В войске аххиява не обнаружилось тех, кого хетты называли ауриялла и вохеската[166].
Уже никто не заботился о дозорах и разведке. Кроме Хранителей из свиты Менны. Ремту исправно объезжали окрестности на колесницах. Остальное войско аххиява, изначально составленное изо всякого сброда, в котором царских людей было не больше трети, за всё время долгой осады совершенно разложилось. Аххиява пьянствовали, маялись бездельем, насиловали пленниц. Воевать уже никому не хотелось. Они бы уже разбегаться начали, да вожди всё ещё находили нужные слова, сулившие богатства цитадели. Напоминали, как много народу туда сбежалось. С добром разным, конечно.
Всего этого Хаттусили, разумеется, не знал. Как и того, что разведчик доложил о подходе противника кому следовало. Вот только разведчик был ремту и «тем, кому следовало» считал, конечно, не Геракла с Теламоном, а Менну.
Аменеминет раздумывал недолго. Перспектива рубки с нечестивыми хета с неясным исходом теперь после того, как месть свершилась и вся Вилуса превратилась в пепелище, никакого воодушевления у него не вызвала. Никому ничего не объясняя, он приказал прибывшим с ним Хранителям грузиться на корабли и отбыл незамедлительно.
Хеттские колесницы ворвались в лагерь аххиява, сметая всё на своём пути. Факелы и зажжённые стрелы полетели в шатры и палатки. Аххиява не озаботились возведением палисада, не вырыли ров, не насыпали вал. Обозными телегами огородились, но за несколько месяцев уже и эта «стена» во множестве мест прохудилась. Телеги стояли как попало. Когда захватчики осознали, что у троянцев нет сил на вылазку, они совсем расслабились.
И теперь за это расплачивались.
— А-а, бей-убивай! — орал Хамс-Хартагга, работая топором, — намуваи ваштай! Умрите, сыны греха!
— Кто это? — орали ахейцы.
Они метались с криками, избиваемые копьями и топорами. Гибли под копытами лошадей, под колёсами.
— Бабы это! Смотрите!
— Точно, братья, из бабьего царства это войско!
— Амазонки!
Хаттусили, прикрываемый верным Наттаурой с ходу насадил на копьё очередного аххиява. Три года проведя бок о бок с Алкидом и Ификлом, он изрядно нахватался слов на языке аххиява и теперь хохотал, не забывая работать копьём. Бабы! Да, они самые! Волосы почти у всех длинные и лица бритые. А у страха, как известно глаза велики.
— Чего обосрались?! — перекричал паникёров Теламон, — когда это бабы были сильнее мужей!
— Так-то ж непростые...
— Чего у них непростого? Смотри, ссыкло! Кровь-то красная!
В шатры шардана в южной части пришёлся удар Гасса и Хартагги. Они увязли, но устроили такое обильное кровопускание, что люди вождя Талзы продержались недолго, обратились в бегство. Бросились наутёк вдоль берега на юг.
Одни ахейцы, не разбирая, кто напал и сколько врагов, в панике кинулись к кораблям. Другие пытались спешно организоваться. И то тут, то там у них это получалось. Всё же они были воинами, а не овцами на бойне. И их было вчетверо больше, чем хеттов.
Пришло время аристии и её сумел выстроить Теламон с микенцами возле кораблей. Тоже самое в северной части лагеря сделал Эвдор и мирмидоняне.
Хаттусили, в отличие от Гасса сумел удержать свои колесницы от втягивания в ближний бой. Они описали дугу и удалились от лагеря, восстанавливая порядок для новой атаки.
В этот момент открылись ворота Трои и измученные осаждённые начали выстраиваться снаружи, чтобы дать последний бой. Среди них было множество женщин, зачастую вооружённых чем попало.
Хаттусили их заметил.
— Хастияр!
— Я здесь! — крикнул посланник, поудобнее перехватив щит. Тот казался совершенно неподъёмным.
Тем не менее Хастияр шёл в первом ряду.
— Ты жив, хвала богам!
— Ты не представляешь, как я рад тебя видеть! — голос Хастияра дрожал, — каких богов мне благодарить?
— Потом разберёмся! Давай ещё одно усилие сделаем!
— Я принесу жертвы всем! Всей тысяче богов!
— Благодари свою шпионку! — крикнул Хаттусили, — вперёд! Поможем Гассу!
— Вперёд!
— Ярри!
Солнце село, а луна не спешила показываться из-за облаков, но факелы и пылающие шатры рвали тьму в клочья. Уже горели несколько кораблей.
Хастияр шёл вперёд, колол копьём, часто не видя, куда бьёт. Чья-то оскаленная рожа впереди? Жри!
Теламон собрал вокруг себя лучших воинов и на небольшом рукотворном холме, кургане, который пленники-троянцы насыпали над урной с прахом Лигерона, выстроил небольшой, но несокрушимый островок, ощетинившийся копьями. Хетты и троянцы, совершенно разметав к полуночи лагерь захватчиков, не могли взять эту крепость.
Видя, что сломать стену щитов не выходит, Хаттусили приказал прекратить атаку. Воины откатились на три дюжины шагов.
— Сейчас, сейчас, — Хаттусили шёл вдоль строя, ободряя воинов.
В голове пульсировала предательская мысль:
«Как тогда... Как при Киндзе... Сил не хватит...»
Он увидел Гасса. Хвала богам, живой. Вся гурпису в бликах пламени чёрная. Кровь? Хоть бы чужая.
— Что там?
