— Молчи…
Снова и снова.
Глава 9. «В даль винно-чёрного моря…»
Волны набегали на песок, одна за одной, снова и снова. Ветер гнал их к берегу, там они разбивались тысячами брызг. Ветер принёс свежесть, охлаждая землю перед приближением ночи.
Хотя сейчас стояло лето, Миухетти казалось, будто ветер принёс за собой ледяной холод, немыслимый на побережье. Она куталась в шерстяной плащ, недоумевала, отчего с ней это происходит. Ведь не могла же она настолько привыкнуть к жаре Чёрной Земли, что замерзала даже от лёгкого ветерка.
Пока не поняла очевидную вещь — дрожала она не от холода, а от злости. Которую сдерживала с огромным трудом вот уже двадцатый день путешествия.
На самом деле дорога была лёгкой. Ни штормов на море, ни встреч с лихими людьми на берегу. Путешествие могло бы показаться приятной прогулкой, если бы не попутчик.
Вот и сейчас Миухетти прохаживалась по хрустящей гальке, разглядывала корабли, вытащенные на берег. Две боевых ладьи ремту, одна посольская и чуть поодаль от них ещё одна, фиванская, принадлежащая царю Эдипу. Слуги готовили ужин, и до неё доносились запахи жареного мяса.
Сейчас, вечером уже хотелось сесть и спокойно поужинать, но Миухетти согласна была лечь спать голодной, лишь бы не встречаться с Эдипом. Пусть люди ремту ужинают в своей компании, а фиванцы где-нибудь далеко, поближе к их родине.
Миухетти сделала вид, что рассматривает морскую гладь и не слышит, как её зовут к ужину. Но эта маленькая уловка оказалась бесполезной, за ней прислали слугу.
— Госпожа, всё уже готово. Ждут только тебя.
Пришлось идти. Миухетти с досады пнула большой круглый камень. Сандалия слетела с ноги — тонкий ремешок не выдержал такого обращения. Пришлось Миухетти идти по крупной гальке наполовину босиком. Среди обточенных морем камней обнаружился один недостаточно округлый и конечно же она на него наступила. Поморщилась от боли и к костру подошла, прихрамывая. Ей казалось, что все смотрят на неуклюже ковыляющую посланницу с насмешкой. Особенно Эдип. И оттого раздражение только усилилось.
— Вы же не на пиру, где не начинают есть без церемоний, — сказала она ожидающей компании.
— Почтение к высокому начальству не позволяет оставить его голодным, — улыбнулся Ассуапи, высокий мужчина лет сорока, выделявшийся слегка посеребрёнными висками.
— Да какое хоть я «начальство»? — махнула рукой Миухетти.
— Высокое, — подтвердил хери-хенит Меджеди.
Знаменосца Великой Зелени спровадил с посольством Рамсес, чтобы они с Менной друг друга не поубивали. Оба оказались чрезвычайно довольны этим обстоятельством. Меджеди, всем и каждому рассказывал, что вдали от моря чувствует себя рыбой, выброшенной на берег, потому он с большим энтузиазмом погрузился в заботы подготовки посольства и лично возглавил один из кораблей, «Убийцу змей».
Так звали самую большую боевую ладью. Прежде она носила другое имя, но перед отправкой посольства Аменеминет повелел изменить его. Почти никто не понял, зачем Верховному Хранителю это понадобилось, только Пентаура заподозрил истинный смысл переименования и шепнул свою догадку Миухетти. Она склонялась к тому, чтобы с ним согласиться.
«Убийцей змей» звали Мафдет-мстительницу, «Великую Царапающую». В общем-то подходящее имя для ахат, боевой ладьи, на длинном носу которой красовалась оскаленная львиная морда.
Вторая ахат также была «львицей» по имени «Красный ветер». Так её звали для простоты, ибо полное имя звучало длинно и весьма помпезно, впрочем, это было в духе ремту — «Поражающее нечестивцев красное дыхание Сехмет». При наречении корабля умолчали, что нетеру-львица, хозяйка пустынь своим жарким дыханием не каким-то там нечестивцам вредила, а самим ремту. «Нечестивцы» же, та-неху, Сехмет чтили превыше других нетеру. Зачем такое «пустынное» имя досталось ладье, о том история умалчивает. Наверное, от большой любви ремту к зажигательным стрелам.
Третья ладья, посольская, не военная, именовалась не столь хищно — «Госпожой звёзд». Нос её украшала вырезанная из кедра и позолоченная фигура Исет[83]. Без непременного покрывала, правда.
«Великая волшебством» Исет, которая очаровывает, но не может быть очарована, также была призвана оберегать посольство не случайно. Посланнице Верховного Хранителя, как и её божественной покровительнице предстояло победить врагов Священной Земли не мечом, но «чарами своих уст».
Как у неё это получится, Миухетти не имела ни малейшего понятия. Покровительницей своей она хотела бы видеть дарящую радость и плотскую любовь Кошку Бастет, но оказавшись приёмной дочерью посла и одной из Хранителей трона, она не могла избрать иной путь.
