Но основная память и процессор оказались совершенно непостижимыми. Их, по всей видимости, разместили на нейтрониевом полотне. На плотной матрице субатомных частиц, удерживаемой сильным взаимодействием при абсолютно нулевой температуре — но каким-то образом сохранялась и строжайшая упорядоченность. Края полотна расплывались в дымку виртуальных частиц, не отличающуюся никакими свойствами, однако сигналы, идущие к одному краю, появлялись напротив — словно лист замыкался на себя в невообразимом измерении. Удерживающее поле определённо вело себя так, будто краёв у полотна не было.
И полотно — что это? Можно спорить, из материи оно сделано, или из энергии. Можно только гадать, почему оно весило меньше города. То, что оно не взрывалось и даже не поддавалось помехам, противоречило всему, что Фаэтон знал о мироустройстве. Не выткали ли его из квантовых струн? Или это — побочный продукт нарушения суперсимметрий, как псевдоматерия, но совершенно другая? Антигравитация? Или так называемая субгравитация, существование которой допускалось теорией гравитонных частиц?
И главный вопрос: испорчен ли прибор? Фаэтон едва не рассмеялся. Устройство могли разобрать, вывернуть, повернуть в четвёртом измерении и собрать назад — а Фаэтон всё равно бы ничего не заметил. Он не знал его изначального строения, не имел инструментов, способных читать ориентацию нейтральных субатомных частиц, с помощью которых был сложен процессор и основной массив памяти, а даже бы если инструмент был, он смог бы судить о информации по грубому механизму удержания не с большим успехом, чем судить книгу по её библиотечному кольцу.
Какой-то инженер. Фаэтон — человек. А прибор этот — дар богов. Чудо.
Ну, на худой конец он мог изучить понятные части. Сигнал от читающих головок поступал на информационное кольцо через последовательность вложенных концентрических взаимовычислителей. Такое строение разрешало множество инженерных проблем. Фаэтон, разглядывая его раньше остальных, чувствовал себя избранным.
— Я кажется понял, почему Вторая Ойкумена себя разрушила, — рассеянно сказал он вслух.
— И почему же, милый? — ответила Дафна, не отрываясь от планшета.
— Они не вынесли, что Софотеки — инженеры куда лучше них. Это шедевр! Тут самоддерживающиеся информационные волны содержатся в кольце без трения! Геометрия — полностью кольцевая, так что она не подвержена краевому истечению, и, насколько понимаю, эта штука неискажаема, несамоинтерферируемая и безынертная, поэтому информация тут хранится до конца времён, или пока квантовая эрозия не испортит фундаментальную структуру поведения обыкновенных частиц — смотря что настанет раньше. В памяти по любым двум точкам на кольце можно построить треугольную матрицу высотой, ограниченной, наверное, самой кривизной пространства. Значит, теперь в любую область можно загрузить практически любое число строк, не обращая внимания на точки прерывания и краевое истечение, от чего страдали старые, квадратные матрицы ранжирования файлов. И это только окаймляющая система, инфоядро, ты только представь — кусок невесомого нейтрония!
— Отлично, дорогой, — сказала Дафна отсутствующе.
— Читающие головки, передающие данные на кольцо, могут быть использованы в любом сочетании, по несколько функций сканирования одновременно, так что теперь не нужен отдельный порт на каждое нейронное сочетание. Головки подсоединены к счётчику… Так. Что тут у нас…?
Дафна подняла взгляд:
— Нашёл что-то, милый?
Фаэтон стянул капюшон, проморгался от изображений устройства и встретился взором с Дафной:
— Когда ты в последний раз использовала прибор?
— Использовала? Я даже плёнку с головок не отклеивала. Его никто не трогал. Это прототип.
— Аткинс с ним ничего не делал? Не проверял на оружие, не включал?
Глаза Дафны расширились. Она села.
— О боже! Неужели тут правда ловушка? Я же про проверку шутила. Думала, займёшься делом, и на беспокойство сил не останется. Там что, действительно что-то не так? Быть не может! Я из рюкзака не доставала!
— На обычных часах стоит ноль, будто прибор не использовали, но у читающих головок есть свой счётчик, подсоединённый к координатору движений. Судя по нему, головки встали в десять в двадцать восьмой степени различных комбинаций примерно четырнадцать часов назад. Примерно столько сочетаний нужно для проверки одного мозга. Словно кто-то просканировал себя раньше.
Дафна моргнула.
— А. Звучит неопасно.
— Но кто это был?
— Никто. Прибор лежал в рюкзаке. Четырнадцать часов назад я спала в компании двенадцати камушков. Я помню точное их число — они вонзались в спину, мне оставалось только пересчитывать, снова и снова. Я бы показала синяки, но ты пока не признал меня женой, так что это было бы против приличий. Ты действительно не будешь его использовать? Действительно думаешь, что я — шпионка твоего негодяя из фильма? Только потому, что головки сдвинуты? Это ещё не значит, что устройство заминировано! Настрой его только на чтение, запрети запись. Нельзя так сделать?
— Сложность ноэтических технологий обусловлена тем, что между устройством и сознанием есть постоянная связь. Наблюдение меняет объект. С помощью этого, кстати, Чародеи Пятой Эры научились лгать под присягой.
