Тетива никак не хотела попадать в распил пятки. Колесница подпрыгивала на кочках. Лишь одна мысль в голове — не развалилась бы.
— В круг, Таркинис, в круг!
Хастияр выстрелил снова. А потом ещё и ещё. Стрел он выпускал втрое меньше, чем опытный лучник, но никогда себя таковым и не считал. Да и целиться направо, когда колесница всё время поворачивает в ту же сторону, как-то совсем не с руки. Врагу легче.
Но круг сжимался. Пара дюжин меркобт ремту, улучив момент, смогли вырваться из западни. Их вёл мер-са Херихор. Небмехит видел это и закричал:
— К Величайшему, Херихор! Прорывайся к Величайшему!
Но сотник его или не слышал, или не способен был понять. Сердце его, да и у всех, кто оказался на поле, рвалось из груди наружу. Перед глазами бешено вращался калейдоскоп перекошенных лиц, все они разом кричали. Храпели кони.
Колесницы сотника рванулись на юго-запад, на простор. Туда же бежали уцелевшие пехотинцы. Небмехит заскрежетал зубами.
— Давай тоже на прорыв! — крикнул он в самое ухо своему кеджену.
Тот повиновался, натянул поводья, разворачивая лошадей.
— Все за мной! — заорал мер-меша.
От нечестивцев хета его отделяло уже несколько шагов.
— Куда собрался?! — рявкнул Хаттусили и метнул в военачальника мицрим булаву.
Тот замер на мгновение, а потом завалился навзничь, раскинув руки. Прямо под копыта лошадей следующей колесницы.
— Вот так, — Хаттусили поудобнее перехватил длинное копьё и всадил в незащищённую бронёй шею ближайшей лошади вражеского военачальника.
Та покатилась кубарем, создавая завал для следующих меркобт.
— Вот так, — довольным тоном повторил Хаттусили, хотя в завал угодили и несколько хеттских колесниц.
Сражение заканчивалось. Хетты задавили врага, вдвое превосходя его числом. Остатки отряда «Ра» беспорядочно метались по полю. За ними с улюлюканьем гонялись колесницы с горцами.
Хаттусили снял шлем, утёр пот. Осмотрелся и увидел Хастияра.
— Ты как здесь оказался?
— Кричали, — усмехнулся Хастияр и покосился на рычащего неподалёку Хартаггу, который потрясал отсечённой головой одного из командиров мицрим, — с победой тебя, друг мой! Хотя пока и не полной. И у нас неприятности.
— Какие? — нахмурился Хаттусили.
Хастияр вкратце рассказал, что случилось.
— Зараза, — в сердцах сплюнул Хаттусили.
— Царь помощь пришлёт? — мрачно спросил подъехавший Алаксанду.
На лице его явственно читалось: «А я предупреждал».
— Не думаю.
— А это кто? — вытянул руку Хаттусили.
Хастияр обернулся. К месту сражения катил ещё один отряд во главе с Хамитримом.
Посланнику только и осталось удивлённо головой покачать.
— Не унывай! — приободрился Хаттусили, — сейчас мы и Риамассу уделаем! Не помогут ему красноглазые чудища!
Он повернулся к Алаксанду и сказал:
— Усамувами, я твои опасения помню. Мы красноглазых и зелёнорожих[45] ждать не будем. Немедля обрушимся на лагерь «Амен». Я во всю ширь развернусь и правым крылом твоих прикрою. А ты постарайся понезаметнее для мицрим проскользнуть ближе к реке и с тыла им наподдать.
— Сделаю, — кивнул приам.
— А ты, — сказал Хаттусили Хастияру, — езжай назад, о победе над одним воинством расскажи, да передай, чтобы брат мой с помощью не медлил. Нельзя ждать, пока мицрим соединятся.
— Нет уж, — возразил Хастияр, — ищи другого вестника, а я с тобой останусь.
Хаттусили внимательно взглянул на него и еле заметно кивнул.
Возница царского брата вывел его колесницу вперёд. Остальные выстраивались в четыре новых линии, которые, казалось, до самого моря тянулись.
— Ну, где там Змей! Выходы на бой! — потрясал топором Хамс-Хартагга.
— Госпожа моя, Шаушка, — прошептал Хаттусили, — знаю, не тебя, дарующую любовь, молить о победе. Но ведь ты никогда меня не подводила. Помоги мне своротить эту глыбу. Помоги и ты мне, Вурусема, госпожа моя. И ты господин мой, Тархон, Бог Грозы, помоги мне.
Он смотрел в ослепительно-синее небо, по которому лениво плыли белые облака. Где-то там в вышине, в этом недоступном алчности смертных, пустом, но таком вожделенном царстве пел жаворонок.
Ни одной грозовой тучи на горизонте. Видит ли Бог Грозы дела сынов своих или нет ему заботы до них, пришедших с мечом в чужую землю?
Поможет ли?
Хаттусили оглянулся дабы рассмотреть, что там за спиной, на юге. Не спешит ли на выручку врагу воинство с зеленокожим богом? Даже на борт колесницы взобрался, рискуя в полном доспехе оттуда сверзиться.
— Нет никого, — сказал Хамитрим, — мы поглядывали туда, когда к тебе поспешали.
Нет никого. Только недобитки сокологолового бога маячат вдалеке.
— Ну, поехали. Сдерём шкуру с Крокодила.
И стена колесниц двинулась вперёд. В новый бой.
