— Отведите его в нечестивый город Самуху! — сказала Пудухепа.
Вот теперь весь панкус зароптал. Творилось нечто странное. В ритуале «замены царя» прежде использовался пленник, которого сразу после церемонии отвозили в страну, из которой он был взят в плен, чтобы на неё обратился уговор с богами об «укороченных днях». В древности пленника убивали, теперь настали более человеколюбивые времена. Но сама идея сохранялась — лже-царь должен отправиться в земли врагов и там «умереть», привлекая бедствия на их головы. Ранее такими землями избирались горы касков или иных зловредных племён, но теперь Пудухепа указала на город, где сидел Урхи-Тешшуб, коего многие ещё считали лабарной.
— Неужто Солнце наше решил пойти-таки войной на Урхи-Тешшуба? — спросил какой-то вельможа подле Хастияра.
— Свинопас замечен в сношении с Бабили, — ответил Первый Страж, — Солнце решил, что довольно терпеть сие.
— Ох, беда... — испугался вельможа.
— Да не беда, наоборот, — возразил Хастияр, — сегодня надежда родилась, что царство наше и верно будет процветать, о чём сейчас Солнце у богов и пойдёт испрашивать. И пребудет царство Хатти в мире и братстве с соседями.
— Твои слова богам бы в уши, Хастияр.
— А я вот думаю, что как раз сегодня они волю свою явили, — ответил Первый Страж.
— Что же, неужто Солнце решил Урхи-Тешшуба умертвить? — спросил другой высокородный хетт, — плоть от плоти брата своего?
— Нельзя так поступать. Сказано было Телепину: «Никого из рода не убивай — это не к добру», — напомнил кто-то сзади.
— Верно, — согласился Хастияр, — Солнце наш не таков. Вспомните, усамувами, что Телепину в анналах своих записал: «И доставили мятежников, и панкус назначил их смерти. Но сказал я, царь — зачем им умирать, пусть скроют лицо. И я, царь, отделил их и сделал людьми плуга и забрал с бедра их оружие и дал им ярмо».
— Верно, верно! — раздались голоса, — правильно!
— Истинно так говорил благородный Телепину! Призывал он не проливать кровь, а щадить врагов своих!
— Пусть Урхи-Тешшуб скроет лицо!
— Сделал людьми плуга? — переспросил Автолик.
— Ну, Солнце-то наш к свинопасу не столь суров. Пусть и с мечом у бедра удалится. На ту сторону моря[180].
— Да вы же вроде не разбили его ещё, — осторожно заметил Автолик.
— Побьём, — уверенно заявил Хастияр.
Тем временем лже-царя увели и в зале появился царь настоящий. Автолик увидел его впервые.
— На вид достойный муж, — проговорил он негромко.
Хастияр подмигнул ахейцу.
Заиграли музыканты, люди аланцу запели гимны богам, а дворцовые слуги внесли в зал множество блюд с дымящимся жареным мясом. Начиналось «кормление богов», а Автолик подумал, наконец, что готов прямо сейчас сожрать зверя абу.
К счастью, Хастияр угадал его состояние и утащил за собой из зала.
— Это надолго. Идём ко мне домой. Тебе отдохнуть с дороги надо.
— Тебе разве не следует здесь находиться до конца? — удивился ахеец.
— Мне нет. Это вот лабарне и таваннанне сегодня нелегко придётся. Всю ночь проведут на ногах в молитвах, а завтра ещё целый день праздновать. Не хотел бы я быть Солнцем, — усмехнулся Хастияр.
Они вернулись к дому Первого Стража.
— Детям пора бы спать, — сказал Хастияр, — да знаю я их, в постель не загонишь. Пошли, посмотрим на них.
— Уместно ли? — осторожно спросил Автолик.
Гостеприимность хетта начинала ему казаться чрезмерной. Странно как-то.
— Уместно, уместно. Будь, как дома.
Внутри их встретила хозяйка.
«Красивая», — отметил про себя ахеец.
Хастияр представил жену и назвал ей имя гостя.
— Это Автолик из Аххиявы.
Аллавани вдруг закрыла рот ладонями, а глаза её как-то странно распахнулись. Автолик ощутил себя ручным медведем, веселящим народ на празднике.
Хастияр провёл его в одну из комнат и зачем-то пропустил вперёд.
— Вот, заходи, посмотри на них.
Автолик озадаченно переступил порог.
В комнате на большой красивой циновке сидела женщина с двумя девочками лет шести и восьми на вид. Ни на вошедшего ахейца, ни на хозяина дома девочки не взглянули, обе увлечённо рисовали на вощёных табличках, а женщина тихим мелодичным голосом что-то говорила им... на языке ремту.
Рядом с ними мальчик лет трёх или около того, катал по полу игрушечную колесницу, «запряжённую» парой искусно вырезанных деревянных лошадок.
Женщина обернулась к вошедшим. Увидела Автолика. Схватилась рукой за сердце.
Автолик будто окаменел. Весь мир вокруг него разом куда-то делся, осталась только эта женщина.
Он не видел, как Хастияр и Аллавани довольно переглянулись.
На щеках Амфитеи заблестели мокрые полоски и невидимые путы, сковавшие ахейца, рассыпались в прах. Он бросился к женщине, рухнул перед ней на колени.
— Что же ты, солнышко? Зачем плачешь?
