Он вновь погладил её по голове, по спине. Она это особенно любила. Всегда вздрагивала. Всегда просила ещё.
— Я хочу поехать в Микены...
Кто сказал это первым?
Неважно.
Пер-Бастет на время праздника стал домом и для чати Пасера, второго человека в стране, тени Величайшего. Вельможа не изменял многолетним привычкам даже сейчас, вдали от столицы. Ранним утром, прежде чем позавтракать самому, он кормил серо-бурого гуся, своего любимца.
Гусь важно прошествовал следом за слугой, который нёс поднос. Слуга поставил поднос перед вельможей и с поклоном удалился. На подносе стояло блюдо с кусками свежей пшеничной лепёшки и миска с тёплым молоком.
Пасер брал с подноса куска лепёшки, макал их в молоко и кормил гуся. Гусь жадно заглатывал хлеб, будто голодал не один день. Хотя он был весьма упитан и вряд ли смог бы взмахнуть крыльями и улететь, куда вздумается.
Пасер сосредоточенно кормил птицу, это был не первый его питомец из гусиного племени. Поколения гусей сменялись в доме вельможи. На свете немало нашлось бы людей, что с радостью поменялись бы местами с питомцами всесильного чати. Хотя ни малейшей заслуги гуся в том не было, он выступал всего лишь как слушатель речей Пасера. Ведь мало кто в здравом уме решит беседовать сам с собой, лучше уж завести слушателя. Гусь хотя бы станет надёжным хранителем государственных секретов.
— Что отличает всех живых существ? — говорил Пасер, глядя, как гусь глотает куски хлеба, — это одержимость. Ты одержим пищей. Как и большинство людей. Иные вином или плотскими утехами. А есть такие из рода человеческого, что одержимы властью. Безумцем, что сделался однажды нашим царём, тоже владела одержимость. Это и стало причиной неисчислимых бедствий. Потому, долгом своим я почитаю не допускать подобных приступов одержимости, пресекать их в зародыше.
Гусь захлопал крыльями, ведь вельможа так увлёкся размышлениями, что забыл о кормёжке. Пасер тут же протянул ему новый кусок хлеба. Гусь проглотил его и потянулся за новым.
Пасер продолжал изрекать глубокомысленные речи:
— Одержимость подобного рода я наблюдаю в одном безрассудном молодом человеке, на моё несчастье отмеченным дружбой с Величайшим. Да будет он жив, невредим и здрав, в отличие от своего низкорожденного приятеля. Нашего Верховного Хранителя, подчинённые ему люди за глаза никогда не называют полным именем, а ведь уже одно это о многом говорит. Он идёт по неверному пути и может утащить всех нас, словно провожатый, который вместо брода на реке завёл путников в глубокий омут. Менна носится с мыслями, которые он считает чрезвычайно мудрыми и даже великими. Устроить нечестивым хета неприятности на западе, натравить на их союзников в Таруисе и иных землях пиратов-акайвашта. Ха! Во-первых, мысль о том, что можно воевать чужими руками, Менна позаимствовал у самих хета, которые устроили на пустом месте, просто из ничего, восстание в стране Моав. А когда он попытался провернуть нечто подобное уже против них, то опозорился до чрезвычайности. Да и выставил себя перед всеми самовлюблённым болваном, коим, без сомнения и является. Пожалуй, любая хитрость, с которой носится Верховный Хранитель, на проверку оказывается непредсказуемой глупостью. Если его новая попытка устроить войну между акайвашта и союзниками хета увенчается успехом, то нас ждёт всего лишь очередное ожесточение и больше ничего. Мы так и останемся в вечном круговороте, подобно...
Он хотел сказать — «подобно Триединому», но не осмелился. Может его сейчас слушал сам Амен[131] и было бы неосмотрительно сравнивать установленный от начала Вечности миропорядок с чем-то, что чати считал скверным.
Гусь наклонил голову, внимательно поглядел на вельможу. Словно ожидал, что будет сказано, во-вторых. Но Пасер в мыслях ушёл далеко вперёд:
— Конечно, нельзя утверждать, будто всякая одержимость вредна. Существуют, без сомнения, и полезные примеры. Юный царевич Хаэмуасет одержим древними временами. Едва он получил первую жреческую должность в храме Птаха, то начал с жаром восстанавливать старинные заброшенные храмы и статуи прежних царей. Подобное следует поощрять и всячески ему содействовать. Но на всё нужны средства, и средства немалые. На великое строительство, что задумал Могучий Бык,[132] нужны средства. На восстановление храмов, которым занялся его сын, нужны средства. Но больше всего их нужно на войну. А источники достатка Священной Земли не бездонны.
Да, задумано и ведётся грандиозное строительство. «Дом миллионов лет» Величайшего, что строит зодчий Пенра под надзором Аменеминета — лишь капля в море, а ведь сей храм — не один такой. Расширяется Пер-Рамсес, умножается красота и величие древнего Уасита. И другие города не отстают.
Гусь топтался на месте, хлопал крыльями, но всё напрасно. Куски лепёшки на подносе закончились.
