Итак, «зиккурат». Хаттусили и с мицрим до сего дня не сталкивался, но военные повадки врага изучать — это же первейшая обязанность царевича. Не то что сказки про всяких там Гильгамешей читать, как некоторые, которые по заграницам разъезжают.
Мицрим любят вести колесницы косым строем, лесенкой, чтобы, избегая ближнего боя, поворачивать направо и друг другу не мешать. Но сегодня явно не их день. Драться будут так, как он, младший сын Мурсили Великого решит.
— Идари, твой глаз верный, — обратился он к своему вознице, — сколько до них?
— Пятьсот шагов! — уверенно ответил тот.
Пятьсот. Лошади шли тихой рысью. Возницы вели колесницы на расстоянии в дюжину шагов друг от друга. А позади в полусотне шагов катила вторая линия. За ней третья. Хаттусили и припомнить не мог, чтобы ему доводилось читать о другой такой силище. Хастияр может читал.
Луки у мицрим хорошие, дальнобойные. Мало у кого такие есть. Искусны они с ними. Говорят, царь Амун-Хатпи, второй этого имени, гораздым стрелком был. Медную пластину толщиной в три пальца пробивал. Даже отца своего, знаменитого лучника, злодея и разорителя земель Тутмоса Манабхарру превзошёл. Да, в луках сила мицрим. Но стрелять они начнут шагов за полтораста, а то и меньше. И сколько стрел успеют выпустить?
— Четыре сотни шагов, господин! — крикнул Идари.
Хаттусили чуть отклонился назад, щит верного телохранителя Наттауры закрывал обзор. Слева держалась колесница Хастияра. Он по сторонам не глазел, сосредоточенно смотрел вперёд.
Двести колесниц слева, столько же справа. И позади две линии. Враг всё ближе, хотя тоже не спешит. К чему торопить время отсечения? Сойти с пути успеется[55].
Всё ближе… Хаттусили хорошо различал ярко-синий шлем одного из вражеских воинов.
— Идари, правь на этого, с синей башкой! Видишь?
— Да, господин! Триста шагов уже!
Триста. Мицрим удалось сильнее развернуть линию и вроде одно крыло обгоняет другое. Лесенку свою выстраивают? Пора ускоряться. Колесницы хеттов уже шли по недавно убраному полю, поднимая тучи пыли. Оси, хоть и смазанные загодя маслом и жиром, громко скрипели. Земля хорошо просохла, перепахана довольно равномерно, но всё же это не укатанная за годы и века дорога. Здесь качало сильнее, чем на лугу при избиении воинства «Ра». Дно колесницы, сплетённое из кожаных ремней, упруго пружинило.
Ну что? Время?
— Идари, гони!
— Хей! — возница стегнул лошадей.
— Вперёд, вперёд! Погнали! — кричали другие возницы.
Лошади побежали размашистой рысью. Вся линия, как единое живое существо ускорилась одновременно, никто не замешкался. Хаттусили поудобнее перехватил копьё. Скоро. Вот уже совсем скоро.
— Двести шагов!
Хаттусили увидел, как мицрим поднимают луки.
— Идари, в галоп!
— Гони-и-и!
— Ярри!
— Аме-е-ен! — неслось навстречу.
В воздухе зашелестели сотни смертоносных жал.
— Н-на!
Это орал слева, отпустив тетиву, Хастияр. С десяток хеттских стрел навстречу сотням. Быстрее надо проскочить!
Наттаура прикрыл себя и возницу четырёхугольным щитом, выпуклым сверху и снизу, вогнутым по бокам. На энкура не хватило. А тот без щита, вся надежда на госпожу Шаушку, да добрый доспех.
Мицрим, так и не успевшие развернуться в полной мере, били навесом, большей частью поверх своих же товарищей. Стрелы, описав в небе арки, посыпались вниз, забарабанили по щитам, конской и людской броне. А многие нашли беззащитную плоть.
Мир в одночасье взорвался рёвом тысяч глоток. Крики, вой, визг. Подламывались ноги смертельно раненных лошадей, ломались дышла, колёса, колесницы рассыпались, выбрасывая людей.
— Куда ты?! Не туда! — орал Хаттусили, — левее! Мне царь нужен!
Колесница царя мицрим неслась на Хастияра, а Хаттусили теперь не с руки его бить.
Вторая туча стрел. Да плевать, третьей не бывать! Ну, теперь в копья!
Нет, успели выстрелить и в третий раз. Задние и в четвёртый.
— Жри!
Длинное копьё Хаттусили сшибло наземь вражьего воина. Чужая колесница с одним возницей промчалась мимо. А слева другая, но без царя. Наттаура угостил её дротиком. Из щита его торчали три стрелы.
А царь-то где? Неужто Хастияр его…
Хаттусили закрутил головой. Нет, вон царь мицрим, промчался мимо и повернул вправо, как и другие, кому повезло проскочить меж зубьев хеттского гребня.
Не всем повезло. Некоторые не смогли отвернуть и столкнулись. Жуткое зрелище. Мясо.
Растопыренные пальцы двух рук вцепились в замок и теперь уж не разомкнутся. Две лавы повозок, что ещё мгновения назад неслись друг на друга в галопе, замедлились, а кое-где и вовсе остановились.
«Бегуны» пехерет бросились на хеттов, не давая развернуться и разъехаться, но тем только того и надо. Копьё и топор им милее лука. Горцы Хартагги вновь попрыгали на землю. Лучше на ней воевать, чем на этой шаткой повозке.
