Рассказывали, будто Хаттусили себя сразу лабарной объявил и в этом качестве совершил великий объезд на антахшум, во время которого две трети страны ему присягнули.
Урхи-Тешшуб боялся нос высунуть из Самухи, города, порченного колдовством, как провозгласил и богам объяснил Хаттусили.
Во время объезда к нему и Хастияру присоединились жёны. Обнял Хастияр, наконец-то Аллавани и дочек. А они приготовили ему удивительную встречу.
— Вот уж воистину, чудо Шаушки, — только и вымолвил Хастияр, увидев Амфитею.
Предаваться воспоминаниям приятно, когда на ум приходят счастливые события из прошлого. Победа, которую одержали без лишней крови и огромных усилий, это одно из самых желанных воспоминаний. Потому, надо сделать так, чтобы память о славных событиях прошлого принадлежали не только одному тебе. Для того и существует архив.
Потому они начали новую табличку, да не одну — целый ящик завели. И Хаттусили принялся диктовать писцам:
Я говорю о божественном чуде Шаушки. Да услышит о ней человечество. И в будущем среди богов Моего Солнца, сына, внука и потомства Моего Солнца да будет оказываться почтение Шаушке.
Отец мой Мурсили породил нас четверых детей. Из них всех я был самым младшим. И когда я ещё был ребёнком и у меня была придворная должность конюшего, богиня Шаушка, госпожа моя, Мурсили, отцу моему во сне послала брата моего Муваталли с такой вестью: «Года Хаттусили коротки. Не жить ему. Но мне отдай его. И да будет он моим жрецом. Тогда он останется в живых». И мой отец взял меня ещё ребенком и отдал меня богине в услужение. И, служа богине, как жрец, я совершал жертвенные возлияния. И Шаушка, госпожа моя, взяла меня за руку, и она мне являла свое божественное чудо.
Когда же отец мой Мурсили стал богом и мой брат Муваталли сел на трон своего отца, я перед лицом своего брата стал военачальником. И брат мой поставил меня главным над мешеди, и он мне дал в управление Верхнюю страну. Но передо мной Армадатта, сын Цидасы, правил ею. И оттого что богиня Шаушка, госпожа моя, оказывала мне милость и брат мой Муваталли был ко мне расположен, когда люди увидели милость ко мне Шаушки, госпожи моей, и расположение брата моего, они мне позавидовали. И Армадатта, сын Цидасы, и другие люди начали строить козни против меня...
Он повелел записать историю своей жизни от детских лет, когда из-за слабого здоровья даже его собственный отец не верил в сына. Позже последовали и множество иных преград, которые ставили на его пути недоброжелатели. И его военные походы, в которых он защищал хеттские земли. И войну с фараоном. А особенное место заняли в ней воспоминания о том, как Хаттусили счастливо женился, решив на обратном пути после великой битвы почтить богов в священном городе.
И во всех его делах Хаттусили покровительствовала богиня Шаушка, только её усилиями он и возвысился. Ведь только правому, тому, кто защищает благое дело, покровительствуют боги. Так он объяснял богам и потомкам, что восстание его было праведным.
А нравоучительный рассказ об Урхи-Тешшубе решили записать на деревянную табличку, и читать её на празднествах отдельно от иных записей Хаттусили. Потому, что в ней было наиважнейшее поучение для потомков, о том, как следует и как не следует поступать настоящему правителю с верными ему людьми.
Но воспоминания о прошлом день за днём отступали всё дальше. Насущные заботы теснили их. Слово за слово, строку за строкой писцы закончили анналы Хаттусили, вернее довели их до сегодняшнего дня.
К тому времени умы лабарны и Первого Стража давно уже были заняты делами не прошлого, а настоящего и будущего.
В Царском архиве соорудили большой стол, на котором резчики изобразили очертания хеттских земель и иных царств.
Надолго в покоях Первого Стража обосновались таблички с воспоминаниями Мурсили Великого о начале затяжной войны с мицрим, а вместе с ними целые горы отчётов наместников и управителей городов. Послания надёжных людей о делах в сопредельных царствах и исконных землях Хатти.
Дела, вообще-то, шли скверно.
Хаттусили долго рассматривал карту, сверялся со старыми записями, а потом сказал:
— Поистине, мы прогнали племянника в подходящее время, ещё пару лет, и поздно было бы. Он бы таких дел наворотил, вовек не исправить. Вот, поглядите! На западе — Аххиява положила глаз на земли наших союзников. Чему их поход на Трою научит?
— Может пока больше не полезут? — осторожно предположил Хастияр.
— Уверен?
— Нет.
Действительно, кто их знает. Может поведут себя, как собака, у которой кусок мяса прямо из пасти отобрали, да веником прогнали. Но веник — не палка.
— На севере — каски, — продолжал Хаттусили, — на горцев походом пойдёшь, притихнут. А потом год, другой прошёл, и снова к нам лезут. И на востоке теперь новая беда — Ашшур.
— Да, Ашшур обнаглел до чрезвычайности, — подтвердил Хастияр.
— Митанни отхватить, это уже слишком, — согласилась Пудухепа.
