— Верховный Хранитель далеко, — перебила врача Миухетти.
— Меня так это только радует, — хмыкнул Меджеди.
— И с берегов Священной Реки видно не так хорошо, как отсюда, — добавила Миухетти.
— Ты, госпожа моя, считаешь, что Верховный Хранитель ошибся? — спросил врач.
— Его достойнейший брат, да будет голос его правдив, и то ошибался иногда, — ответила посланница, — Аменеминет же неопытен. Многих вещей не знает, иных не видит. Итеру-аа течёт из начала вечности, а всё одно, от разлива к разливу воды её иные чем прежде, хотя на вид и такие же. Слова мои о полезности Эдипа достойнейший Анхореотеф услышал три года назад.
— Всё изменилось? — спросил Ассуапи.
Она кивнула.
— Он очень изменился.
— Я вам говорил! — наклонился вперёд и понизил голос Меджеди, — с таким, как Эдип, толку не будет. Кто бы он ни был прежде, сейчас это не вождь воинов, а так, не пойми кто, при своей «мамаше».
— По правде-то ты верно говоришь, — согласился с ним Ассуапи, — не лечится такое, безнадёжный случай.
— Зря насмехаетесь, — покачал головой Автолик, — я вижу в нём силу. Но вы правы в том, что он не союзник и даже не попутчик. А Фивы — место проклятое.
— Ты прав, — согласилась Миухетти, — союзников надо искать в Микенах.
— Почему не в Афинах? — спросил Ассуапи.
Амфитея бросила на него быстрый взгляд, поджала губы, коротко мотнула головой.
— В Микенах, достойнейший, — сказала она твёрдо.
— В Микенах и ванакт настоящий, — кивнул Автолик, — не то, что некоторые.
— Но там тоже всё непросто, — вздохнула Миухетти.
— Разберёмся, — уверенным тоном сказал врач, — в Микены, так в Микены.
В те дни, когда полуденное солнце только-только оказалось за спиной, Эдип ещё надеялся, что от Миухетти будет польза. Не дал фараон воинов, не завалил золотом, на которое можно было бы их купить, так хоть может Кошка своими сладкими речами повиснет на ушах Персеидов? Хотя бы лавагета-изгнанника[87] вернуть, ведь не Эдип же его изгнал, он его и в глаза не видел, наслышан только. И о доблести, и об искусстве военачальника. А ещё о том, что Персеиды родственничка терпеть не могут, но тот почему-то всё равно сидит у них под боком и в Фивы возвращаться не горит желанием.
Когда в дымке за кормой растаял Тир, он же Цор и Тисури, родной город Кадма, Эдип ещё пытался добиться у Миухетти ответа, что она намерена делать, как собирается исполнять своё обещание помощи. А она отвечала вопросом на вопрос. Дала понять, что сначала нужно фараону службу сослужить, а уж потом и поддержка будет.
«А может и не будет», — додумал Эдип, — «легка ты на обещания. Почти, как на передок».
Как-то совсем не просматривалось общности интересов, а чем дальше, тем более очевидным становилось, что с «черноногими» и лживой предательской Кошкой ему не по пути.
Когда достигли южной оконечности Китноса, ладья Эдипа обогнула мыс и взяла курс на северо-запад, к Лавриону, до коего уже рукой подать было, а корабли ремту отравились на запад, к Гидрее, Питиусе, и вскоре вошли в Арголидский залив. Цель путешествия приближалась.
Знаменосцу Великой Зелени так понравилось общение с придворным лекарем, что он давно уже перешёл на «Госпожу звёзд», оставив командование на «Убийце змей» заместителю. Теперь эти двое только и занимались обсуждением всевозможных недугов, мнимых и действительных, коими страдала многочисленная родня Меджеди, а в первую очередь его жена, дама высокородная, вздорная и мнительная. Может он и в море-то сбежал от неё, а вовсе не от Верховного Хранителя. Кроме того, Ассуапи оказался неиссякаемым источником всевозможных занимательных историй.
Больше всего Меджеди потрясла байка о том, как некий молодой ученик в оазисе Cетх-Аму[88] по небрежности налил зловонную «воду Амена» в сосуд, на стенках которого оставался порошок для прижигания ран, приготовленный по просьбе одного врача. Сосуд забыли почти на месяц, а когда один из жрецов обратил на него своё внимание и попытался отскрести странную чёрно-бурую корку со стенок, неведомая сила разорвала беднягу на куски. Причину и следствие тогда долго не могли связать.
— Вот бы на стрелы такое наносить! — восхитился хери-хенит.
— Враги весьма порадуются, — усмехнулся врач, — ибо воинство Величайшего само себя изведёт.
Когда вдали показался скалистый мыс, скрывавший портовый городок Навплию, обе «львицы» вышли вперед.
— Разве не нам следует причалить первыми? — удивился Ассуапи.
— Это для безопасности, — пояснил Меджеди.
— Нам что-то может угрожать? — встревожился врач.
— Здесь осторожность не повредит. Эти воды кишат пиратами.
— Кем? — не понял Ассуапи.
На языке ахейцев он не говорил большую часть жизни, множество слов позабыл.
Миухетти пояснила.
