— Не по-людски это, — повторил Теламон, — ох, не по-людски... Куда катимся...
Он выглядел растерянным.
Эту растерянность Менна сегодня видел в глазах многих акайвашта прямо с утра, когда в лагерь прикатила колесница.
К ней за ноги было привязано тело человека. Аменеминет поначалу не обратил на него внимания. Он, как и все смотрел на другое тело, которое Эвдор нёс на руках к шатрам мирмидонян.
Тело Лигерона.
— Ранен? — окликнул Эвдора Теламон.
Тот лишь резанул его, походя взглядом, но ничего не ответил.
Менестей Сперхеид оказался более разговорчивым и вскоре весь лагерь уже знал, что произошло.
— Это он, господин, — сказал Меламподу Алкидамант.
Тот ничего не понял, до сих пор не удосужился запомнить хотя бы несколько слов из языка этих дикарей. Но здесь, под стенами Таруисы Верховный Хранитель сидел не один, а с большой свитой. Воины, писцы, переводчики.
Перевели.
— Это он. Тот, кого ты искал, господин. Тот, кого ты хотел видеть в крови и пыли. Вот он, перед тобой.
Они явно ждали награды.
Менна молчал и смотрел на тело Хеттору. Смотрел долго, а потом повернулся и ушёл в свой шатёр.
Алкидамант сплюнул ему вслед.
Сколько времени прошло? Час, два?
Явился Теламон и зачем-то начал рассказывать «черноногому», что мирмидоняне решили устроить погребение Лигерона нынче же на закате.
— Нечего тянуть, жара такая стоит.
Верно. Лагерь на удалении от стен Трои, но как ветер с востока, так не продохнуть от смрада.
Теламон долго сетовал, что мирмидоняне нахватались чужих обычаев, они с каждым днём всё меньше ахейцы. На куретов становятся похожи и на северных варваров македнов.
Менна слышал уже такие разговоры. Мирмидоняне рассказывали, будто Зевс создал их из муравьёв отдельно от остальных людей.
И действительно, всё меньше в них людского, сокрушался Теламон.
— Надо дубовую колоду взять, тело в неё уложить, залить мёдом. Упокоить следует на родине, в толосе, а не вот так.
Теламон замолчал. Как видно задумался, а где же у Лигерона родина? Есть ли она у него вообще?
Безвестный ублюдок, взращённый Фениксом в ненависти ко всему и вся.
Разве может зваться героем тот, кто сражался вот так?
Теламон уже был наслышан о перипетиях «поединка». Мирмидоняне явились убить троянского лавагета вчетвером на одного. В твёрдой уверенности, что тот сегодня будет волочиться по острым камням за колесницей. И ничто им не помешает это устроить.
— Во времена-то честные пристало один на один, — растерянно бормотал Теламон, — на колесницах съезжались и бились. Перед лицом богов и ратей. С уговором. Доспехи с поверженного снять — великая честь и доблесть. Никто бы не воспрепятствовал. Боги же смотрят. А вот так бесчестить, над трупом глумиться...
Менна молчал. Он даже не захотел вернуться и снова посмотреть на труп. Насладиться зрелищем.
Брат отмщён. Он, Аменеминет, отомстил. Чужими руками, но разве это важно?
Менна не чувствовал радости. У груди будто дыра бездонная зияла.
Он отстранённо слушал причитания Теламона, пока тот не посмотрел ему в глаза. Тогда басилей Саламина заткнулся и удалился из шатра.
Скорые похороны. Без чёрных одежд, без плакальщиц.
Феникс поначалу тоже что-то там бормотал про колоду, мёд и толос, но потом, посовещавшись с Эвдором, приказал складывать костёр. Огромный. Несколько брёвен из стены нижнего города для этого вывернули.
Менна ходил, будто в тумане и раз за разом задавал себе вопрос — это всё? Дело сделано? Или нет?
Какое ему теперь дело до Трои? Взойти на корабль, да взять курс к Священной Земле, подальше от этих диких нечестивых берегов. И никогда не возвращаться.
Он обещал Величайшему другое. Вовсе не убийство виновника смерти Анхореотефа.
Ну так и то, другое, сделано. Разве нет?
Земли союзника нечестивых хета разорены. Нескоро союзник приведёт своих воинов в войско царька Мур... как там его? Мерсера, вроде?
Может уже никогда не приведёт.
Менне чудилась тень брата. Анхореотеф качал головой неодобрительно. Менна злился, срывал злобу на слугах.
Что-то много всякого ему чудилось в этот день.
Но потом, когда на костёр возложили тело Безгубого, когда следом Феникс привёл на вершину девушку...
Вот тогда, после того, что случилось, Менне стало страшно.
— Не по-людски это, — бормотал Теламон, — не должны так богоравные биться.
Басилей Саламина слыл поборником старины. Всюду возил с собой щит одного из своих предков. Огромный, прямоугольный щит, по плечо совсем не мелкому Теламону[162]. Настоящая башня. Ахеец и имя своё получил в честь этого щита, вернее, ремня от него.
— Не по-людски... Разгневаются боги.
Мирмидоняне боролись под рёв толпы на фоне мятущейся стены огня. В два человеческих роста костёр сложили.
— Господин, — к Теламону приблизился молодой Нестор.
Подавлен парень. Лигероном он восхищался.
За ним, на пару шагов отставая, шёл Орфей.
— Чего тебе? — спросил Теламон.