Меджеди протянул ей миску полбяной каши с луком. В морском путешествии, да и в сухопутном не до излишеств. Чаще всего каша без мяса, лук да чеснок. И пиво. Хоть и посольство, но чай не царский двор в походе. Впрочем, в этот раз удалось разжиться в селении неподалёку бараном. Местные не особенно жаждали расставаться с ним, но вид воинов на берегу убедил их, что всего один баран, за которого хорошо заплатили — приемлемый убыток.
«Высокое начальство». В словах Меджеди она не услышала усмешки, но додумала её сама. Да, хери-хенит и уахенти[84] других ладей почитали её главной, так повелел Аменеминет, но то было уместно лишь у ремту, и ещё кефтиу-критян. Для тех и других женская свобода обыденна. Нет ничего необычного в женщине, возглавлявшей мужей. Такое хоть и не сплошь да рядом бывало, но случалось. На Крите особенно. А для Эдипа и его людей подобное просто невероятно и возмутительно — баба-посол. Всё у этих раскрашенных не как у людей. Да и все они там бабы, глаза красят.
Потому для акайвашта послом прозывалась вовсе не Миухетти, а Ассуапи.
Муж сей был человеком интересной судьбы. Один из лучших придворных врачей, посвящённый Сехмет[85] и Анпу, знаток целебных и ядовитых трав, Ассуапи в нынешнем путешествии, да ещё будучи облечён несвойственными обязанностями, чувствовал себя не в своей тарелке.
Как и большинство ремту, чей род занятий не был связан с войной и торговлей, прежде он в зрелом возрасте никогда не покидал пределов Чёрной Земли, отчего дивился многим вещам. Однако родился и первые годы провёл в стране, куда ехало посольство. Отец его, Исхиотеф, происходил из рода потомственных врачей. Триста лет назад его предок покинул родину, богатый город Сау,[86] и отправился вместе с наёмником Даной и его женой Небеттой Меренмут в земли акайвашта. Ремту, что сопровождали царственную чету, расселились в нескольких местах. Некоторые основали город, известный теперь, как Афины.
Там, в Афинах и жил отец Ассуапи, покуда не решил отправиться на родину предков, учиться у тамошних врачей, лучших в подлунном мире. И вот его сын возвращался, как посол. К делам дипломатическим он прежде не имел касательства и избран был не из-за подходящего происхождения и знания языка акайвашта, но как охранитель Миухетти. Он призван был уберечь Амфитею от печальной участи её отчима, Мерихора, предыдущего посла в Фивах.
Ещё не вполне понимая, как будет играть роль посла, в кругу соотечественников Ассуапи не пытался его изображать, всецело признавая главенство Миухетти, против коего не возражал и Меджеди. И даже Автолик так некстати напросившийся в путешествие. Его самолюбие не задевало то, что женщина, неоднократно виденная им голой, вздрагивавшая и красневшая от его прикосновений (наедине совсем по другой причине, нежели на людях), тут всем верховодит. По крайней мере он так ей говорил, а что уж думал на самом деле…
Время, что они провели в пути, сблизило этих непохожих друг на друга людей. Для Меджеди посольство в страну акайвашта представлялось прогулкой, долгожданным глотком свежего морского воздуха. Больше всего он радовался, что за морем он никак не будет пересекаться с Верховным Хранителем.
Но сейчас всех больше занимал ужин. И хорошее вино из здешнего винограда, которым посольство разжилось на предыдущей стоянке.
— А скажи мне, достойнейший Ассуапи, — обратился флотоводец, — не вредно ли есть на ночь жареную баранью ногу?
— Нисколько, — ответил придворный лекарь, разрезая ножом ту самую баранью ногу, — наоборот, от этого прекрасно зажаренного куска мяса будет только польза. Ведь голод куда вреднее для здоровья, чем сытость. Ибо людей, умерших от голода, куда больше, чем от излишеств.
Флотоводец только рассмеялся в ответ. Миухетти слушала их шутки и только досадовала ещё сильнее. Ей, Автолику и Эдипу, собравшимся за ужином на морском бережку, было ничуть не весело.
Она искоса рассматривала Эдипа и недоумевала. Этот ещё довольно молодой человек изменился до неузнаваемости за те три года, что прошли с их последней встречи. Растолстел и казался значительно старше своих лет. Эдип постоянно кичился своим царским титулом. А главное, на любые попытки заговорить с ним и напомнить о давнем долге отвечал презрительным молчанием.
Сын простолюдина, а ныне новый властитель Та-Ипет, Семивратных Фив, он притязал на большее, нежели титул басилея. Требовал почёта и уважения. Соседи должны величать его ванактом, как предшественников, никак иначе.
Соседи не спешили. На Пелопсовом острове титул ванакта сейчас носил владыка Микен. Фивы микенцы давно не считали ровней, даром, что город сей гораздо крупнее.
Афиняне смотрели исподлобья. Орхоменцы открыто насмехались, уже позабыли о давнем битье и гибели собственного басилея от фиванского меча. Несколько лет уж прошло, а Фивы с тех пор, не сходя с места, неудержимо катятся куда-то вниз. Величайший ахейский город, с коим при братьях Амфионе и Зете никто не мог соперничать, пал в полное ничтожество при следующем ванакте, Лае.