Он горячо возражал против использования индейцев в качестве рабов, считая это изобретением дьявола. По его словам, «те, кто утверждает, что индейцы порочны, думают лишь о собственной выгоде. Я ни разу не видел тех мерзостей, которые им приписывают те, кто хочет их опорочить… [однако] люди, которым индейцы служат, обращаются с ними не как с людьми, но как с животными, и даже хуже»{1152}.
Таким образом, Кирога приступил к своей миссии в совершенно новом ключе. Между прочим, к этому времени он уже послал в Совет Индий официальную сводку, где предлагал урегулировать жизнь туземцев расселением их по деревням, «…где благодаря различным работам и земледелию они смогут трудом зарабатывать себе на жизнь и где ими можно будет управлять посредством всех добрых законов, отвечающих принятым нормам, а также святых и благих католических заповедей; где можно будет построить монашескую обитель, скромную и недорого стоящую, для двух, трех или четырех братьев, которые смогут не оставлять своих трудов до тех пор, пока туземцы не приобретут привычки к добродетельной жизни»{1153}.
Кирога предлагал ввести на новых территориях законы, о которых вычитал в «Утопии» сэра Томаса Мора. С их помощью городом, где будут проживать 6000 семей – состоящих из десяти-шестнадцати супружеских пар каждая, – можно будет управлять так, как если бы это была одна семья. Каждый из магистратов будет отвечать за тридцать семей, а каждый из губернаторов возглавлять группу из четырех магистратов. Губернаторов можно будет выбирать при помощи способа, описанного в «Утопии». Верховный суд будет назначать главного мэра или коррегидора{1154}.
Кирога желал, чтобы «в каждом районе был свой священник», и с надеждой говорил о «простоте и смирении аборигенов – людей, которые ходят босиком, с непокрытыми головами, но не стригут волос, подобно апостолам»{1155}.
В конце 1531 года случилось примечательное событие, которое повлияло на все дальнейшие отношения между испанцами и индейцами: индеец Хуан Диего «повстречал» Деву Марию на холме Тепейак, возле Мехико, сразу за северной чертой города. Она являлась ему три раза и оставила свой образ на покрывале, которое было принесено к епископу Сумарраге, после чего тот основал на этом месте часовню. Кортес поддержал Сумаррагу в утверждении подлинности этого артефакта. Были и такие, кто отнесся к произошедшему скептически – среди них францисканцы и родственные им братства доминиканцев и августинцев, – указывая на то, что холм Тепейак считался у мексиканцев священным местом еще до конкисты. Тем не менее, новая вера разрасталась, и связанный с ней культ вскорости приобрел важнейшее значение для христианской веры среди индейцев. Он и поныне играет большую роль, преобразив как мексиканскую, так и христианскую историю.
Рождались также и более практические идеи. В начале 1533 года Гаспар де Эспиноса, богатейший и наиболее влиятельный поселенец в Панаме, а позднее один из видных перуанских предпринимателей, указал Совету Индий на возможность прорыть канал из Тихого в Атлантический океан. Канал должен был пролегать на уровне реки Чагрес, близко к той линии, по которой канал был в конечном счете прорыт Фердинандом де Лессепсом в двадцатом столетии[148]. Однако Эспиноса умер до того, как смог что-либо предпринять для того, чтобы привести свой великий проект к претворению в жизнь.
В июле 1532 года верховный суд Новой Испании сообщил императрице, что собирается выслать описание и отчет о здешней территории и населении – конкистадорах и простых поселенцах. По мнению аудиенсии, вице-королевство следовало разделить на четыре провинции. В ноябре 1532 года двое бывших членов суда, Матьенсо и Дельгадильо, отплыли в Испанию, везя с собой деревянный ящик, в котором находились показания верховного суда и описание территории.
Вот что представляла собой Новая Испания, которой Антонио де Мендоса, к этому времени достигший сорокатрехлетнего возраста, собирался посвятить следующие пятнадцать лет – а по сути, весь остаток своей жизни.
Он высадился в Веракрусе в октябре 1535 года, сопровождаемый огромным количеством спутников и родственников. Его прибытие выглядело так, словно он был самым настоящим монархом. Испанские вице-короли в Галисии, Наварре или Неаполе хотя и имели тот же титул, никогда не были окружены таким великолепием. В Веракрусе Мендосу приветствовали двое членов городского совета Мехико: Гонсало Руис и Франсиско Манрике, к которым вскоре присоединились Бернардино Васкес де Тапия и Хуан де Мансилья – оба старые соратники Кортеса. Затем Мендоса направился в Мехико, где 14 ноября был встречен трубами, акробатами, городским глашатаем и городским советом в полном составе. В тот день он узнал, что из мексиканских туземцев получаются очень хорошие акробаты.