— Бей-убивай! — орал Хамс-Хартагга, вновь демонстрируя, что его-то самого убивать втроём-вчетвером надо, да и то не выгорит. Он лихо вертелся среди «бегунов», что ни удар, то смертельный.
— Гони, Менна! — кричал Рамсес, — уходи направо!
Он бил из лука, как заведённый, и легко оспорил бы счёт Хартагги. Что ни стрела, то точно в цель. Ну а как иначе? С малолетства наука лука — главная для высокородного воина ремту. Стрел в сумах на бортах хватает, и в целях недостачи нет.
— Сессу! — Менна прикрыл щитом повелителя от шального дротика, а стрела Хастияра безвредно чиркнула его по шлему. А был бы парик на голове — кранты Менне.
За спиной бушевал Убийца Врагов. Сначала он бежал возле колесницы, а потом улучил момент и сбил с ног зазевавшегося каскейца. Горец визжал, кровь била фонтаном. Один из соплеменников попытался помочь ему, но лев увернулся от копья, и второй бедняга был молниеносно загрызен.
Рамсес бросил всего один взгляд на любимца, однако, выпуская стрелу за стрелой, слышал — лев жив.
Менна, бледный, будто выдавили из него всю кровь, обвязал поводья вокруг пояса и правил одной правой рукой. Левой он держал щит и прикрывал фараона от хеттских дротиков. Возница Величайшего гнал коней, лавируя меж своих и чужих колесниц на такой скорости, что дух захватывало. На кураже, не думая, нырял в открывавшиеся промежутки, да так, что иной раз колесницы разъезжались на толщину пальца друг от друга.
Нечестивцы, видя синюю корону хепреш, лезли к колеснице фараона, как пчёлы на медведя. Где-то не очень далеко громоподобный рык Убийцы Врагов щедро наполнял сердца воинов невыносимым ужасом.
Рамсес пускал стрелу за стрелой, растягивал тетиву до уха без видимой натуги. Посылаемая им оперённая смерть находила нечестивых хета повсюду, куда он направлял взор. Он бил без промаха. Он царил в этой битве.
«Нет мужа, равного его величеству владыке младому, отважному. Могуча длань его, бесстрашно сердце, силой подобен он Монту в час величия его. Он прекрасен собою, как Атум, и ликуют созерцающие великолепие его. Прославлен он победами своими над всеми странами, и не ведают часа, когда вступит он в бой. Как стена, ограждает он войско свое, он — щит его в день сражения. В стрельбе из лука не ведает он соперников, отважнее он сотни тысяч воинов. Он идет во главе войск своих и обрушивается на полчища вражеские, веря сердцем в победу свою, смел и доблестен он пред лицом врага, а в час битвы подобен пламени пожирающему. Стоек сердцем он, словно бык, и с презрением взирает на объединившиеся против него страны. Тысяча мужей не может устоять перед ним, сотни тысяч лишаются силы при виде его. Вселяет он страх грозным рыком своим в сердца народов всех стран, почитаем и славим он, подобно Сутеху».
Отряд Хаттусили от стрел мицрим понёс потери невиданные в горных войнах на северной границе, однако, прорвавшись в ближний бой, спешно сравнивал счёт. Колесницы энкура Верхней Страны в центре почти все остановились, выпустив наружу осиный рой — сотни воинов-суту, без доспехов в одних только шлемах и белых длиннополых рубахах со щитами и топорами схватились врукопашную с «бегунами» фараона.
Совсем близко от Хаттусили две меркобт в попытке уклонения зацепились колёсами и рассыпались в щепки. В них влетела хеттская, а потом ещё и ещё с каждой из сторон. Образовался грандиозный завал.
Колесница Хастияра влетела в «мешок». Впереди тот самый завал, слева и справа толчея. Колесницы с людьми, без людей, без лошадей. Люди и лошади без колесниц. Не проехать, не развернуться. Здесь нашли свой конец уже девять колесниц, и шла даже не рукопашная — чудовищная резня.
Таркинис спрыгнул на землю, бросился к лошадям и левую потянул за подперсье, заставляя пятиться вбок. Дюжий мицри, от плеч до колен закованный в бронзовую чешую, выбрался из-под перевёрнутой колесницы. Не выказывая даже намёка на то, что при падении едва ли не все потроха себе отбил, он побежал к Таркинису, замахиваясь «бычьей ляжкой». Хастияр подхватил щит, одним движением распустил хитрый узел на поясе, что удерживал топор и кинулся на выручку вознице. Но прежде путь детине преградил один из легковооружённых суту, ударил копьём. Тот увернулся и одним ударом снёс бедняге голову. Лицо, ещё секунду назад живое, отражавшее тысячу мыслей и чувств, в один миг превратилось в застывшую мёртвую маску, уставилось в равнодушное небо. Тело ещё не успело упасть, а мицри схватился с Хастияром. В два удара обезоружил посланника. Тот попятился. Мицри мощным ударом хопеша надвое развалил его щит. Тут бы и настал конец сыну Тур-Тешшуба, да подоспел Хамс-Хартагга. Впрочем, гигант мицри, горой нависавший над широкоплечим, но невысоким каскейцем, должен был и его в два счёта сожрать. Несмотря на внушительные размеры, он двигался очень легко. Увернулся от топора Хартагги и, ударив в ответ, снёс топор горца с топорища. Того это не остановило. Он просто ткнул оставшейся в руках деревяшкой в лицо здоровяку. Прямо в глаз. Тот заорал, замешкался. Хартагга ткнул ещё раз, подскочил б