Так рассуждал Серебряков, идя по «Невской першпективе».
Хотя ни денег, ни пристанища не было у Серебрякова, однако на сердце было весело. Желанная свобода приносила ему это веселье!..
Стояла ранняя весна. Март был на исходе. Погода была теплая, ясная. Солнечные лучи давно согнали снег, и петербургские улицы были почти сухи. Только в садах да кое-где на улицах виднелись небольшие кучи почернелого снега.
День клонился к вечеру, и солнце скрылось за горизонтом.
Повеяло вечернею прохладой.
Как хорошо показалось Серебрякову на улицах Петербурга после душного каземата Шлиссельбургской крепости! Он вдыхал полной грудью весенний воздух и шел не спеша.
Да куда ему было спешить: казармы, со своим затхлым, пропитанным сыростью воздухом, не манили его. Он дошел до Адмиралтейства и сел отдохнуть на одну из скамеек, которые находились в только что разбитом сквере.
Серебряков не заметил, что за ним давно следит проходимец Михайло Волков.
Он подошел к скамье, на которой сидел Серебряков, и сел почти с ним рядом.
Волков не спеша вынул кисет, набил табаком маленькую трубку и посредством огнива закурил ее.
Покурив немного, он вынул трубку изо рта и, поднеся ее почти к самому лицу Серебрякова, сказал:
— Не желаете ли?
— Нет, не желаю! — отстраняя трубку и с удивлением посматривая на незнакомого ему человека, ответил Серебряков.
— Напрасно, табак — знатный, дорогой!..
— Я не курю…
— Не курите — другое дело, а я вот без этого зелья жить не могу, мне ни еды, ни питья не надо, а была бы трубка с добрым табаком…
— Привычка!..
— Да, привычка, обратившаяся в страсть… Доктора находят, что вредно курить, но я им не верю, я вообще не люблю ни в чем себе отказывать… Вы вот, небось, удивлены, что я ни с того ни с сего стал с вами разговаривать?..
— Я… нисколько…
— А хотите, вот я сейчас вас возьму да и удивлю, — проговорил Михайло Волков, не спуская своего проницательного взгляда с Серебрякова.
— Чем же вы меня удивите? — спросил его с улыбкой Серебряков.
Его стал интересовать Волков.
— А тем вот, вы не знаете, кто и что я, а я вот знаю, кто вы!..
— Вы меня знаете?
— Да, знаю.
— Может, но только вас я впервые вижу.
— И знаю, откуда вы вышли и где были…
— Ну, это едва ли вы знаете…
— Хотите скажу?
— Говорите!
— Вышли вы из Шлиссельбургской крепости и были у влиятельного человека Григория Александровича Потемкина!..
— Как!.. Как это вы могли знать? — с удивлением воскликнул Серебряков.
— Вот и удивились! — со смехом промолвил Волков. — А я могу удивить вас еще больше! — добавил он.
— Чем еще?
— А тем, я знаю, кого вы любите.
— Ну, уж это знать невозможно!
— Знаю: княжна-красотка сушит ваше сердце!..
— Послушайте, кто вы!?
Удивлению Серебрякова не было предела.
— Кто я? Такой же человек, как вы… только мой глаз далеко видит, мои уши далеко слышат…
— Вы… вы сыщик!..
— Фи!.. Что вы говорите, таким постыдным ремеслом я не занимаюсь!
— Так кто же?.. Кто вы?
— Прежде всего я дворянин, звать меня Михайлом, отца звали Николаем, а прозвище мое звериное — Волков, хотя на зверя я, как видите, нисколько не похожу!..
— Но как же вы знаете… Как же вы узнали?
— Говорю, уши у меня долгие, глаза острые!..
— Это не ответ, — с удивлением осматривая здоровую коренастую фигуру Волкова, промолвил Серебряков.
— Какого же вам еще ответа нужно?
— Нет, нет, вы должны сказать, должны ответить…
— Ничего я вам не скажу и ничего не отвечу… А вот что, господин Серебряков, лучше-ка пойдемте со мной в кабачок к немке, выпьем, закусим там…
— Вы знаете мою фамилию?
— Даже знаю имя и отечество… Звать вас Сергей Дмитриевич, ведь так?.. — Волков как бы наслаждался смущением и удивлением Серебрякова.
— Это просто непостижимо… Вы или сыщик, или…
— Или колдун… Так и ладно!.. Называйте меня колдуном, а для первого знакомства пойдемте-ка к немке: она нас и напоит, и накормит.
— Но у меня нет…
— Денег?.. Это не беда, пустяки, у меня зато есть!
— Ваши деньги так при вас и останутся.
— Это верно… А хотите малую толику я уделю вам…
— Взаймы?..
— Разумеется, с отдачей, только без процента…
— Одолжите, одолжите мне несколько рублей… Я заплачу вам… Я завтра получу!..
— Пойдемте к Дрезденше[9], там и поговорим…
— Нет, нет, туда я не пойду…
— Почему?..
— Там могу я встретить знакомых, товарищей офицеров, а я в таком виде…
— Да, вид-то у вас не презентабельный!.. Ну, Дрездешпу побоку, пойдемте в другой кабак! Мы выберем такой, куда господа офицеры не заглядывают. Там, пожалуй, будет и посытнее, и подешевле.
— Но как же я с вами пойду, я вас совсем не знаю…
— Зато я вас знаю… Идем!
