лиже, следующим ударом сбил с ног и уже лежащему добавил ещё несколько раз, превратив его лицо в кровавое месиво.
— Спасибо… — только и смог прохрипеть Хастияр.
— А, намуваи сувана, — прошипел горец, — топор сломал! Гнить тэбе в сальпе,[56] сын собаки!
Он вывернул из пальцев убитого хопеш. Цокнул языком.
— Вот то добрый шарпа![57]
— Господин! — крикнул Таркинис.
Он смог наконец развернуть и вывести лошадей из «мешка». Хастияр вновь запрыгнул на колесницу. Хартагга подмигнул ему, и хищно оскалился.
Таркинис стегнул лошадей, и они вновь понеслись в клубах пыли, где мелькали тени, с упоением резавшие друг друга.
— Правее, Менна! Правее! — кричал Рамсес.
Несколько вёртких меркобт Страны Реки с самыми отборными воинами и возничими пытались прорваться к западу, однако Хамитрим, командовавший на левом крыле, не дал им этого сделать, и Рамсес был вынужден отвернуть назад на пшеничное поле, описав сначала полукруг, а вскоре и целый круг.
Тяжёлые и не столь поворотливые колесницы Хамитрима едва ли смогли бы удержать прорыв врага, будь их число сопоставимо. Но их было больше, и они образовали громадную дугу, которая наполовину охватила всё воинство «Амен» и угрожала лагерю с запада. Однако, пока что только угрожала. Возобновить атаку хетты не спешили.
Схватка пехоты среди разломанных повозок и мечущихся лошадей затихла. Обе рати отхлынули друг от друга.
— Восстановить линию! — кричал Хаттусили, — быстрее!
Идари гнал колесницу военачальника на левое крыло, и царский брат оценивал последствия столкновения. Они были ужасны. Выбита треть возниц. Щитоносцы заняли их место. Множество повозок сломано, по всему полю носились обезумевшие лошади, а ещё больше их пали, утыканные стрелами.
Наттаура выдернул из щита одиннадцать стрел. Две из них прошили ему руку. Сжав зубы, он протолкнул их насквозь, обломил наконечники и только потом выдернул. Идари легко ранен в плечо. Самого Хаттусили госпожа его божественная пока что сберегла. Промчавшись вдоль строя, он увидел и Хастияра. Тоже живой, хвала богам.
Энкур добрался до Хамитрима, который занял место почти на самом краю левого крыла.
— Хамитрим, нужен ещё один удар! Надо окружить их!
— Смотри туда! — вытянул руку на запад главный колесничий, — видишь?
Облако вдалеке. Пылевое облако. Хаттусили сжал зубы.
— Это «Сутех».
— Они ударят нам в спину!
— Не успеют! Хамитрим, мы должны покончить с Риамассой прежде, чем они сюда доберуться! Ещё один удар! Ты же видишь, их меньше!
— Я вижу, — процедил главный колесничий, — вижу, как они бьются…
— Ещё один удар! Считай, что они ещё за три горы! Их нет, Хамитрим! Мы успеем!
Хамитрим сжал зубы. Не ответил.
— Идари, назад! — приказал Хаттусили, — начинаем!
Хастияр огляделся по сторонам, высматривая знакомых воинов. Прислушался. Львиного рыка не услышал.
— Неужто упокоили тварь? — пробормотал он негромко.
Ремту, пользуясь лучшей маневренностью меркобт, свои порядки восстановили быстрее. Обе рати отдалились друг от друга шагов на двести. Ремту снова на пшеничном поле. На том, что от него осталось.
Потери их были не меньше, чем у врага, а положение стало хуже — нечестивые хета нависали над правым крылом. Что происходило на левом, Рамсес и вовсе не знал.
Рамсес осмотрел свои стрелковые сумы. Пусты наполовину.
— Эй, подать мне стрелы!
Двое лучников-сенени отдали ему свои.
— Езжайте в лагерь, везите ещё, — приказал фараон.
— Сессу, надо прорываться на запад, — сказал Менна, облизав потрескавшиеся губы, — там наши. Видишь, пыль? Я уверен, это «Сутех».
Его щит также напоминал ежа. Хотя лучников у хета гораздо меньше, но синяя корона хепреш слишком привлекала внимание.
— Вижу, — процедил Рамсес, — но прорвутся немногие, а нечестивцы захватят лагерь. Я может и спасусь, но потеряю войско. А дети мои? Их убьют или обратят в рабов? Тому не бывать!
Он посмотрел на возницу.
— Менна, взгляни на меня. Взгляни на себя. Мы живы и невредимы! Истинно говорю тебе, всякая стрела, пущенная в мое величество, приближаясь ко мне, отклонялась и пролетала мимо! Отец мой Амен хранит меня! Монту хранит меня! И ты со мной спасёшься!
Он посмотрел на солнце. Прищурился.
«И когда озарилась земля, выстроил я отряды свои, я готов был к сражению, как настороженный бык. Я появился над ними, как Монту со своим победоносным оружием. Как налетающий сокол, я ринулся в битву, с уреем на челе моем, сокрушающим врагов, извергая огонь свой и пламя в лица их. Я был словно Ра, когда восходит он ранним утром, и лучи мои опаляли тела мятежников».
— Вперёд. Менна! — приказал фараон, — Амен!
— Амен!!!
