комунерос при Уэскаре. В 1526 году он отправился в Венгрию как эмиссар императора Карла к его брату Фердинанду, королю Римскому, сразу же после ужасной битвы при Мохаче, везя с собой кредитные письма на 100 тысяч дукатов. В 1527 году он был в Англии, где встретился в Гринвиче с королем Генрихом VIII. Затем он стал управляющим двора императрицы – которой сказал, что хотел бы отправиться в Мексику. В 1530 году он был отправлен с личным посланием от королевы к императору, который был тогда в Болонье. В апреле 1535 года он был назначен вице-королем по распоряжению императрицы.
Страна, отданная под его ответственность, находилась в гораздо лучшем состоянии, чем в то время, когда власть над ней перешла в руки второй аудиенсии. Тогда казалось, что предшественник названной администрации, Нуньо де Гусман, собирается присоединить провинцию Новая Галисия, которую он на тот момент покорял, к Пануко, своей прежней территории, чтобы создать новое большое королевство под своим контролем. В самом городе Мехико также царил немалый беспорядок. В Пануко процветала бесконтрольная работорговля, несмотря на свою незаконность{1137}.
Поскольку для завоевания Новой Галисии Гусман присвоил 10 тысяч песо из городской казны Мехико, вторая аудиенсия конфисковала все его владения в столице, равно как и в Пануко{1138}. Некоторые влиятельные поселенцы в Новой Испании считали, что Пануко следует объединить с Новой Испанией в одну провинцию. Эти хлопоты по отделению Пануко от остальных владений Гусмана продолжались на протяжении всего начала 1530-х годов.
Вторая аудиенсия немедленно столкнулась с трудностями в связи с недавними решениями, принятыми в Испании. Например, 2 августа 1530 года в Мадриде был оглашен указ относительно обращения индейцев в рабство. Он встретил сопротивление всех чиновников испанской короны в Индиях. В нем заявлялось, что «никому не позволительно обзаводиться новыми рабами, будь то в мирное время или на войне… обменом, покупкой, торговлей или под каким-либо предлогом и в каких бы то ни было случаях». Наказанием за нарушение этого закона должна была служить утрата всего состояния, а также всех обращенных в рабство индейцев. Все владельцы (индейских) рабов должны были в течение тридцати дней зарегистрировать их и доказать, что те действительно являются их имуществом. После этого дальнейшее порабощение было запрещено{1139}.
В августе 1531 года верховный суд Новой Испании отправил короне письмо, где заявлялось, что если закон о рабовладении будет приведен в действие, вскорости все колонии будут охвачены восстанием, как только индейцы узнают о своей свободе. Ни один испанец не захочет принимать участие в подавлении этих восстаний, поскольку его усилия останутся без вознаграждения. Ввиду этого Совет Индий усомнился в правильности проводимой им политики.
Были, однако, и удачные нововведения. Одним из них являлось основание в 1531 году Пуэбла-де-лос-Анхелес в Тласкале. Ему предстояло стать городом рабочих, а не энкомендерос. Его создателем был Алонсо Мартин Партидор, прибывший в Новую Испанию в 1522 году и женившийся на конкистадоре Марии Эстраде Фарфан. Эта женщина сопровождала Нарваэса и даже принимала участие в основных сражениях Noche Triste – на дамбах и при Отумбе{1140}. Вначале она была замужем за Педро Санчесом Фарфаном, после смерти которого унаследовала его энкомьенду Тетела{1141}. Мартину Партидору с энтузиазмом помогали 7500 тласкальтеков.
Чтобы побудить людей селиться в новом городе, корона давала тамошним поселенцам разнообразные денежные поощрения, так что к моменту прибытия туда Мендосы в роли вице-короля в Пуэбле проживали уже восемьдесят два весинос, среди которых тридцать два были конкистадорами первой волны{1142}.
Новая Испания становилась все более конформистской. В 1533 году в Мехико был построен крупный августинский монастырь, приуроченный к прибытию в мае этого года семерых братьев этого ордена. Мерседарии также обзавелись собственным пристанищем – что было только уместно, учитывая ту роль, которую сыграл в завоевании Новой Испании друг Кортеса, монах-мерседарий Бартоломе де Ольмедо.
Доктор Рамирес де Фуэн-Леаль добрался до Новой Испании лишь в сентябре 1531 года, однако это вызвало незамедлительные перемены в тамошней политической жизни. Новые судьи обратились к короне с просьбой об увеличении их числа, поскольку, по их словам, им приходилось работать по двенадцать часов в день – ресиденсия деятельности их предшественников сама по себе представляла геркулесов труд; к тому же все их время поглощало обращение туземцев и урегулирование отношений с Церковью. По всей видимости, одному лишь Васко де Кироге были по плечу связанные с его должностью тяготы, но даже он больше интересовался проблемами Церкви, нежели административными задачами. Другие судьи – Алонсо де Мальдонадо, Хуан де Сальмерон{1143} и даже сам Фуэн-Леаль – были угнетены преклонным возрастом и усталостью.