Глава 5. Амен-Ра сияет
Он пытался заснуть, но не мог. Долго лежал на спине, не смыкая глаз, потом переворачивался с боку на бок. Всё впустую. Сел в постели, позвал слуг. Двое из них, самые доверенные, бодрствовали, как и стража у шатра.
Запалили лампады. Рамсес приказал развернуть местепет, походный алтарь, вырезанный из кедра дом бога с четырёхскатной крышей. Слуги зажгли благовония. Удалились.
Усермаатра Рамсес Мериамен самолично сломал печати и извлёк из дома бога его статую в два локтя высотой. Опустился на колени, простёр перед собой руки ладонями кверху.
— Что же случилось, отец мой Амен? Неужто забыл отец сына своего? Совершал ли я что без ведома твоего? Разве не хожу я и не останавливаюсь по воле твоей? Разве преступал я предначертания твои? Что значит владыка Та-Кем, если чужеземец осмеливается преграждать ему путь!
Тонкие струйки дыма тянулись ввысь. Бог молчал.
— Что сердцу твоему, о Амен, хазетиу[47] эти ничтожные, не ведающие бога?! — вопрошал Рамсес, — разве не воздвиг я для владыки множество великих памятников? Разве не заполнил я дворы храмов твоих плененными в странах чужих? Разве не возвёл я храмы тебе на миллионы лет и не отказал всякое добро свое в завещании?
Амен Сокрытый молчал.
Рамсес бережно убрал статую в кедровый дом, закрыл дверцу, приложил свою печать.
И ещё долго стоял на коленях. Потом поднялся, вышел из шатра, дабы приветствовать восход Хепри.
Нут, Мать звёзд, поглотила детей своих. Лишь одна из них, Себа Джа, «пересекающая звезда» ещё ярко горела на куполе, вырезанном из лазурита, драгоценного камня хесбедж.
К фараону приблизился Анхореотеф, самолично обходивший лагерь вместе с несколькими шардана.
— О, Величайший, на том берегу замечено движение.
Рамсес кивнул, не взглянув на Верховного Хранителя. Он смотрел на юг. Некоторое время оба молчали. Слепящий диск оторвался от горизонта, разливая по вселенной рыжий свет. Анхореотеф поднёс ладонь ко лбу, прикрыл глаза.
— Хотел бы я, чтобы здесь оказался кто-нибудь из жрецов Мер-Уннут,[48] — задумчиво сказал Верховный Хранитель.
— Зачем? — спросил фараон.
— Ну как… Я слышал, чтобы стать одним из них, надо зрение иметь такое, каким и самые лучшие лучники похвалиться не могут.
— Хочешь рассмотреть, что там, вдали?
— Хочу.
— Как и я, — сказал фараон, — когда мой дед надел Двойную Корону, он уже очень ослабел глазами и ничего не видел вблизи, хотя далёкие предметы различал лучше молодых. Ты помнишь, Анхореотеф, того мастера, что делал глаза для погребальной маски сына Безумца?
— Нет, Величайший, не помню, — признался Анхореотеф.
— А я помню, Сессу, — раздался голос незаметно подошедшего Менны.
Анхореотеф взглянул на брата, ощутив странное чувство, смесь раздражения и зависти. Себе он такого панибратства не мог позволить. Никто не мог. Кроме этого раздолбая.
— Ты помнить не можешь, — ответил Рамсес, нисколько не возмутившись бесцеремонностью обращения и даже не посмотрев на Менну, — я был совсем мал, а ты ещё меньше.
— Я помню, — упрямо возразил Менна.
— Этот мастер сделал для деда такой хитрый маленький диск из горного хрусталя. Дед смотрел через него и разбирал письмена. А отец мне говорил, будто некогда один человек из братства Тути с помощью подобного диска смог приблизить к себе лик Хонсу.
— Почему же сейчас нет такого диска? — спросил Анхореотеф.
— Никто не смог повторить, — ответил Рамсес, — некоторые пытались, но эти хрустальные глаза только искажают предметы.
Рамсес, наконец, посмотрел на Менну и удивлённо приподнял бровь.
— Ты чего это?
— Битва будет, — объяснил Аменеминет.
Он был облачён в митаннийский чешуйчатый доспех ниже колен, который вообще-то возницам не выдавался, но кеджен Величайшего пользовался своим особым положением. В руках он держал круглый ханаанский шлем.
— Может и будет, — сказал фараон, — но вряд ли прямо сейчас. Пока её дождёшься, ты тут сваришься в этой чешуе.
— Да, жарко будет, — сказал Анхореотеф, — ни облачка.
Он поковырял носком сандалии твёрдую землю.
— Дождей, видать, давно не было.
Прежде, чем разбить лагерь, войско пересекло пшеничное поле, протянувшееся на запад от Араунти широкой полосой. Близился чтимый всеми в Джахи и Ра-Тенну праздник жатвы. Золотистые тяжёлые колосья налились силой Баал-Хамона. Может уже и пришёл этот день, но люди Кадеша, испуганные явлением войска Величайшего не решились выйти с серпами из-за стен. Если будет битва, тут поработают другие серпы. Не поздоровится пшенице.
Южнее располагалась полоса перепаханной ячменной стерни. Ячмень давно убрали, хоть что-то местным достанется.
— Разоблачайся пока, дурень, — сказал Рамсес, — а я по лагерю пройду.