— Не понимаю. Допустим, твои злодеи выкрали ночью устройство. И что? Они поклялись друг другу? Засвидетельствовали показания? Заключили договор? Что бы они не делали, устройство в порядке.
— Между субъектом и ноэтическим устройством проходит двусторонняя связь. Они влияют друг на друга. Чародеи научились обману именно так — они изменяли не своё сознание, а устройство. А если прибор изменил враг, то хорошей цели он точно не преследовал.
— Тогда разберись! Пусти самодиагностику! Сбрось настройки! Что ты там обычно делаешь, после того, как напортачишь с чем-нибудь, наплевав на все предостережения Радаманта?
Фаэтон заморгал.
— Например?
— Помнишь, как в Новом Париже обрушил восточный флигель поместья? Или когда ты захотел выжать побольше мощности из двигателя, полез перенастраивать работу лопастных колёс и опрокинул нас в лаву?
— Поверить не могу! Ты снова про это! Мы опрокинулись из-за неожиданного течения, что даже Софотек Борей подтвердил! То было последствием хаотических потоков в ядре Земли. А с флигелем я виноват, конечно, но я пытался сберечь энергию, подключив нелинейный прерыватель.
Дафна воздела взор к потолку:
— Как легко задеть мужское самолюбие! Я на что намекаю — ты как в итоге починил кротокатер? Как вернул на место стены-поля поместья? С помощью перезагрузки. Просто верни настройки на заводские.
Фаэтон нахмурил брови.
— Слишком просто. Но причин не сработать я не вижу…
— Смею напомнить, что с флигелем ты показушничал не ради энергосбережения, и ты отлично это понимаешь.
— Хорошо, хорошо! Невероятно, я тут, похоже, разыгрываю старый спор с чудищем-марионеткой в руках Молчаливых!
— Какая неслыханная грубость!
Фаэтон выставил палец в грудь Дафне.
— Предупреждаю, если это — происки Молчаливых, и ты убил эту милую девушку, образ женщины, что я любил, клянусь, вытравлю всю вашу проклятую цивилизацию как гнездо тараканов! Передай своим хозяевам! Я родился, разрушая миры!
— Дорогой, не паясничай, ты напоминаешь дикаря. Но слышать такое лестно — не ради каждой девушки обещают губить людей без разбору. Так я действительно милая?
— Перестань, это не смешно. В лучшем случае едва забавно.
Фаэтон отбросил халат и облачился в доспех.
Дафна села.
— А сейчас ты чем занят?
— Предохраняюсь. Сделаю подобие шлюза — подключу прибор через мыслепорты брони. Ноэтические импульсы не в силах пробить адамантий, а если прибор начнёт вытворять что-нибудь непредвиденное — просто обрублю связь.
Чёрные щупальца уложили чешуйки брони на тело, поверх Фаэтон с трудом натянул халат. Потом несколько минут мазал наноматериалом по шлему, проводя контакты от плечевых портов доспеха на голову. Сигнал теперь шёл к местам, где находились контактные точки, правда, получившиеся космы проводов толком не влезали под капюшон и вываливались на грудь.
Некоторое время Фаэтон загружал из памяти магазина необходимые программы. Соотносители, переводчики форматов, циклы безопасности, регулировщики относительных времён, и так далее…
Из-за особенностей клиентуры Йронджо владел таким количеством программ безопасности, что Фаэтон столько ни в одном другом магазине не видел. Он приказал поисковому дереву отыскать каждую и объединить их все.
Позже, разумеется, обнаружилось, что стерев из личного мыслительного пространства программу-секретаря и программу-сенешаля, Фаэтон обрёк себя на необходимость вручную искать архитектурные активаторы, маршрутизаторы, архиваторы и разархиваторы, распознаватели образов, ограничители шагов, переключатели приоритетов…
Некоторые программы потребовали дополнительных процессорных чёток, чипов и прочего оборудования. Фаэтон прилаживал новые детали на халат, самые крупные — подвешивал на ремнях. В стене позади зеркал оказались шкафчики-мастерские, в которых Фаэтон либо отыскивал, либо изготавливал необходимое.
Руки поднимались с трудом — на Фаэтоне было, помимо брони, практически три плаща — к двум халатам (схемопамяти первого не хватило) присоединился слой дополнительных кабелей, соединителей, разветвителей и прочих деталей. На восьми рукавах висели гроздья охладительных дисков.
Для доступа к функциям магазина Фаэтон открыл одно из зеркал и провёл к нему дополнительные провода, защёлкивая на каждом по аварийному прерывателю, вместе с оценивающим угрозу модулем.
— Ты как чуть ходячая Рождественская ёлка, — заметила с кушетки Дафна.
— Свечку только на макушку не ставь.
Голос из динамика под толщей проводов слышался глухо. Фаэтон вздохнул:
— Хорошо хоть Серебристо-Серые этого безобразия не видят. Гелий дал обет, что его технология будет служить Красоте.
— Ну, герой, ты сейчас не Серебристо-Серый. Более того, я всё записываю на кольцо. Потом посмотрим на снимки, все вместе, и от души посмеёмся, — в её тоне слышались тоскующие нотки.