Вопрос был о южной части лагеря.
— Там вроде всё. Бегут, сукины дети. Преследовать невозможно. Темень, хоть глаз выколи.
— Отбегут и снова вернутся, — с опаской предположил один из младших гал-картаппа[167].
— Нэт, — возразил Хамс-Хартагга, — до утра у них медвежья болэзнь будет.
Хаттусили усмехнулся. «Внука медведя» некоторые не самые достойные черты «деда», как видно, не смущали.
— Добро. Значит только эти остались.
Хастияр отчаянно всматривался во тьму, пытаясь разглядеть, сколько же перед ними осталось аххиява. Тут, как по заказу над головой разлилось серебро — луна показалась из-за облаков.
Хастияр сжал зубы. Микенцев было довольно много, и они бежать не собирались.
— Ну что? — проговорил Хаттусили, — двинули.
Но тут со стороны врага раздался крик:
— Хаттусили! Есть ли среди вас царевич Хаттусили?
Энкур остановился. Он узнал этот голос.
— Чего? — переспросил Орфей у Оикла, — как он сказал?
Ахеец и кикон всё ещё были живы. Орфей пока-что отделался легкой раной руки, а Оикл и юноша невредимы.
— Я не разобрал, — ответил Оикл, — Пен-те-сели? Так, что ли?
— Пентеселия, — пробормотал Нестор, который так же уцелел в предыдущей мясорубке.
— Царица что ли их? — спросил Орфей, — баб-воительниц, этих?
— Да хер его знает.
— Это ты, Мелеагр? — крикнул Хаттусили.
— Он самый! Мелеагр, сын Ойнея!
— В скверный, недобрый час твои боги привели тебя сюда, — крикнул Хаттусили и добавил с издёвкой в голосе, — друг...
Он вышел из строя вперёд.
Орфей морщился, разглядывая вождя кетейцев. Да вроде бородат. Какая ещё «царица амазонок»?
Хаттусили и верно, так и не брился, в отличие от большинства своих воинов.
Мелеагр вышел навстречу.
— Палемон и Ификл тоже здесь? — спросил Хаттусили.
— Ификла давно среди живых нет, — ответил Мелеагр, — а Палемон, скотина, нас бросил и уплыл. Сразу, как с Хастияром свиделся.
Хаттусили удивлённо оглянулся на друга. Тот поморщился и мотнул головой. Дескать, «потом расскажу».
— Чего хочешь-то, Мелеагр? — спросил энкур.
— Жить, вестимо, — честно признался курет.
— Так и жил бы себе за морем. Чего сюда-то припёрся? Второй раз. А раз на раз не приходится. Теперь-то точно сдохнешь.
Мелеагр сжал зубы.
— Твоих-то за собой мы немало утащим.
— Он прав, — негромко проговорил Гасс, — их много ещё.
Хаттусили поджал губы. Он это понимал.
— Хочешь, чтобы я вас отпустил? Вот так, просто?
— Отпусти, — кивнул Мелеагр, — мы всеми богами поклянёмся, что сюда больше не придём. И сыновья наши не придут. А не отпустишь... Что ж, продадим себя дорого.
Хаттусили обвёл взглядом своих воинов. Они молча ждали его решения. Посмотрел на Хастияра, на стоявшего рядом с ним Атанору. Троянцы смотрели исподлобья. Они готовы были умереть, но не отпускать аххиява живыми.
И в этот момент началось началось нечто странное. Невообразимое. Чудовищное. Земля начала дрожать, уходить из-под ног. Будто сейчас шла огромная волна — из глубин, с востока на запад, поднимая и опуская земную твердь, что казалась незыблемой.
Земля раскачивалась, будто желая стряхнуть с себя собственное порождение — род человеческий. И сейчас люди, застигнутые стихией врасплох, чувствовали себя не хозяевами жизни, а всего лишь малой песчинкой, жалкой и слабой перед лицом разгневанного бога.
Лошади бесились. Хастияр бросил щит. Вместе с Хаттусили и его возничим они пытались удержать коней. Втроём никак не могли справиться с упряжкой, пока на помощь им не пришёл Гасс. Он спрыгнул со своей колесницы и вместе с возничим, ценой огромных усилий им удалось сдержать лошадей.
Многие воины падали, обезумевшие лошади топтали их, ломали кости. Строй, что хеттов, что аххиява рассыпался. Все куда-то бежали, не разбирая дороги во тьме. Сталкивались, падали, вскакивали и снова бежали, в неописуемом словами ужасе. Оба войска превратились в бессмысленно мечущуюся толпу людей.
Аххиява бросились к кораблям. Они уже не думали о том, что враг не слишком многочисленен и только богам ведомо, как пошла бы последняя схватка. Ещё мгновение назад загнанные в угол крысы скалили зубы, но вот, стоило обрушиться на них гневу Посейдона, как крысы бросились врассыпную. На самом деле они давно, задолго до этого боя утратили волю к борьбе.
Землетрясение длилось совсем недолго, но наступивший за ним хаос хетты и троянцы смогли преодолеть только к рассвету.
Хаттусили отступил к нижнему городу. Аххиява стаскивали в воду корабли. Некоторые уже ставили паруса. Они бросили всё. Шатры, награбленное добро, пленников. Гнев бога наполнил их сердца неизбывным животным страхом и ничего они не желали сейчас больше, чем убраться с этого проклятого берега, что обещал так много, но забрал всё.
Им не препятствовали. Хеттам и троянцам было не до них.