, останавливался. Впрочем, полиция, вероятно, наводила эти справки.
— По моем приезде в Москву, ваше величество, я спрашивал про Серебрякова у своего старого приятеля и сослуживца у князя Платона Алексеевича Полянского.
— Знаю; князь непомерно спесив, заносчив и гордится своим старинным родом.
— Смею доложить вашему величеству, что у князя Полянского есть много и хороших качеств.
— Только их не видно. Но не в том дело, граф. Вы говорите, что расспрашивали у князя про поручика Серебрякова.
— Расспрашивал, ваше величество.
— Князь с ним знаком?
— Как же, Серебрякову князь Платон был чуть не благодетелем; по его рекомендации я и взял Серебрякова к себе в адъютанты.
— Ну, что же сообщил ваш князь?
— А то, государыня, что Серебряков перед отъездом своим в Питер несколько раз у него был.
— Стало быть, Серебряков останавливался не у князя?
— Нет, государыня. Остановился он на постоялом дворе, только на каком, неизвестно, — ответил императрице граф Румянцев-Задунайский.
— Ну, мы это узнаем. Если, как вы, граф, говорите, князь Полянский был благодетелем Серебрякова, то почему же он не останавливался в княжеском дому?
— Думаю потому, ваше величество, у князя Платона взрослая дочь.
— У него есть дочь?
— Есть, государыня, и смею, сказать, княжна Наталья красавица на удивление.
— О, с каким увлечением и жаром, граф, вы проговорили эти слова. Уж не влюблены ли в эту «красавицу на удивление!» — императрица весело засмеялась. — Однако шутки в сторону. Исчезновение поручика Серебрякова меня удивляет, скажу более, пугает. Мною было написано к вам, граф, письмо довольно важное и секретное. Письмо это я вручила Серебрякову. Его, кроме вас, никто не должен был бы читать и, если письмо попадет в другие руки, может быть огласка. Во что бы то ни стало надо напасть на след Серебрякова. Это, граф Петр Александрович, я вам поручаю. Немедля поезжайте в Москву и распоряжайтесь полицией и другими нужными вам людьми по своему усмотрению… Повторяю вам, письмо, писанное мною, надо вернуть не вскрытым. Возьмите сыщиков, доройтесь, граф, допытайтесь, — значительным голосом проговорила государыня.
— Слушаю, ваше величество, я завтра же выеду в Москву, — с низким поклоном ответил фельдмаршал Румянцев-Задунайский.
— Да, да… Поезжайте… Расспросите потщательнее у своего приятеля князя Полянского… Постойте, граф, постойте. Какая мысль! Вы говорите, у Полянского есть дочь «красавица на удивление», как вы выразились. Ведь так?
— Так точно, ваше величество.
— Уж нет ли здесь романа?..
— Какой же может быть роман, ваше величество? — с удивлением промолвил Румянцев-Задунайский.
— Молодой красивый гвардеец и красавица княжна… вот и роман.
— Того не может быть, государыня…
— А почему, граф?
— Княжна аристократка, она никогда не решится завести амур с безродным офицером. Да и сам князь Платон сего никак не допустит…
— Что не допустит князь свою дочь до венца с Серебряковым, может быть; но также верно и то, что он не может дочери запретить любить, кого она хочет… Я вам, граф Петр Александрович, советую расспросить Полянского о поручике Серебрякове, даже допросить его. Так или иначе, а вы постарайтесь разыскать исчезнувшего Серебрякова и то письмо, которое я вручила ему для передачи вам.
— Слушаю, ваше величество.
— Ну, об этом довольно. Теперь поговорим с вами о наших делах на Дунае. Вот кстати пришел и Григорий Александрович, он не будет, граф, лишним в нашей беседе, — приветливо улыбаясь вошедшему Потемкину, проговорила государыня. Григорий Александрович Потемкин стал пользоваться большим фавором: он во всякое время входил без доклада в кабинет государыни.
Звезда счастия Потемкина быстро появилась.
Беседа императрицы Екатерины Алексеевны и её двух вельмож о ходе наших дел на Дунае продолжалась довольно долго. Прерывать эту беседу никто не мог.
Граф Румянцев-Задунайский и генерал Потемкин вместе вышли после совещания из кабинета государыни.
— Кстати, Григорий Александрович, не можете ли вы мне сообщить кое-что о моем бесследно пропавшем адъютанте, чем бы премного меня, старика, обязали, — останавливаясь в одном из зал дворца, обратился с такими словами Румянцев-Задунайский к Потемкину.
— С готовностью рад, граф Петр Александрович, только слишком немного. Сколько помнится, поручика Серебрякова вы присылали ко мне с письмом?
— Присылал, только не к вам, ваше превосходительство, а к ее величеству, государыне; а к вам так, между прочим, — рассерженный надменным тоном Потемкина, сухо промолвил ему фельдмаршал Румянцев-Задунайский.
— Это все равно, граф, ведь вы изволили же присылать его ко мне?
— Ну, да… «изволил», а содержание того письма вы помните, генерал?
— Кажется, что-то такое, вы, ваше сиятельство, желали от меня узнать о смерти… о дуэли покойного князя Голицына, — небрежно, но едва скрывая смущение, проговорил Потемкин.