— Вот там, на той стороне залива лежит Лерна, — она указала рукой на запад, — это настоящее разбойное гнездо. Его давно уже облюбовали телебои, «далеко живущие». Так местные называют островитян.
— Это они и есть пираты? — спросил врач.
— Да. Когда-то так называли разбойников с острова Тафос. Микенские ванакты долго воевали с ними и даже вроде бы совсем извели, когда погиб царь телебоев Птерелай. Но потом телебои возродились и снова захватили Лерну. Сейчас так зовётся народ не с одного острова, там разного сброда собралось. Они многочисленны. Их называют Гидрой. Одну голову срубишь — две новых вырастут. А всё потому, что Аргос и Златообильные Микены поблизости. Есть, чем поживиться.
— Раз они так близко, то верно нападают и на наше поселение?
— Бывало. Ещё Величайший Хоремхеб повелел держать здесь, в Пер-Атум, гарнизон, половину са. Воинов сменяют каждый год.
— И этого хватает для защиты от разбойников?
Миухетти пожала плечами.
— Насколько мне известно, после одной хорошей драки лет тридцать назад, сама Навплия больше не подвергалась нападениям. Тогда телебоям преподали урок, и они его всё ещё помнят. Однако окрестные воды ими кишмя кишат и мореплавание здесь опасно, города опасаются, но корабли грабят.
— Что же их привлекает? Ведь Микены и Аргос стоят в глубине суши. И они защищены крепкими стенами, которые морским разбойникам уж, верно, не по зубам.
— Пер-Атум и привлекает. Как завещал Навплий, внук Даная, город своего имени, что мы зовём Домом Атума, в вечное владение потомкам ремту, которые пришли сюда с его дедом…
— Данай, это тот самый? — перебил Ассуапи.
— Да, тот самый Дана, зять Величайшего Секененра. Так вот с тех пор здесь наше торговое поселение. Сюда и олово с запада везут и янтарь с севера.
— Вот только, насколько мне известно, Таруисе Пер-Атум не соперник, — присоединился к беседе Меджеди.
— Почему? — спросил врач.
— Да вот так сложилось, — пожал плечами хери-хенит, — основные торговые пути через Таруису проходят.
— Это потому, что ахейцы разорили Крит, — мрачно сказала Миухетти.
— Это потому, что владыки наши не очень-то держатся за этот край земли, — возразил Меджеди, — некоторые советники Величайшего считают, что нет смысла нам на этих берегах закрепляться.
— Кто так считает? — спросил Ассуапи.
— Пасер, например.
— Почему?
— Далеко. Край света. Моя жена, как узнала, что я в Дом Заката еду, так изревелась вся. По ней это где-то уже совсем рядом со входом в Дуат.
— Так и есть, — улыбнулась Миухетти, — говорят на том берегу залива, в болотах Лерны лежит вход в царство Скотия[89]. На Дуат оно, правда, не похоже.
Она заметила улыбку Автолика и смутилась.
— Так говорят!
Тем временем корабли обогнули мыс. Впереди уже были видны выбеленные солнцем домики Навплии. «Львицы» подошли к портовым причалам. В Пер-Атум их было обустроено полдюжины и два заняты торговыми ладьями. Несколько моряков спрыгнули на дощатый настил, поднятый на сваях, поймали брошенные канаты и намотали на выступающие «пеньки». «Госпожа звёзд» от своих защитниц отстала ненамного.
Их встречали. Собралась большая толпа зевак, одетых весьма разнообразно. Загорелые дочерна полуголые островитяне и жители большой земли в набедренных повязках до колен. Можно подумать, что бедняки, но нет — юбки пестрят многоцветными узорами, бисером и бахромой. Среди ахейцев много ремту, коих можно узнать только по крашеным глазам, ибо одеты они так же, как местные. Некоторые нацепили льняные китуны[90] и завернулись в шерстяные плащи-фаросы, даром, что жара. Чего не стерпишь ради демонстрации важности и зажиточности.
Были тут и женщины, много, и по ним особенно хорошо было видно, насколько зажиточна Навплия — не каждой по достатку длинное платье невероятно сложной формы с пышными разноцветными юбками, имевшими бесчисленное множество складок. Рукава короткие. Платье туго обтягивает талию, на груди большой вырез, она обнажена полностью, а соски у некоторых модниц подкрашены алым. Длинные волосы уложены в пышные причёски с вплетёнными яркими лентами. Критская мода. На самом Крите уже мало кто так одевается, обеднел остров сильно, ну так ахейцы-завоеватели её переняли. Впрочем, и здесь жёны простых землепашцев, ремесленников и рыбаков носят платья попроще. От мужских рубах они отличаются лишь длиной, да вышивкой.
Ванакты Микен свято соблюдали установления Данаева внука, и Пер-Атум управлялся колонистами-ремту. Чиновников-ахейцев из столицы тут не было.
Столица царства — Микены, но власть ванакта оспаривает Аргос. В Микенах сидят Персеиды, а в Аргосе правит кровь Персеева дядьки Прета. Наследники последнего мечтают стать ванактами, считают себя несправедливо обойдёнными, ибо сам Прет был близнецом Персеева[91] отца Акрисия, и кто из них старший не очень-то и понятно. Рвётся Аргос, новый город, к власти. Тесно ему под рукой древних Микен.