— Но со всеми этими бедами можно справиться, — продолжил размышлять Хаттусили, — если бы не юг! Мне эта война с мицрим, хуже, чем рыбья кость в горле! Сколько можно с ними воевать! С времён деда моего воюем, воюем, а толку нет.
— Ну, не проиграли, же, — Хастияр обошёл стол с другой стороны, начал разглядывать карту, где изображена была Страна Реки.
— Но и не победили! Пусть всё несут сюда, все записи о войнах с мицрим, — распорядился Хаттусили.
Через некоторое время писцы соорудили на столе гору из табличек. Царственное семейство и Первый Страж стали сверять карту с записями о походах и войнах прежних лет. Вспоминать, как сами воевали при Кинзе.
И всякий раз у них выходило, что граница между владениями хеттов и мицрим перемещалась то на север, то на юг. То одно царство добивалось успеха, захватывало новые земли. Но следом усиливался противник, отбивал захваченные города. А потом шёл в новый поход, чтобы в недалёком будущем быть отброшенным на прежние рубежи.
Тянулось это со времён Великого Супиллулиумы.
— Да, бесполезным делом занимаемся, выходит, — сказал Хаттусили, — признаться, надоело мне оно. Вот если бы слова Амфитеи подтвердились. Если бы на самом деле нашлись вблизи фараона люди, которые убедили бы его, что нас ему не победить. Может, мы бы и вправду смогли с ними договориться. Каждый поступился бы малым и выиграл бы в главном.
— Ну не просто же так чати Пасер прослал Амфитею и Автолика, чтобы предупредить о походе на Трою, — сказал Хастияр.
— Если это не было просто интригами между придворными фараона, — заметила Пудухепа, — как знать, насколько он желает мира. А может, просто хочет опорочить соперника, который призывает фараона к войне.
— Что же, — Хаттусили поднялся из-за стола, — сегодня мы много сделали. А предстоит во много раз больше. Не мне вам говорить, насколько опустела казна после того, как мы наградили верных людей. Потому, Престол Льва для нас будет не наградой, а самым беспокойным местом на всём свете. Но царская власть, это не золото, это ответственность. Не дары, а тяжкий труд. Не для того я сюда пришёл, чтобы с недругами счёты сводить. А для того, чтобы в нашей стране дела на лад шли.
Хаттусили, новый лабарна, Солнце, вдруг сбился с торжественной речи. И сказал, смущаясь, будто снова стал юношей, которого от болезней ветром шатало:
— А я очень рад, что у меня есть друзья, которые помогут разделить со мной эту ношу.
До Киццувадны Автолик добрался поздней осенью. Он путешествовал под видом купца с небольшой свитой, которую дал ему Пасер. Шесть человек, все хурриты, уроженцы этих мест. Автолик с первого взгляда оценил, что парни это серьёзные и ежели кому надо кровь пустить, то это они всегда пожалуйста и в лучшем виде. Пасер так, похоже, извинялся перед ахейцем за то, что в прошлый раз отправил их с Амфитеей без охраны.
Шестеро, конечно, тоже ни о чём, если нарваться на серьёзную разбойную ватагу, но, в конце концов, не брать же с собой войско, привлекая ненужное внимание.
В Тархунтассе Автолик задержался на полмесяца. Торговался на рынке, всякий раз собирая красноречием толпу зевак. Иногда думал, что, возможно, излишне отсвечивает, но городская стража здесь не выглядела настороженной. Косых взглядов на своей персоне он не ловил, а потому вскоре успокоился и расслабленное поведение только на пользу пошло.
На золото, что выдал ему чати, Автолик накупил украшений и амулетов из бирюзы, папирусов и ароматических масел. Не хотел тащиться с телегами по горам — всё добро разместилось во вьюках ослов. Выбирал ахеец самый лучший, самый дорогой товар, который могли купить только состоятельные люди. В разговорах с богачами он и надеялся узнать что-то ценное.
В Стране Кедра делами в Хатти ныне мало интересовались, всех куда больше заботило, куда дальше посмотрит «вселенский царь» Адад-Нирари после того, как он навалял касситам в битве при Кар-Иштар, пленил царя Миттанни Шаттуару и послал царю Мурсили письмо, полное скрытого пренебрежения.
В Тархунтассе удалось узнать побольше. В первый же день в городе Автолик поинтересовался на рынке:
— Скажите, люди добрые, а какие новости у вас в столице? Стоит ли с товаром ехать, будет ли торговля?
Все отвернулись, только один сплюнул на землю и досадливо проговорил:
— У нас два царя теперь! Вот такие новости!
— Как два царя? — не понял Автолик, — что вдвоём на троне сидят?
— Нет, оба на разных, — сказал хетт, — и столицы разные.
Вскоре Автолик выяснил, что местный хазанну Тиватапара мечется и вертится, как уж на сковородке. Он поддержал царя законного, а верх вроде мятежник берёт.
Впрочем, новостей о смуте даже здесь было не так уж много и Автолик решил, что непременно надо ехать в Хаттусу.
Однако легко сказать — «надо ехать». Из Киццувадны на север вела всего одна дорога через горный проход, именуемый Врата Тешшуба[177].
В начале зимы горная речка, протекавшая по дну длинного и узкого ущелья, вспучилась от затяжных дождей, что не прекращались почти месяц. Ни проехать, ни пройти.