Вице-король был абсолютным монархом. Его власть должна была распространяться на всю испанскую территорию Индий вплоть до северной границы – если это можно назвать таким словом – Перу, то есть включая Колумбию и Венесуэлу. Таким образом, теоретически в его владения входила вся Центральная Америка, Флорида, Калифорния, Антильские острова и северное побережье Южной Америки от залива Ураба, или Дарьена, до устья Амазонки{1156}.
Однако даже у абсолютных монархов есть свои ограничения, и в случае вице-короля они выражались в существовании верховных судов – прежде всего в Новой Испании и Санто-Доминго, а впоследствии также в Гваделупе и Гватемале. Антильские острова считались территорией, входящей в юрисдикцию вице-королевства Новая Испания, но по существу были независимы от нее во всех отношениях, за исключением вопросов обороны{1157}.
Верховный совет Новой Испании при Мендосе заседал ежедневно, с 8 до 11 утра. По понедельникам вице-король принимал весь день. Также по понедельникам, средам и четвергам проходили вечерние сессии, с 14 до 19 часов, которые большей частью посвящались вопросам, связанным с индейцами. Затем, до 22 часов (по субботам до 21 часа) состоялись слушания, после чего члены суда посещали тюрьмы. По вторникам и пятницам с 8 до 11 утра вице-король присутствовал в суде в качестве неофициального председателя. Туда приводили докладчиков (rapporteurs), и последний час каждого дня отдавался выслушиванию петиций. По вторникам, средам и четвергам судья принимал петиции от индейцев у себя на дому, работая с нотариусом и одним из многочисленных переводчиков. Все судьи имели хорошие связи в Кастилии и привезли с собой своих жен и детей. Предполагалось, что они должны держаться так, как если бы принадлежали к аристократии.
Прибытие Мендосы в Мехико случилось вскоре после того, как императрицей и Советом Индий было принято решение о том, что поселенцы в Новой Испании отныне должны иметь возможность покупать в Мехико землю у туземных владельцев. Сперва покупатель должен был установить, что земля никем не занята, но если это ему удавалось, в дальнейшем он мог приобретать бесчисленные акры за очень небольшую цену. Это решение, принятое в Вальядолиде 27 октября 1535 года, было истинным началом истории огромных имений в Новой Испании{1158}.
Одним из ограничений власти вице-короля было то, что он не мог отводить места для строительства в уже основанных городах – это должен был решать местный совет. Он не мог даже давать разрешение на строительство церквей и монастырей; и также не имел права раздавать дворянские титулы. Он не мог повышать жалованье никому, включая, разумеется, самого себя, и не мог продлить срока своего пребывания в должности – хотя дата завершения этого срока и не была установлена{1159}.
К моменту прибытия Мендосы аудиенсия стала наиболее влиятельной организацией, однако затем потеряла большую долю своей политической власти, превратившись в основном в юридический орган. По-прежнему предполагалось, что суд, каждый из членов которого получал по 500 тысяч мараведи в год, должен контролировать действия вице-короля, однако при Мендосе ничего подобного не было. Он держался скорее как благожелательный монарх, чем как государственный служащий. Придворные Мендосы – Алонсо де Техада, Франсиско де Лоайса, Гомес де Сантильян, занявший место Алонсо де Мальдонадо, и Антонио Родригес Кесада – были вынуждены провести ресиденсию его предшественника, однако никаких жалоб не поступило, за исключением, как ни странно, претензии к Кироге, которого обвинили в том, что он построил два своих госпиталя Санта-Фе на земле, принадлежащей индейцам. Впрочем, ему без труда удалось доказать, что туземцы от этого только выиграли.
В Санта-Фе Кирога установил общее владение имуществом, интегрирование крупных семей, систематическое чередование городского и сельского населения, возможность работы для женщин, отказ от любой роскоши, распределение продуктов общего труда в соответствии с потребностями людей и избрание судей семьями жителей{1160}. Техаду как-то назвали первым великим пропагандистом оценки стоимости земли в Новом Свете. Особенно его интересовали мельницы зерна в Отумбе{1161}. Лоайса же обладал особенной привилегией – он был допущен в городской совет Мехико, что предполагало значительную выгоду для короны.
Под властью вице-короля и верховного суда не было никакой администрации – за исключением городских советов, которые были устроены по образцу аналогичных организаций в старой Испании и обычно носили имя кабильдос. В них могло быть различное число советников, однако в Мехико их было двенадцать – каждый год избирались шестеро из них. Кроме них, имелось два магистрата (