На Невском проспекте в то время было немало различных кофеен, трактиров и кабаков, куда ходили петербуржцы закусывать, обедать, пить кофе, вино, играть в карты, кости.
В одном из таких кабачков за отдельным столиком поместились Михайло Волков и Сергей Серебряков. Волков потребовал вина и разных закусок.
Голодный Серебряков с жадностью принялся за еду и вкусные блюда и запивал хорошим крепким вином.
Питательная пища и вино подкрепили его ослабевший организм. На его бледных исхудалых щеках появился румянец, глаза оживились; он стал весел и разговорчив.
Различные шутки и прибаутки, которые рассказывал Волков, заставляли его смеяться до упаду.
Выпитое вино заставило его забыть и былое горе и теперешнее незавидное положение.
— Знаете ли, Волков, мне сама судьба послала вас, как доброго гения. Скажу вам откровенно, денег у меня было так мало, что едва бы хватило заплатить за тарелку простых щей. Я, право, никак не мечтал о таком роскошном ужине. В долгу у вас я не останусь. Я завтра все, все заплачу вам. Завтра у меня будут деньги, я вам отдам! — косеющим от выпитого вина языком проговорил Серебряков.
Он начинал пьянеть. Голова у него кружилась.
— Стоит ли говорить о таких пустяках. Свои люди — сочтемся. Давайте-ка выпьем еще по чарочке за здоровье вашей невесты, княжны Натальи Платоновны! — наливая Серебрякову полный бокал крепкого вина, проговорил Волков.
— За здоровье княжны? Да, да! Я так ее люблю, так люблю. А Потемкин у меня ее хочет отбить, но это ему не придется, ведь так, Волков? Что-то у меня так страшно кружится голова, я почти ничего не вижу. Волков, где же вы?
— Да, здесь… Не соснуть ли нам, а? Пойдемте-ка, право…
— А куда вы меня повезете?.. К себе?
— Ну, разумеется, у меня квартира хорошая.
— К вам… я… готов ехать. А сознайтесь, Волков… вы колдун!.. Как вы узнали про мою любовь?
— Пойдемте, дорогою вам расскажу!
— Честное слово?..
— Ну, разумеется!
Серебряков с помощью Волкова вышел из кабачка, у подъезда которого стояла крытая повозка, запряженная тройкою лихих коней.
Серебряков, тоже при помощи Волкова, сел в повозку. Рядом с ним поместился Волков.
Кучер тряхнул вожжами, и кони вихрем понеслись по опустелым улицам Петербурга.
Было уже за полночь.
IV
— Это просто непостижимо! Здесь какой-то заколдованный город, право. Здесь люди исчезают, пропадают неизвестно куда, — такие слова встревоженным голосом проговорил князь Платон Алексеевич Полянский, обращаясь к своей сестре княжне Ирине.
— Что же, офицер Серебряков не отыскан?
— Нет.
— Странно!
— Более чем странно, удивительно, непостижимо!
— Какой-то рок преследует беднягу Серебрякова.
— Тут неспроста, а что-нибудь да кроется. Я постараюсь проникнуть в эту тайну… Я… я должен это сделать. Серебряков мне не чужой, не посторонний… Что будет с бедной Наташей, когда она узнает об исчезновении своего несчастного жениха.
— Надо непременно это скрыть от Натали.
— Как ни скрывай, узнает.
— Известно ли об этом императрице? — спросила у брата княжна Ирина Алексеевна.
— Не знаю; думаю, что нет. Но я доведу до сведения ее величества… я, я все расскажу государыне… В исчезновении Серебрякова есть какая-то тайна, и государыня раскроет эту тайну, она прикажет живым или мертвым разыскать Серебрякова, и его найдут, непременно найдут.
— С Потемкиным ты об этом говорил?
— Говорил…
— Ну, и что же он?
— Григорий Александрович сам удивляется не меньше моего. Серебряков, по выходе из тюрьмы, был у Потемкина; Потемкин объявил ему милость императрицы. Ведь Серебряков произведен в капитаны гвардии.
— Неужели? — удивилась княжна Ирина Алексеевна.
— Разве ты не слыхала об этом?
— В первый раз слышу. Бедный Серебряков! Ему предстояла такая блестящая карьера…
— А тут, как на грех, он пропадает.
— Надеюсь, полиция об этом знает?
— Я сам ездил к Рылееву и просил его… Вся полиция поставлена на ноги. Сыщикам я обещал большую награду.
— Может, отыщут.
— Едва ли! — задумчиво проговорил князь.
— Почему, брат, ты думаешь, что полиция не отыщет Серебрякова?
— Потому что его едва ли станут держать в Питере.
— Ты, брат, думаешь, что он опять попал в неволю, в заключение?
— Без сомнения… Если бы Серебряков был на воле, то не стал бы скрываться и к нам бы первым пришел.
— Да, да, ты прав…
— Может, его и в живых нет.
— Что ты говоришь? — с испугом воскликнула княжна Ирина Алексеевна.
— Очень возможно, что Серебрякова убили.
— Да кто на это решится, кому он помешал?
— Эх, матушка, злому человеку немного надо.
— Но, кажется, у него не было врагов.
— А почем мы знаем?.. Вот нашелся же человек, который ни в чем неповинного Серебрякова держал под замком… морил его в неволе.
— Ты про себя говоришь?
— А то про кого же?
— Раскаиваешься, это хорошо, мой брат.
— Раскаиваюсь, только, кажется, поздно.