Впрочем, этот верховный суд действительно провел в жизнь некоторые поразительные реформы. Так, например, индейцы формально наделялись равными правами с испанцами и их предписывалось обучать испанским методам управления. Две «республики», как назывались вначале испанская и индейская общины, должны были встречать одинаковое обращение. Возможно, наиболее удивительным нововведением был указ от 10 декабря 1531 года, предписывавший чиновникам в Новой Испании вести специальный реестр, в котором они должны были каждые два года подводить итог хорошим и дурным поступкам каждого из энкомендерос{1144}.
Из всех членов второй аудиенсии самым примечательным был Васко де Кирога – Тата Васко, как его повсюду называли, – сын галисийского дворянина, управлявшего приорасго Сан-Хуан в Кастилии{1145}. Тата Васко, родившийся в Мадригале-де-лас-Альтас-Торрес в конце 1470-х годов, был юристом и посещал Саламанкский университет. Он являлся судьей при ресиденсии, предпринятой против Альфонсо Паэса де Риберы, который был обвинен двумя савойскими купцами в том, что он, будучи коррегидором, присвоил их товары. В то время Кирога жил при дворе, где завязал дружбу с севильцем Хуаном Берналем Диасом де Луко, епископом Калаорры, протеже архиепископа Таверы, который впоследствии стал секретарем последнего, а еще позднее членом Совета Индий{1146}. Как говорили, Кирога обсуждал с ним роль Испании в Индиях в свете критики Антонио де Гевары, высказанной тем в книге «Крестьянин с Дуная»{1147}. (В книге неотесанный крестьянин изумляет римский Сенат разумными речами, осуждая алчность своих завоевателей.) Вероятно, именно Диас де Луко предложил Кирогу на должность судьи в Новую Испанию, хотя императрица также поддержала это назначение.
Кирога отправился в монастырь, ища божественного вразумления относительно того, следует ли ему принимать предложенную должность. Монахи высказались в пользу того, что ему следует отправиться в путь. Оказавшись в Новой Испании, он тут же принялся планировать свой первый пуэбло-госпиталь – Санта-Фе в Такубайе. Его целью было создание такого места, где монахи наставляли бы индейцев в христианской жизни, обращении к Богу и выполнении благотворительных деяний среди больных. Все это Кирога объяснил в письме к Совету Индий от августа 1531 года{1148}.
Здесь мы должны вспомнить, что это была эпоха гуманиста Хуана Мальдонадо, который в 1532 году из своей башни на стенах Бургоса вызвал к жизни образ христианской Америки. По его мысли, худшие из дикарей могли в течение десяти лет обрести чистейшую ортодоксальную веру. По благословению самой природы они будут вести идиллическую жизнь, свободную от обмана и лицемерия. Лишенные ложной скромности или внешних правил приличия, они будут ведомы лишь стыдом за нравственно предосудительные деяния. Женщины и мужчины будут участвовать в совместных играх как братья и сестры. Лавки будут настолько завалены продуктами, что посетители будут просто брать, что требуется. Необходимые тяжелые сельскохозяйственные работы будут выполняться всеми совместно{1149}. Очевидно, Кирога имел сходные взгляды – по его словам, «не пустословно, но по множеству причин и соображений эта страна зовется Новым Светом, ибо своими людьми и почти всем, что в ней есть, она напоминает первый золотой век»{1150}.
В 1533 году, все еще будучи членом верховного суда, он предпринял путешествие в Мичоакан, чтобы выяснить, что там происходит. Позднее он рассказывал о том, с каким удивлением обнаружил туземцев, настолько способных к юридическому мышлению, а также настолько злонамеренных конкистадоров – те к этому времени уже использовали туземное население на медных рудниках. Ввиду этого он основал здесь свой второй пуэбло-госпиталь, Санта-Фе-де-ла-Лагуна, возле старой столицы Мичоакана, Цинцунцана. Его действия были встречены возмущением энкомендерос. Так, например, Хуан Инфанте утверждал, что получил здесь землю от самого Кортеса (на самом деле это был Эстрада){1151}. Однако Кирога в 1535 году твердо заявил, что «люди этой страны и вообще в Новом Свете почти все обладают сходными качествами – они очень мягки и скромны, стыдливы и послушны. Их следует привести к вере посредством доброго христианского влияния, а не войной и страхом».