— Как скоро прибудет этот человек? — спросил Муваталли, — следует ли дожидаться его здесь?
— Нет, великий лабарна, — возразил Тур-Тешшуб, — встреча с ним условлена в устье Аранту[34]. Мы можем выступать.
— Прекрасно, — отметил царь.
Некоторое время посреди всеобщего молчания он рассматривал резные костяные башенки и фигурки воинов, расставленные на большой выделанной бычьей коже, разрисованной очертаниями земель.
— Мы собрались раньше, чем я изначально расчитывал. Значит, если мой приказ будет исполнен в точности, мы опередим воинства мицрим. И займём именно те позиции, которые дадут нам преимущество.
Великий царь указал на карту, где вместе сходились тонкие линии, обозначавшие землю, море и реки. В борьбе за обладание ими и предстояло вскорости скрестить клинки воинствам обеих великих держав.
Ночная тьма опустилась на землю, обещая прохладу, отдых от знойного дня. И тишину, передышку от мирских забот. Но покой не для военного лагеря. Потому, как только среди ночи Хастияра разбудил слуга, он ни мгновения не медлил. Слуга и сказать ничего не успел. Хастияр сразу понял — к царю зовут.
Уже перед входом в царский шатёр он встретил Хаттусили, который также торопился по зову брата. Когда они вошли внутрь, там уже сидели царь и Тур-Тешшуб. Судя по их виду, они спать не ложились. Муваталли тёр покрасневшие глаза, стараясь в тусклом свете масляной лампы разобрать, что написано на листке папируса, лежащего перед ним. Он попеременно смотрел то на листок, то на карту Яхмада.
— Заходите, — поприветствовал их Первый Страж, — садитесь, будем думать.
— Давайте вместе что-то решать, пока не поздно, — согласился с ним Муваталли.
— Плохие новости? — спросил Хастияр.
— Плохие, — ответил царь.
— Моё Солнце, — обратился к нему глава разведчиков, — не стоит ли сына твоего позвать на совет?
— Молод ещё, — ответил Муваталли и посмотрел на Хастияра.
Тот под тяжёлым царским взглядом невольно опустил глаза.
«Молод ещё».
Ну, помоложе будет сына Тур-Тешшуба, да. Но намного ли? Хастияр-то в его годы уже разок в Бабили съездил в составе посольства и на царские советы вполне себе был вхож.
— Я по уму людей выбираю, — ответил на невысказанный вопрос лабарна и добавил после недолгой паузы, — может и не ему наследовать. Может, появятся у меня другие наследники, от законной царицы, Богиня Солнца милостива будет ко мне и к стране нашей.
Первый Страж покачал головой, явно не одобряя слов своего государя. То, что единственный царский сын, пусть и от наложницы, до сих пор не был назван тукханти, наследником, Тур-Тешшуба весьма огорчало, ибо видел он в том корень возможной смуты. А смуту Первый Страж как раз в корне и предпочитал душить.
Настаивать на своём он ныне не стал, разговоры эти сейчас ни к чему были, они и без того велись меж ним и царём чаще, чем следовало. Причём без результата.
Обращаясь к вновь прибывшим, Тур-Тешшуб произнёс:
— Только что прибыл корабль из Цора, с человеком, которого я ждал. Новости такие — у мицрим не два, а три воинства. Каждое не менее, чем пять тысяч человек. «Амен», «Ра» и «Птах» — так и названы по именам богов. О первых двух мы знали, а «Птах», выходит, новое. В донесении первого лазутчика о нём ни слова.
Повисла пауза. Хастияр украдкой взглянул на отца. У того на скулах играли желваки. Было с чего — ситуации, подобные нынешней, Тур-Тешшуб воспринимал, как недопустимый промах. А каждый собственный промах был для него сродни оскорблению.
— Кто-то врёт, — сказал Муваталли, — мог ли твой купец Ибирану соврать, а? Вот никогда не врал, а сейчас врёт! Шутка ли, отыскалось пять тысяч воинов! Внезапно!
— То донесение из Угарита, где оно? — спросил Хаттусили.
Первый страж протянул ему лист папируса, письмо Ибирану.
Хастияр попросил новое донесение. Оба погрузились в чтение.
Хаттусили вдруг хмыкнул с досадой и возмущённо потряс папирусом.
— Попался бы он мне в руки! Вы послушайте, что он пишет — кони в царской упряжке прозываются «Победа в Уасите» и «Прекрасная Мут». Нам это зачем знать?! Он что, оплату за число знаков получает?
— Хаттусили, — сказал Тур-Тешшуб, — каждому лазутчику внушается — пиши всё, там разберутся. Иной раз истина сокрыта в таких мелочах.
— В кличках лошадей, да, — иронично покивал Хаттусили.
— Бывает, что и так.
— Подожди бушевать, — сказал другу Хастияр, — в одном оба донесения совпадают — о воинстве «Сутех» они сообщают одно и тоже. Ибирану писал, что их отправляют на войну на юг, в Куш. И сегодняшние новости ничего не говорят о том, что «Сутех» идёт сюда. Значит, оба наших разведчика говорят правду. А если кто и врёт, так это мицрим.
— Анхореотеф… — прошипел Первый Страж.