На правом крыле, которое возглавил Алаксанду, сеча вышла не столь жаркой. Хеттские колесницы ввязались в бой, а тевкры и дарданы, составлявшие отряд Вилусы, прорвались к лагерю, как и наказал Хаттусили. Лагерь воинства «Амен» не имел палисада, но мицрим с юга прикрыли его импровизированной стеной из обозных повозок, потому Алаксанду пришлось сильнее отклониться к реке.
Правый берег запружен людьми и колесницами. Сапарта, увидев своих, начал переправу. Нужно отвлечь на себя мицрим, продержаться немного, а там и помощь подоспеет.
Тевкры и дарданы воевали иначе, чем хетты. На колеснице сражались вдвоём — возница и копейщик. У воинов и доспехи другие, не из мелких пластинок, а из кованной листовой бронзы. Сплошные панцири, с массивными наплечниками. Правда, не у всех такие. Дорогие они очень. Даже Хеттору носил панцирь-урод — нагрудник из Аххиявы с надетой поверх хеттской гурпису с чешуйчатыми крыльями-наплечниками. Шлемы у большинства тоже из Аххиявы, набраны из распиленных вдоль кабаньих клыков. Лишь у некоторых бронзовые. У Алаксанду и его сына шлемы венчали пышные плюмажи из окрашенного охрой конского волоса, а у Хеттору вперёд торчали изогнутые рога.
Колесницы Алаксанду, описав широкую дугу, устремились к шатрам.
— Апаллиуна! — закричал приам.
— Апаллиуна! — подхватили его клич Куршасса и Хеттору, которые мчались справа и слева от отца и воспитателя.
Их примеру последовал и весь отряд.
Менфит, которые построились было для отпора, дрогнули, как и при атаке на воинство «Ра». Первые колесницы ворвались в уже расстроенные порядки.
Хеттору первым же ударом копья пронзил насквозь какого-то нерасторопного воина. На скорости он древко не удержал, копьё вывернулось из пальцев. Он схватил второе. Навстречу помимо менфит в полосатых платках поверх плотных париков из пеньки, высыпали полуголые чёрные люди с луками. Нет, не загорелые, именно чёрные, как головёшки. Хеттору их впервые видел, даже не подозревал, что такие бывают. Хотя чему удивляться, против войска Чёрной Земли воюем. Скорее дивно, что там и обычные люди есть.
В воинов Алаксанду полетели стрелы. Две почти сразу отскочили от наплечника Хеттору.
— Ха! — воспитанник Алансанду ударил копьём прямо в лицо одному черномазому.
На этот раз сработал лучше, второе копьё не потерял. А кровь-то у них красная. И помирают они, как обычные люди. И разбегаются в страхе. Стало быть, побьём.
Колесницы, взяв хороший разбег, ворвались в лагерь на сотню шагов. Лошади и повозки сбивали высокие шатры начальства мицрим и низкие палатки воинов. Всё же это не в поле носиться. Завязли.
Хеттору спрыгнул с колесницы, пнул под ноги набегавшим менфит закопчёный котёл, висевший над костром. Те увернулись, но раскрылись, и юноша познакомил своё копье с печенью одного из незадачливых воинов. Второй же обрушил на кромку щита троянца двуручную секиру с большим полулунным клинком, да ещё и насаженным под ним на древко каменным шаром. Расколол щит пополам. Хеттору отшатнулся, отбросил остатки щита и ударил копьём, но лишь оцарапал врагу бок. Менфит размахнулся снова, троянец увернулся и, наконец, проткнул противника. Бросил беглый взгляд на левую руку — предплечье пересекала красная полоса.
Прозвучала громкая песнь серебра — воинская труба, зовущая в бой. Воины царя Чёрной Земли, оправившись от шока, наконец собрались и дали организованный отпор.
— Воины, вперёд! — кричал Анхореотеф, — все, как один!
— Стена щитов! — вторил ему Птахмери, хери[58] педжет пехоты, оставленный вторым по старшинству начальником в лагере.
Щитоносцы менфит восстановили разрушенный строй по обе стороны от прорвавшегося глубоко в лагерь клина Алаксанду. При поддержке лучников нехси и та-неху[59] пехота двинулась вперёд двумя сходящимися под острым углом линиями. Крокодилья пасть.
— Готовьтесь к встрече с Апопом, нечестивцы! — крикнул Птахмери, — вперёд «Храбрейшие»!
Челюсти крокодила начали сжиматься.
Тевкры и дарданы спешились и вступили в бой стенка на стенку. Лучшими воинами Алаксанду, что находились на острие атаки и прорвались в самое сердце лагеря, занялся лично Анхореотеф во главе с шардана.
— Ба! — воскликнул Алаксанду, увидев воинов в рогатых шлемах, — какие знакомые лица! Это ты, Сиванала?
— Он самый, приам! — оскалился вождь шардана.
— Теперь, значит, питаешься объедками со стола черноногих?
— Не угадал! Я теперь большой человек! Ем с золота, а сру в серебро!
— Ну так я тебе сейчас дам просраться, проклятый пират! Поймаю — копьё тебе в глаз, что землю видит!
Куршасса, не ожидавший от отца такого изобретательного сквернословия, заржал:
— Да чтоб из горла вышло!
— Дави черноногих говноедов! — взрычали троянцы.
— Хтору мэт, шат абу! — ответили ремту.
— Дави!
— Апаллиуна!
— Амен!
Челюсти сжались, но мясо добычи оказалось слишком жёстким. Заработали мечи и топоры, большие секиры и копья. Пошла потеха!