— Да, не бездонны, — повторил Пасер, — любое богатство может в конце концов иссякнуть. А вот чему нет пределов, так это человеческой глупости, она поистине границ не имеет. Потому, считаю я верным собственное решение никоим образом не преследовать, не наказывать и не обижать несчастную женщину кефтиу, и всячески содействовать её мужу. Её неудача в землях акайвашта была мне на руку, ибо сделала явной безграничную тупость Верховного Хранителя. Особенно перед лицом Величайшего, да живёт он вечно, хвалимый отцом Аменом, любимый Маат, да избавится от недостойных друзей. Ты согласен со мной, Ириат?[133]
Гусь не ответил, но смотрел на хозяина так внимательно, будто в голове его и правда сидел Амен. Потом покосился на пустой поднос и загоготал могучим басом.
Пасер усмехнулся.
Что же, сегодня вечером он ждёт у себя Миухетти и её мужа. Для них настало время отдавать долги.
Глава 15. Шаг в бездну
Ветер дул с юго-запада, с каждым часом он усиливался всё больше. Утром бежала лишь лёгкая рябь, а сейчас, за полдень, поднялись волны выше человеческого роста. Время от времени они сталкивались, разбивались друг о друга, и тогда пассажиров ладьи, окатывало целым потоком солёных брызг.
Путники встревожено поглядывали на кормчего. Не надвигается ли настоящая буря, не пора ли им причалить к берегу и переждать шторм на суше. Но он не обращал внимания на беспокойных путешественников, только лишь усмехался. Гребцы радовались уже тому, что за них трудится ветер. И нет у них нужды жилы рвать, ворочая вёслами.
Парус то и дело хлопал от сильных порывов, он пропитался солёными брызгами и стал тяжёлым, но исправно делал свою работу. Ладья шла быстро, куда скорее, чем приводилась бы в движение лишь человеческими силами. Да и сил-то тех... Чай не боевая, где гребцов много. Потому уахенти, «первый на ладье», и радовался удаче, почти попутному ветру. А что до шторма — да разве это можно назвать настоящим штормом, он может напугать лишь тех, кто моря-то вблизи не видал.
Одним из таких людей, для кого морское путешествие стало в диковину, был господин Майя, купец из новой столицы. До сей поры ему приходилось плавать лишь по водам благословенной Великой Реки. Оттого он то и дело поглядывал то за борт, то в сторону берега. Внешне купец пытался сохранять хладнокровие, но в глазах у него явно читался нескрываемый ужас. Потому он и пытался держаться поближе к Автолику и Амфитее.
А для них двоих море не было ни чужим, ни враждебным, наоборот, они словно попали вновь в привычный мир, как будто возвращались домой из дальнего странствия.
«Домой».
Странное чувство. Столько лет они оба пытались называть своим домом Страну Реки, и вот теперь эта одарённая богами земля осталась за кормой ладьи будто видением, обрывком сна, куда больше нет возврата.
Никогда?
— Мы вернёмся? — спросила Амфитея, когда выбеленные палящим солнцем стены Пер-Амен растаяли в дымке.
Автолик не ответил. Мыслями своими он сейчас был далеко, вновь и вновь переживая ту встречу со всемогущим чати. Очередную. Может быть последнюю. Может быть. Он смотрел вдаль, но видел не пустынный берег и не бескрайнюю Великую Зелень по другую руку. Нет, он будто вновь смотрел на усталое, отягощённое множеством забот лицо немолодого полноватого человека.
Слуги провели их в личные покои Пасера с наступлением сумерек. Автолик с самого начала ожидал некий подвох от приглашения, и не только он один. Всю дорогу Амфитея вздрагивала, куталась в вышитую льняную накидку. Будто тот северный ветер, что дул сейчас над рекой, был не благом. Казалось, он явился из бесконечно далёких земель и принёс с собой губительное дыхание ледяных ночей, о которых рассказывали купцы. Но когда Автолик взял её за руку, то почувствовал, что она горит, как в лихорадке.
Пасер встретил их любезно, пригласил разделить чашу вина. Едва они выпили вино, густое и сладкое, и съели медовое печенье, вельможа, наконец, приступил к делу.
— Мне стало известно, — сказал он, — что над вашей родиной вновь нависла опасность. Верховный Хранитель не оставил намерений начать новую войну против хета. Он самолично отправится к правителям вашей земли, чтобы убедить их напасть на союзников хета в Таруисе и иных землях. Я же считаю, что его действия будут губительными для Та-Кем. Если мы первыми начнём эту войну, хета будут считать себя правыми, а нас ответственными за новое кровопролитие. Новые походы нам не нужны. Наша страна пребывает в достатке и благополучии. Но так было не всегда, и новые безрассудные войны способны поколебать чашу весов и склонить её к временам потерь и лишений. Бесконечная война с хета однажды истощит одну из сторон. Но неизвестно, будем ли это мы или наш противник. Ведь военное счастье не всегда зависит от храбрости воинов или способности военачальников. Всё в руках богов, только они даруют удачу на поле боя, и недавно мы не проиграли лишь благодаря их милости.