Муваталли некоторое время молчал, а потом всплеснул руками в картинном возмущении:
— Вот времена настали! То ли дело было при пращурах! Выходили герои меряться силой на честный бой. А теперь сидим вот, алеф, бет, гимель переставляем, крупицы истины в толкованиях вылавливаем. Да чтоб спалил молнией Бог Грозы всё царство Майаманы! Или потоп наслал.
— Так ты вопроси богов, — с усмешкой предложил Хаттусили, — отца же они услышали.
— Отец благочестив был, — буркнул Муваталли.
— А ты что, человек греха, что ли?
Муваталли не ответил.
Хастияр переводил взгляд с одного царственного брата на другого. Конечно, лучшим исходом для державы Хатти стала бы царская молитва, навроде той, что вознёс Богине Солнца благочестивый и возлюбленный богами Мурсили Великий. Испросил он бескровной для Хатти победы над восставшими нечестивцами и по слову его уронила Богиня на мятежный город камень небесный[35].
А ещё неплохо иметь в лазутчиках не купца какого-то там, а царицу, навроде младшей жены безумного Амун-Хатпи, которая так ненавидела великую супругу царскую, прекрасную Нефертити, что писала царю хеттов обо всех новостях Чёрной Земли, лишь бы навредить побольше царственной чете.
Жаль, прошли эти времена. А ведь казалось, что ещё чуть-чуть и двуглавый орёл накроет своими крыльями всю Страну Реки. Теперь двойную корону снова носит деятельный фараон. Не обделили его боги умом, да и сподвижниками одарили толковыми. Однако, при всех его достоинствах есть тут кое-что…
— Дай-ка ещё раз взглянуть, — попросил Хастияр у друга папирус Ибирану.
Его внимание привлекло описание ручного льва, любимца фараона. Толку от этих сведений для войны, конечно же, не было никакого. Или был?
Ибирану обстоятельно расписывал, что прозывается лев Убийцей Врагов. Что фараон любит кормить его самолично, и лев признаёт за хозяина его лишь одного. На всех остальных лев наводит ужас, потому и взял его царь мицрим с собой в поход. Хастияр так зачитался этими «ценнейшими» сведениями, что едва не прослушал слова своего отца.
Тур-Тешшуб говорил:
— А он самоуверен, наш молодой Рамсес. Неужели, он на самом деле начал войну сразу с двумя царствами и надеется победить?
Первый Страж всегда старался постигнуть суть вещей как можно глубже, а потому считал необходимым изучить языки соседей со всем возможным тщанием. Хетты (да и не только они, а вообще все народы) соседей называли, как самим себе привычно. Тур-Тешшуб же считал, что это отдаёт недопустимым в его служении высокомерием. Потому Рамсеса Мериамена не звал Риамассой Майаманой. И сына к тому приучил. Другие пусть так зовут.
— Он не просто самоуверен, он тщеславен, — сказал Хастияр, оторвавшись от папируса, — Рамсес любит пускать пыль в глаза, причём, и пыль должна быть золотой. Ещё не совершил он никаких значительных деяний, а уже наставил монументов в свою честь по всей стране. Потому, я думаю, если мы хотим, чтобы противник поступил, как выгодно нам, то и следует сказать ему то, что он хочет услышать. Что он сам о себе думает.
— Что ты предлагаешь, Хастияр? — спросил Муваталли.
Хастияр вежливо поклонился и вкратце изложил план.
Мувалалли цокнул языком.
Хаттусили скептически скривил губы и посмотрел на Тур-Тешшуба.
— Может быть, — задумчиво проговорил Первый Страж.
— Сомневаешься? — спросил лабарна.
— Нет. Пожалуй, нет.
— Ну-у… Я, пожалуй, тоже скажу — «может быть», — неуверенно заявил Хаттусили.
— Хорошо, — кивнул Муваталли. — Так и поступим. Так и будем действовать. И клянусь тысячей богов! Мицрим ждёт много неожиданностей!
Глава 4. Громовержец и Змей
— А в этом, как его, Тидаине, видал, как живут? — спросил Автолика Сиванала.
— Ну видал, — безо всякого выражения ответил ахеец, с которого за сегодняшний переход уже семь потов сошло.
— Не хуже ведь, чем в Чёрной Земле.
— Да нет, хуже, — не согласился Автолик и мотнул головой, отчего его качнуло в сторону, будто пьяного.
И не мудрено умотаться. Сколько земли уже ногами измерили. Ахейцу казалось, что он в жизни своей столько не протопал. Родина-то невелика, а в воинских походах он привык больше спиной работать. За веслом. Ну, руками ещё, но больше спиной. А тут уж почитай месяц пешком топать приходится, как из Чёрной Земли вышли. Хотя спина всё равно нагружена будь здоров. И щит за плечами и шлем там, мешок с полбяной мукой, другой с вяленым мясом, фляга из тыквы, топорик, скатанный шерстяной плащ. Чего только нет.
— Ну может и хуже, — неуверенно согласился Сиванала, — но чуть-чуть. Самую малость.
Автолик хмыкнул и поправил один из ремней, скрещенных на груди.
— И дворцы есть и храмы большие. А торговые ряды какие необъятные, видел же?
— Ну, видел.
— В Чёрной Земле поменьше будут.
— Ничуть не меньше.
— А я говорю — меньше. А торгуются как? Да я бы только за тем туда ходил, чтобы послушать, как торгуются!