— Да, государь мой, точно желал узнать о роковой дуэли всеми нами любимого и глубокоуважаемого князя Петра Михайловича. Я хотел узнать подробно о его преждевременной кончине… Покойный князь был моим лучшим другом, и права друга дают мне, государь мой, тоже некое право спросить вас, как секунданта убитого князя, как произошла дуэль?
— Вы заговорили со мною, граф, не о дуэли, а о своем пропавшем адъютанте, — хмуро ответил Потемкин.
— Уж одно, государь мой, к одному.
— О том, и о другом не место и не время говорить, граф, — весь вспыхнув, с неудовольствием промолвил Потемкин. — Простите, мне некогда, — добавил он и быстро пошел вперед.
— А, господин генерал, «знает, видно, кошка, чье мясо съела», — вслед удалявшемуся Потемкину громко проговорил старый фельдмаршал.
— Что вы этим, граф, хотите сказать? — остановившись, бледный как смерть, дрожащим голосом спросил Потемкин.
Слова Румянцева-Задунайского сильно его кольнули, задели за живое. Напомнили ему что-то страшное, ужасное, которое он старался всеми силами забыть, ничего не помнить.
«Граф знает, он подозревает», — эта мысль заставила едва совладать с собою Потемкина.
— Ничего особенного, государь мой, я только в пример привел поговорку…
— Какой пример? Кому? — несколько оправившись, спросил у фельдмаршала Потемкин.
— Вам в пример.
— Как., как… мне?..
— Ну, да… вам… вам… Впрочем, довольно об сем. Вы, государь мой, идите своей дорогой, а я пойду своей… Только гляди, господин генерал, не оступись.
Тут к графу Петру Александровичу подошел какой-то придворный вельможа и заговорил с ним.
А Потемкин, бледный, встревоженный словами графа, поспешил к дворцовому выходу, проклиная свою встречу с Румянцевым-Задунайским.
XXIX
Граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский, исполняя на него возложенное поручение императрицей — напасть на след исчезнувшего неизвестно куда своего адъютанта Сергея Серебрякова и сам заинтересованный этим, принялся за самые тщательные розыски, имея себе помощником начальника московской полиции.
Нечего говорить о том, что вся полиция, все сыщики поставлены были на ноги. Кажется, в Москве не было дома, где бы не спрашивали или не разузнавали бы о поручике гвардии Серебрякове.
Искали, наводили справки не только в Москве, но и вне ее, по дорогам, по которым должен был проезжать Серебряков из Москвы к Дунаю.
Но все тщательные и продолжительные розыски ни к чему не привели.
О Серебрякове не было ни слуху ни духу; он как в воду канул.
Из всех сыщиков того времени выделялся один хитрый, пронырливый сыщик Мишка Жгут.
Мишка Жгут прежде был сам жуликом и вором; его не раз судили, наказывали и выпускали на свободу, он опять принимался красть, его опять наказывали.
Наконец Мишке Жгуту надоело это «ремесло», и он был принят на службу при полиции сыщиком.
Куда в то время плохо пришлось ворам и мошенникам.
Мишка Жгут, хорошо зная своих бывших товарищей по ремеслу, принялся их ловить и предавать в руки правосудия.
Разбои, воровство и грабежи стали в Москве много реже.
И все это благодаря труду Мишки Жгута. Какая ни случись в Москве кража или какое преступление, Мишка Жгут непременно отыщет преступника.
Начальник полиции, получив от фельдмаршала Румянцева-Задунайского приказ разыскать офицера Серебрякова, обратился «к помощи и содействию» Мишки Жгута.
— Выручай Мишка… услужи!.. Отрой живым или мертвым офицера Серебрякова; отыщи его на дне морском и за это получишь большую награду. Денег на расход и людей на подмогу — бери, сколько хочешь… только разыщи… ведь сама государыня императрица того хочет, — такие слова проговорил Мишке Жгуту обер-полицеймейстер, отпуская его на розыски.
Сыщик дал слово своему начальнику выполнить его приказ.
Мишка Жгут со всем пылом принялся за розыски: на успех он надеялся и ему не составило большого труда разузнать, где поручик гвардии Серебряков останавливается по приезде своем в Москву.
На Ивана Зорича, содержателя постоялого двора «для приезжих дворян и офицеров», полиция давно «сумнительно» посматривала, он находился у полиции в подозрении.
Но благодаря ловкости Ивана Зорича, а также и его «карману», его терпели и из Москвы не выселяли.
— Ну, пан, говори со мной начистоту, куда ты подевал своего постояльца офицера Серебрякова? Меня ты, пан, знаешь! От меня ничего не утаишь, ничего не скроешь! Я всю подноготную узнаю. Еще не вздумай отпираться: знать, мол, ничего не знаю, ведать ничего не ведаю. Не поверю, допытаюсь…
Так сразу начал свой допрос сыщик Мишка Жгут Ивану Зоричу, запершись с ним в чистой горнице постоялого двора. На столе перед сыщиком стояли вино и закуска.
— Я и не думаю отпираться, господин; офицер Серебряков всегда у меня останавливается… потому мой постоялый двор на всю Москву один; думаю, пан, и вам про это ведомо, — нисколько не смутившись, ответил сыщику Зорич.