Золотой век — страница 55 из 125

— К тебе счастье приплыло недуманно-йегаданно, а ты нос повесила! — упрекнул Пугачев свою невесту.

— Какое такое счастье?.. Что-то не видно его…

— Разве быть царицей всероссийской не счастье?!.

— Про то я не знаю… я не царица.

— Будешь и царицей.

— Ох, едва ли…

Ее отец, Петр Кузнецов, не верил Пугачеву и не признавал его за царя.

— Будешь, говорю, царицею! Я повенчаюсь с тобой, вот ты и царица…

В самый разгар этой сцены вернулся домой Кузнецов и, увидя у себя Пугачева и его «министров», пораженный, остановился в дверях.

— Ты что глаза-то таращишь, подходи поближе!.. Твоя это дочь? — спросил у Кузнецова Пугачев, показывая на Устинью.

— Моя, царь-батюшка!

— Радуйся и веселись!.. Я хочу взять ее себе в жены…

— Как, на моей дочери жениться задумал? — с испугом воскликнул старик Кузнецов.

— Да, готовься к свадьбе!

Кузнецов бросился самозванцу в ноги и со слезами проговорил:

— Ослобони, царь-батюшка!.. Дочь моя молодехонька, глупехонька, ей ли быть царицею, твоею женою!..

— Хочу и — будет…

— Хоть меня, царь-батюшка, пожалей!.. Вдовый я… некому меня ни обшить, ни обмыть… Захвораю и походить за мной некому… Оставь дочку, женись на другой.

— Смолкни, старик!.. Чтобы к вечеру готово было все к сговору! — грозно сказал Пугачев, — а завтра быть свадьбе.

Эти слова сильно огорчили старика, а также и дочь.

У красавицы Усти был сердечный дружок, молодой казак-богатырь Василько.

Василько и Устя крепко любили друг друга, и друг другу дали слово принадлежать до гроба.

И старики отцы их против этого не шли и радовались будущему союзу своих деток.

А тут как на грех увидал Пугачев Устю и прельстился ее красой.

Устя никак и думать не могла, что на ней женится «ампиратор» Петр Федорович, и сватовство его принимала за шутку.

Но когда Пугачев решительно объявил Усте, что женится на ней, молодая девушка стала плакаться на свою судьбу злосчастную, которая разлучает ее с милым сердцу Васильюшкой.

— Отец, что же это?.. Неужели правда, что царь венчаться со мной задумал? — заливаясь слезами, спросила у Кузнецова Устя, когда от них уехал самозванец.

— Правда, дочка, правда, — с глубоким вздохом ответил старый казак.

— Не хочу я за царя замуж, постыл он мне!

— Ох, Устя, за царя-то бы ничего, только за настоящего.

— А разве этот не настоящий? — переставая плакать, с удивлением спросила у отца молодая девушка.

— Какой он царь!.. Беглый казак — вот кто твой суженый — дочка ты моя милая, сердечная!..

— Да неужели?!.

— Верно говорю, и звать его — Емельян, по прозвищу Пугачев… Жена у него, слышь, есть, ребятишки…

— Батя, как же он смеет свататься, когда у него жена есть и дети, разве это закон?

— Эх, дочка, про Пугачева закон не писан, делает он что хочет!..

— Я не пойду с ним под венец, не пойду!..

— Нельзя теперь этого сделать, Устя… Не пойдешь — себя погубишь и меня тоже: Пугачев зол и мстителен.

— Что же делать, что делать? — ломая руки, с отчаянием воскликнула молодая девушка.

— А вот что, дочка милая, сердечная, если хочешь живою быть и меня повешенным не видать, то покорись судьбе, — голосом полным мольбы, проговорил казак.

— А как же Василько, ведь я ему дала слово…

— Василько — казак умный, рассудительный, он поймет, что нам против Пугачева как было идти?..

— О, Василько, Василько мой, сердце мое! Приди скорей, сердечный, выручи свою суженую… Не то злой ворон заклюет твою голубку… О, гой еси, ветер буйный, снеси ты от меня весточку другу сердечному!.. — так плакала красавица казачка.

Но далеко был Василько. Пугачев отрядил его с другими казаками-мятежниками к Казани.

Не пришел молодой казак-богатырь вырвать свою голубку из злых когтей страшного ворона, и ветер буйный не принес ему о том весточку.

И волей-неволей пришлось Устинье покориться своей злой участи.

Настали сумерки.

Пугачев прислал своей невесте дорогой парчовый сарафан и приказал к вечеру «снарядиться» и ждать его «царского» приезда.

К Усте собрались девушки-подруги. Со свадебными песнями снаряжали и убирали они Устю ради приезда ее жениха «царя Петра Федоровича».

На поздравления своих подруг невеста «царская» отвечала горькими слезами.

Плакал и старик отец, благословляя дочку под венец с постылым суженым.

Устя, одетая в нарядное платье, дожидалась приезда Пугачева.

Пугачев приехал, посадил невесту рядом с собою и отдал приказ подносить вино.

Подносили вино в серебряных и золотых кубках, награбленных в одном помещичьем дому.

Полупьяный Пугачев, высоко поднимая кубок, громко сказал:

— За здоровье благоверной царицы, нашей возлюбленной невесты, Устиньи Петровны!..

А его Устя-красавица сидела как приговоренная к смерти.

