Не радовал молодую женщину красивый новый домик, хорошо отделанный и обставленный.
Граф скупердяй приехал к Дуне на новоселье; на этот раз он привез ей немало различных подарков.
Холодно красавица приняла эти подарки и так же холодно поблагодарила графа. Могла ли Дуня любить этого пресыщенного, развратного человека? Она только покорилась его воле; иначе граф силою заставил бы ее покориться.
Для Дуни не было другого исхода: отдаться старику-графу по доброй воле, или по принуждению…
Дуня, пользуясь привязанностью к себе графа, хотела выпросить у него вольную, но это ей не удалось; она хотела бежать от ненавистного ей человека, но мысль, что ее вернут — останавливала молодую женщину от побега; тогда она решилась отомстить графу Баратынскому.
План задуманной мести был такой: помешать его женитьбе следующим способом.
Дуня решила у графа просить, чтобы он отпустил ее в Москву, под предлогом «помолиться и поклониться угодникам московским», в Москве отыскать дом Полянских, — Дуня знала, что граф женится на княжне Полянской, — и, если удастся, объяснить князю или самой княжне, о том, какую развратную жизнь ведет граф Баратынский, ее сговоренный жених, и сколько он погубил «девок и баб молодых».
И, как увидим далее, Дуне удалось выполнить задуманное.
XXXIX
Не менее спешное приготовление к свадьбе шло и в доме князя Платона Алексеевича Полянского.
Свадьбу решили неотложно справить в две недели.
Был уж назначен день благословения жениха и невесты.
Накануне благословения прибыли из ярославской вотчины княжна Наталья Платоновна и старая княжна Ирина Алексеевна.
Обе они от продолжительной дороги сильно устали, в особенности же Наташа.
Ей очень не хотелось уезжать из ярославской усадьбы: хоть и немного она там пожила, но привыкла.
Полюбилась княжне-красавице постоянная тишина в усадьбе, покойная жизнь, без всяких треволнений.
Жаль было княжне Наташе расставаться с Таней, приемышем приказчика Егора Ястреба: привыкла и подружилась с ней княжна.
При расставании обе молодые девушки всплакнули и крепко обнялись и расцеловались.
— Прощайте, княжна-голубушка, прощайте!.. Не знаю, придется ли нам с вами свидеться. Я с матушкой уеду далеко, далеко, — со слезами проговорила на прощанье Таня: она, погостив несколько дней в Москве, принуждена была вместе с названой матерью ехать в Казань.
— Егор Ястреб ведь в казанскую усадьбу по приказу моего отца уехал, и ты, Таня, с Пелагеей Степановной к нему едешь? — спросила княжна Наташа у молодой девушки.
— Да, княжна; а как мне не хочется отсюда уезжать! Еще мне больно тяжело с вами расставаться. Вы такая добрая, сердечная, не гнушаетесь мною, безродной сиротинкой. Молиться Богу стану я за вас, княжна-голубушка…
— Таня, ты грамотная… пиши ко мне, в Москву. Егор Ястреб будет присылать нарочных с отчетом к моему отцу, а ты, милая, мне напиши.
— Что же, я кое-как писать смогу.
— Про все напиши, Таня… как ты живешь на новом месте, нравится ли тебе там в усадьбе. Про усадьбу напиши, я ведь совсем ее не знаю, ни разу не была… Говорят, казанская усадьба кругом в густом лесу стоит, на обрывистом берегу реки… Это должно быть, Таня, очень живописно… Пожалуйста, не забудь еще усадьбу описать.
— Хорошо, княжна, опишу, как умею.
— И я в ответ пришлю тебе письмо.
— Спасибо, княжна, большое спасибо…
— Ох, Танюша милая, догадываюсь я, зачем папа приказал нам в Москву приехать, — печальным голосом проговорила княжна Наташа.
— Зачем, княжна?
— Наверное, папа торопится выдать меня за графа Баратынского.
— Это за старого-то, за немилого? Неужели, княжна-голубушка, вы с ним под свят венец пойдете?
— Сама не знаю, не придумаю, что и делать.
— Не ходите, княжна: с немилым под венец пойдете, жизнь свою погубите…
— Моя жизнь и то погублена, — на красивых глазах княжны появились крупные слезы.
— Что вы говорите, княжна? — удивилась Таня.
— Был у меня суженый, милый, сердечный… отняли его у меня, с ним и все мое счастие отняли… На веки разлучили… несчастная я… Пожалей меня, Таня…
— Я и то жалею… И хотелось бы мне помочь вам, княжна-голубушка, только не знаю, как и чем, — с участием промолвила Таня.
— Чем же ты можешь мне помочь? За сочувствие и жалость спасибо тебе, Таня. Смотри же, пиши мне…
— Ждите, княжна, как только оказия будет, напишу непременно.
Княжна Наташа и сиротинка Таня расстались.
Суровый князь Полянский потребовал от дочери, чтобы она вышла к своему жениху, который накануне своего благословения с княжной Наташей приехал на нее «взглянуть» и «справиться о здоровье».
С бледным лицом вышла княжна в гостиную к поджидаемому ее графу Баратынскому; она чувствовала себя нездоровой.
— Княжна, я безмерно счастлив, что вижу вас здоровой, — элегантно расшаркиваясь перед своей невестой, проговорил граф Аполлон Иванович.