— Там это...
— Ну чего ещё?
Басилей поднял раздражённый взгляд на кикона-певца, но юноша ответил сам:
— Там троянец пришёл.
— Что? — удивился Теламон, — лазутчика поймали?
— Нет, — ответил Нестор, — он сам пришёл. Даже оружия при нём нет. Лавагета видеть хочет.
— Лавагета? Ну так ведите сюда.
Нестор замялся.
Орфей сказал:
— Я попросил Иолая позвать лавагета. Иолай на троянца один взгляд кинул и сразу чего-то заторопился. Даже будто встревожился.
Теламон скрипнул зубами.
— Да не придёт Алкид. Даже ради погребения не вылез. Срать он на всё хотел. Сюда троянца ведите.
Орфей пожал плечами и удалился. Вскоре вернулся с Оиклом и незнакомцем со связанными руками.
— Сказали же безоружен, — удивился Теламон, — зачем связали?
— Ну, мало ли...
— Развяжите.
Хастияру развязали руки. Он потёр запястья, посмотрел на Теламона и хотел было заговорить, но тут из тени выступил Менна.
Хастияр, как его увидел, так на полуслове запнулся.
От удивления. Хотя, если подумать, чему удивляться-то? Нет, ничего удивительного здесь не было. Ведь с самого начала подозревал, что мицрим в этом всём замешаны. Вот и подтвердилось.
— Ты кто такой? — спросил Менна.
Хастияр хотел представиться, как посол, но передумал и сказал иначе. На языке ремту, конечно, которым в совершенстве владел.
— Я воин царя Солнце Мурсили, Хастияр.
Для Менны это прозвучало так:
«Аха бити ра мур... мер... сер... асти ару».
Менна нахмурился. Чушь какая. Нет, вначале понятно, где «воин царя солнце». А вот потом...
«Больной судья, обильный тростником»?
Бред какой. И что из этого его имя?
— Ра мер... — попытался выговорить Менна, споткнулся и кое-как закончил, — мер... су... Месу.
— Рамесу? — хмыкнул Хастияр, — ну пусть будет Рамесу. Хоть горшком зови, только в печь не сажай.
Ишь ты, честь какая. «Меч Ра». И на имя фараона похоже. «Рождённый Ра»[163].
Последнее обстоятельство заставило Менну скривиться, но ничего лучше в голову не пришло.
Какое интересное явление, однако! Нечестивый хета, наверное, даже не простой воин, а высокородный сидел в Таруисе! Стало быть, не зря всё было? Не ради одной мести? Правильное, государственное дело — сокрушить Таруису, подлого союзника нечестивцев.
Услышали бы сейчас мысли Верховного Хранителя Пентаура или Хаэмуасет, удивились бы. С чего бы союзник, который не предал, а все тяготы и горести с людьми Таруисы разделил — и вдруг «подлый»? Но Менна о таком даже не задумался.
Не зря. Всё было правильно им задумано и воплощено. Ну, может, не совсем всё по Правде Маат получилось. Но зло творили другие, а он действовал во благо. Во благо государства, Священной Земли.
Менна приободрился.
— Зачем пожаловал? Сдаваться надумали?
— Не дождётесь, — процедил Хастияр, — а пришёл я, чтобы просить...
Это слово далось ему с трудом.
— Просить вас. Вернуть тело нашего воина. Ваши люди нарушили все божеские и людские установления, от начала времён заповеданные. Вмешались в честный бой один на один. В спину ударили.
Менна скривился, но Хастияр продолжил речь.
— За боем сегодня боги наблюдали. Неужто не боитесь их гнева? Знаю я, и ваши боги не терпят подобных деяний. Отдайте тело воина, не умножайте бесчестья. И прошу вас, отдайте девушку. Если нужна вам жизнь троянца, возьмите мою.
— Какую девушку? — спросил Менна и тут же догадался.
— Палхивассену, — сказал Хастияр, — ту, что ваши воины угрожали в жертву принести.
— Кто она тебе? — спросил Теламон.
Хастияр повернулся было к нему, но тут негромко пробормотал Орфей:
— Девушку никто тебе не вернёт, даже если бы захотел, — сказал кикон.
— Девушка там, — мрачно мотнул головой Теламон.
В сторону костра. Хастияр посмотрел на мятущееся пламя и всё понял. Сжал зубы и зажмурился.
Они исполнили угрозу. Принесли жертву. Кому? Этому Безгубому... богу? Нелюди...
— Верните тело воина, — процедил он с ожесточением, — побойтесь богов.
— Ничего ты не получишь, — внезапно прошипел Менна, — убийцу брата моего я собакам кину, а ты убирайся! И радуйся, что отпускаю!
Хетт сжал кулаки и шагнул было к мицри, но вдруг почувствовал толчок. Земля содрогнулась под ногами. Он покачнулся и едва не упал.
«Что это?»
Послышались удивлённые встревоженные возгласы. И среди них оклик:
— Хастияр?!
Он обернулся.
Позади него стоял Палемон.
Некоторое время они молчали, глядя друг на друга. Потом лавагет шагнул вперёд и протянул руку.
Хастияр посмотрел на неё, но не сдвинулся с места. Палемон руки не убирал.
В душе Хастияра рушился мир. Исчезли все звуки, будто даже боги, затаив дыхание, следили сейчас за ним, ждали, как поступит.
«Людям лучше слушать песни, петь песни, держать в руках лиру, нежели меч».