Пьянство в доме Кузнецова продолжалось до утренней зари…

LXXI

Утром Пугачев с поезжанами и большой свитой приехал за невестой и вместе с нею отправился в церковь Петра и Павла, где собрано было духовенство всего Яицкого городка.

Церемония поезда состояла в том, что впереди жениха и невесты ехало множество казаков со знаменами и значками разных цветов. В церковь были допущены самые близкие, а вся остальная свита расположилась кругом, в ожидании парадного салюта. Служили всем собором, но кто именно венчал — Устинья не видала, ибо была покрыта фатой и горько плакала.

По окончании венчания был произведен салют из ружей, и новобрачные принимали поздравления, допуская к руке всех присутствовавших. Пугачев заплатил за венчание двадцать рублей. По его приказанию Устинью поминали на ектениях «благоверной императрицей».

Затем новобрачные отправились в дом Толкачева, где был приготовлен парадный обед.

Во время тостов и поздравлений все присутствовавшие называли Устинью «благоверной государыней» и подходили к ее руке. После обеда церемония окончилась подарками родным невесты и некоторым из приближенных самозванца.

Отец молодой, Петр Кузнецов, получил в подарок лисью шубу, сестра Устиньи, Марья, бывшая замужем за казаком Семеном Шелудяковым, получила пять аршин канавату; казак Денис Пьянов — пять рублей деньгами, а остальные были награждены зипунами и бешметами разной цены и достоинства.

В тот же день к мнимой государыне были приставлены из казачек две фрейлины: Прасковья Чапурина и Марья Череватая. Главною же надзирательницею за всем домом «государыни» была назначена Аксинья Толкачева, жена сподвижника самозванца.

Вся эта церемония и всеобщее поклонение нисколько не отуманили Устинью и не вселили в ней убеждение, что из простой казачки она сделалась императрицею.

Она не переставала сомневаться в Пугачеве и не верила в свое возвышение, стараясь выяснить свое положение.

По прошествии нескольких дней после своего венчания Устинья обратилась к Пугачеву с такими словами:

— Скажи ты мне, только скажи сущую правду, как попу на исповеди, кто ты?..

— Как кто?

— Ну так… Что ты за человек?..

— Разве ты не знаешь? — усмехнулся самозванец.

— И то не знаю!..

— Царь!..

— Ну, этому я не верю…

— Ты не веришь, Устинья, что я царь?.. — притворяясь удивленным, воскликнул Пугачев.

— Морочь других, да не меня, — совершенно спокойно проговорила красавица.

— Устинья, подумай, что ты говоришь! — грозно крикнул на молодую жену Пугачев.

— Аль неправду?

— Да знаешь ли ты, что за эти самые слова надо тебя избить?!.

— Небольно грозно, не робка я!..

— За эти слова расказнить тебя надо!

— Что ж, казни, не больно мила мне жизнь-то!..

— С чего ты задумала вопросы такие мне задавать? — после некоторого молчания проговорил уже мягче Пугачев.

— Видно, не по нутру тебе мои слова-то?

— В другой раз не подумай меня про то спрашивать, не то худо будет.

— Ты говоришь, что любишь меня.

— А если б не любил, давно бы у меня с петлей на шее была…

— Если бы любил, то не стал бы от меня скрывать… Обманул ты меня, сгубил мою молодость, не такой мне муж надобен! — со слезами проговорила Устя.

— Стар я, что ли? Так, пожалуй, любя тебя, бороды лишусь — сбрею… только люби меня… — с усмешкой сказал Пугачев.

— Никогда ты не дождешься моей любви!..

— Вот как… Посмотрим! Хоть ты и бой-девка, а все же я скручу тебя…

— Прикажи лучше убить меня…

— Пошто убивать… Таких красивых баб не убивают!..

Устинья так и не добилась правды от своего мужа и стала ненавидеть его еще более.


Скоро вернулся из-под Казани и лихой казак Васюк с известием к Пугачеву, что в Казань приехал генерал Бибиков и что теперь, пожалуй, им, пугачевцам, придется плохо.

— Не страшен мне Бибиков. В Казани у меня есть свои люди, они мне помогут и уберут с моей дороги питерского генерала! — выслушав донесение Васюка, спокойно проговорил Пугачев.

Каково же было удивление молодого казака, когда в горницу, где он разговаривал с Пугачевым, вошла Устинья.

Наряд на ней был хоть и красивый и дорогой, но уже не девичий.

Смутилась и растерялась Устя, увидя казака. Она не думала так скоро его увидеть.

— Что ж ты стоишь, вылупя глаза, кланяйся и целуй руку у царицы! — проговорил Пугачев, показывая казаку на свою жену.

Васюк недоумевал.

— У какой царицы? — спросил он.

— Ослеп, что ли? У царицы Устиньи Петровны!

— Как, разве она… — молодой казак недоговорил, он побледнел как смерть.

— Моя жена венчаная! — пояснил ему Пугачев.

Эти слова как громом поразили Васюка, и несколько мгновений он стоял как окаменелый, ничего не видя и не слыша.

— Что ты, Васюк? Аль на тебя столбняк нашел? — заметив растерянность и удивление казака, спросил его самозванец.

— Прости, государь, недужится мне… К тому же с дороги я устал, больно спешил к тебе! — глухо промолвил Васюк.

— Так ступай, отдохни… Прежде выпей только чару вина, поздравь меня и царицу!