— Кто вам сказал, граф, что я здорова… Я совсем больна, — едва скрывая свое презрение, ответила княжна Наташа.
— Мой Бог!.. Больны!.. Я… я этого не знал. Простите, княжна… Но завтра назначен день нашего обручения, счастливый день… в моей жизни.
— Я больна и едва ли, граф, завтра может быть наше обручение…
— Но князь, ваш батюшка… назначил завтра…
— Повторяю, граф, я больна…
— Неужели придется отложить?
— Необходимо это, поверьте. Впрочем, если угодно будет папа…
— Я бы, княжна, убедительно вас просил…
— О чем, граф?
— Не откладывать моего счастья.
— Вы уверены, граф, что я принесу вам счастье? — гордо посмотрев на Баратынского, спросила у него княжна.
— Без всякого сомнения.
— Не обманитесь.
— Что вы, княжна, говорите?
— Что чувствую. Однако оставим это, граф, ведь вас не разубедишь. Я только бы вас просила дня на два, на три отложить наше обручение, я больна, устала. Хоть несколько мне дайте отдохнуть, поправиться.
— Извольте, я согласен, хоть и тяжело мне это. Но что скажет ваш папа.
— Его я тоже упрошу.
— Княжна, скажите, хоть немного вы чувствуете ко мне расположение?
— Зачем вам это?
— Как зачем?
— Я… я буду вашей женой, чего же еще вам надо, граф, — дрожащим от волнения голосом промолвила княжна Наташа.
Она теперь решила покориться своей судьбе и повиноваться отцовской воле; она не хотела возражать и прекословить и готова была отдать себя на жертву честолюбия своего отца. «Скользко ни прекословь, а все же надо покориться судьбе; неужели мне, слабой, бороться? Эта жестокая судьба разлучила меня с любимым мною человеком, и теперь судьба же бросает меня в объятия постылого».
Так думала бедная княжна Наташа.
По слабости здоровья дочери князь Платон Алексеевич на несколько дней отложил ее обручение.
XL
Каково же было удивление князя Платона Алексеевича Полянского, когда приехавший из Петербурга курьер привез ему пакет с официальной бумагой о назначении княжны Натальи Полянской фрейлиной к императрице.
Князь Платон просто был поражен этой неожиданностью.
— Что это значит? Что за особая милость императрицы к моей дочери? Я просто не понимаю. И как могла узнать императрица, что у меня есть взрослая дочь?.. Все это как-то загадочно, непонятно, — проговорил князь Платон Алексеевич, обращаясь к княжне Ирине Алексеевне.
— Непонятного я, право, ничего не нахожу… Наша императрица обладает умом, проницательностью.
— Ну, ну… Что же далее?
— Императрица назначает Натали фрейлиной. Кажется, она вполне того достойна.
— Объяснила, нечего сказать.
— Какого же тебе еще надо объяснения? Натали назначена фрейлиной… понятно почему?
— Почему? почему?
— Ах, как ты кричишь… Натали старинного княжеского рода… Я сама, как тебе известно, служила фрейлиной. Наконец, ты заслуженный генерал. Все это объясняет.
— Ничего это не объясняет, ничего!
— Если ты не перестанешь кричать и волноваться, я уйду, — решительным голосом проговорила старая княжна, направляясь к двери.
— Ну, хорошо… хорошо… Наконец, сестра, пойми ты мое положение.
— Я удивляюсь тебе, брат. Надо радоваться и гордиться, что Натали назначена фрейлиной, а ты…
— Не прикажешь ли, милая сестрица, от такой большой радости пуститься мне вприсядку?
— Никто вас к сему и не приглашает.
— Ты ребенок малый, что ли? Не понимаешь, что через это назначение свадьбу придется отложить?
— Лучше было бы отменить ее совсем. Ну, какой жених граф Аполлон Баратынский нашей Натали? Разве ей такой нужен?
— А какой же, какой? — опять гневно крикнул князь Платон Алексеевич.
— Молодой, красивый.
— Сама выходи, сама выходи за молодого.
— С тобой, брат, невозможно говорить.
— И не надо, не надо!.. Вы все здесь заодно? Все против меня. Одурачить меня вам не придется, не придется! — кричал на сестру раздражительный князь Полянский.
— Я лучше уйду.
— Скатертью дорога, уходи, уходи.
— Ах, мой брат, какой ты невозможный человек, — княжна Ирина Алексеевна, проговорив эти слова, вышла из кабинета князя Полянского.
Не менее был удивлен и поражен граф Аполлон Баратынский, когда, ничего не подозревая, он приехал к своей невесте, на другой день после получения официальной бумаги о назначении ее состоять фрейлиной при императрице.
— Как же это?.. Свадьба моя с княжной? — растерянным голосом проговорил граф Баратынский.
— Придется, граф, отложить.
— Зачем же откладывать?
— Как зачем? Да разве вы не поняли, что моя дочь назначена состоять фрейлиной при императрице.
— Разве брак может этому помешать?
— Разумеется…
— Я… я не знал.
— Дня через два я с дочерью должен буду выехать в Питер, чтобы благодарить императрицу. Месяца на два-три я останусь там жить. Потому должен некоторое время находиться при дворе.
— Как же это? А я думал…
— И я думал, как говорится, «скрутить» вашу свадьбу, граф. Да ничего не поделаешь, отложить придется.