— Это от счастья, — сквозь слёзы улыбнулась Амфитея.
Глава 23. Серебро
Десятки свитков, растянутых на деревянных рамах разрисованы сотнями фигур людей и лошадей. В правой части огромного полотнища изображена крепость. Её штурмовали воины Священной Земли, взбирались по лестницам. Защитники наверху отбивались копьями, заливали врага дождём стрел. Несколько колесниц неслись к крепости. В них удирали нечестивцы, в страхе смотрели назад, прикрываясь щитами от гигантской фигуры на колеснице, что занимала всю левую часть полотнища. У ног гиганта были нарисованы молодые воины с локонами юности — сыновья фараона. Они тоже участвовали в сражении.
Величайший Усермаатра Сетепенра Рамсес Мериамен Канахт Меримаат поражал жалких нечестивцев из лука. Он оттянул тетиву дальше уха и казалось, что огромная стрела его просто снесёт крепость хананеев с престола Геба. А ведь Дапур был мощно укреплён. Два кольца стен возвышались на скалистом холме. Но не устоял. Никто не способен устоять перед Мощным Быком, да живёт он вечно, хвалимый отцом своим, Аменом.
Аменеминет задумчиво прохаживался вдоль огромной картины, повествовавшей о славном деянии прошлых лет. Это просто набросок для обсуждений и утверждения Величайшим. Сейчас картина уже наполовину воспроизведена в камне на стенах заупокойного храма Его Величества в Уасите, что много лет возводится под бдительным надзором Верховного Хранителя и близок к завершению.
Здесь, в одном из залов дворца в Пер-Рамсес выставлено много других набросков к будущим величественным памятникам. Некоторые из них уже высечены на стенах храмов и радуют взор Ра, ежедневно освещающего их яркие краски своими лучами.
Много походов, десятки битв, осад, штурмов. Нет числа памятникам.
Двадцать первый год царствования Величайшего. Шестнадцать лет прошло с той неудачи при Кадеше, воспетой, как великая победа. Девять лет, как вернулся Верховный Хранитель Аменеминет из-под проклятых стен Таруисы.
Лишь спустя несколько месяцев он узнал, чем закончилась та осада. Ощутил ли радость от того, что неприступные стены всё же пали, разрушенные гневом демона Дуата? Презренные акайвашта звали сего демона богом, не ведая Истины Маат, не ведая Триединого Владыку, что на рассвете Хепри, в полдень Амен-Сокрытый и старик Атум на закате. Что ему, Верховному Хранителю вера жалких акайвашта? Он надеялся более не слышать о них. Всё реже стали направляться ири в Пер-Атум. Ни один посол не прибыл более в Мукану, ко двору нечестивца Эварисавейи. Менна утратил всякий интерес к этой земле. Он не сдержал своего обещания расширить торговлю с акайвашта и залить их благами Страны Реки.
Он был разочарован.
Но почему? Разве не сбылось то, что он хотел? Месть свершилась и проклятый город разрушен.
Но кто о том вспомнит?
Менна медленно шёл вдоль огромных папирусных полотен с картинами побед Величайшего. Вот их будут помнить. Даже если истлеют папирусы, камень простоит до конца вечности.
По возвращении Менны Рамсес выслушал его рассказ совершенно бесстрастно. Выразил надежду, что Верховный Хранитель удовлетворил, наконец, свою глупую и дорогостоящую блажь.
— Есть дела поважнее, Менна. Я жду, что ты займёшься ими немедля.
Он, конечно, повиновался и вновь как в водопад шагнул, приняв на плечи бесчисленное множество забот. Послы, шпионы, подготовка к войнам, заупокойный храм, вновь послы, вновь шпионы. Замкнутый круг.
До какого-то момента дела шли неплохо. Нечестивец Мерсер оказался так себе полководцем, не то, что отец его, Меченра. Много городов захватил Величайший из тех, что раньше покорились хета или хотя бы заявляли о дружбе с ними.
Сожжены дворцы в стране Кеда, на самых подступах к землям непримиримого врага, но оттуда пришлось уйти. Взять — ещё не значит покорить.
Бет-Анат, Канах, Мером, Катна, Аак, Иеноам взяты и разграблены, но все эти города лежали южнее Страны Кедра. И в какой-то момент и Рамсес и Менна почувствовали, что подступили к пределу. Продвижение их застопорилось и так и не достигли они границ земель, некогда отмеченных обелисками Величайшего Менхеперра.
Обелиски гласили, что здесь правит Истина Маат, но в тех покинутых ремту пределах пасут своих овец презренные аму.
На стены заупокойного храма нанесены горделивые надписи о владычестве над Арвадом и Кефтиу, но кому, как не Верховному Хранителю знать, как именно были «покорены» эти царства? Их послы принесли ко двору Величейшего богатые дары, говорили о дружбе. Боевые ладьи Страны Реки не появлялись у тех далёких берегов.
Тревожные вести приходили с востока. Правитель Ашшура, ещё совсем недавно жалкий вассал Бабили, ныне гордо и непреклонно восходит по лестнице могущества. Он, небывалое дело, назвал себя «царём вселенной». Проучить бы наглеца, но как?
Наглец взял Вашшуканни. Как когда-то Величайший Менхеперра. То есть сравнился с самым могущественным из ремту?