Окруженный членами своей семьи и стремящийся удовлетворить их амбиции, Павел III наслаждался жизнью прелата эпохи Возрождения; время его пребывания на папском престоле было необычайно мирным. На картине Тициана он предстает с двумя внуками, один из которых, Оттавио, герцог Камерино, женился на Маргарите, незаконной дочери Карла V от голландской любовницы; второй стал еще одним кардиналом Алессандро Фарнезе.
На момент своего избрания папой Фарнезе, как мы видели, был старейшим среди кардиналов. Заняв папский престол, он прежде всего предложил Эразму кардинальскую шапку, от которой тот отказался{1221}. Гвиччардини писал о нем: «Это был человек большой учености и, по всем признакам, высокой нравственности, исполнявший свою кардинальскую должность с большим искусством, нежели те, благодаря кому он ее занял». Он завершил, при помощи Антонио да Сангальо, строительство палаццо Фарнезе в Риме, «фриз которого мог потягаться с любым из существующих». Памфлетист Паскуино вывесил в Ватикане объявление: «Подайте на строительство этого здания». Также новый папа выстроил в Риме папский дворец в саду францисканского монастыря, с фасадом на Корсо – теперь, увы, его место занял памятник королю Виктору-Эммануилу.
На папу Павла оказывали влияние такие вдумчивые и гуманные корреспонденты из Нового Света, как фрай Минайя и Хулиан Гарсес, епископ Тласкалы. В своей булле «Sublimis Deus» от 1537 года папа напоминает, что Христос говорил: «Идите и научите все народы… Он сказал – все, без исключения, ибо все народы способны воспринять учение истинной веры». Итак, «…враг рода человеческого [т. е. дьявол], противящийся любым благим деяниям ради уничтожения всех людей, видя это и исполнившись зависти, изобрел средство, никогда доселе не слыханное, посредством коего… он вдохновляет тех, кто… не колеблясь, проповедует во всеуслышание, будто бы к индейцам Запада и Юга, а также другим народам, о которых мы лишь недавно узнали, следует относиться как к тупым животным, созданным для того, чтобы служить нам, и заявляет, будто они неспособны воспринять католическую веру… Мы, как бы мы ни были недостойны, воплощаем на земле волю Господа нашего… считаем, однако, что индейцы поистине такие же люди и что они не только способны понимать католическую веру, но, согласно нашим сведениям, чрезвычайно жаждут воспринять ее.
Желая предоставить достаточные средства для исправления совершенного зла, мы постановляем и объявляем, что… указанные индейцы, а также все другие народы, которые, возможно, будут обнаружены христианами, никоим образом не должны быть лишаемы своей свободы или имущества, даже если они и не принадлежат к вере Иисуса Христа; и что они могут и должны свободно и законно наслаждаться своей свободой и обладанием своим имуществом. Также не должны они никоим образом быть порабощаемы; если же подобное все же произойдет, это действие должно почитаться недействительным и не имеющим силы… Указанные индейцы должны быть обращаемы в веру Иисуса Христа посредством проповедания им слова Господня и примером добродетельной и святой жизни»{1222}.
Эта булла, несмотря на ее благожелательный тон, возбудила гнев императора Карла, решившего, что она посягает на его власть. Однако намерения папы Павла были исключительно благими. Его следующая булла, «Altitudo divini consilii», порицала францисканцев за то, что они не совершают полного обряда крещения индейцев. Отныне, требовал папа, они не должны упускать в церемонии ни малейших деталей, за исключением раздачи соли, произнесения «эффата»{1223}, облачения в белые одежды и зажжения свечей – поскольку будет хорошо, если на индейцев произведет впечатление пышность обряда{1224}.
Интерес папы Павла к этим вопросам, каковы бы ни были его мотивы, способствовал новому повороту событий.
В начале 1540 года кардинал Гарсия де Лоайса, давний председатель Совета Индий, собрал в Вальядолиде совет, чтобы всерьез обсудить вопрос, как следует обращаться с индейцами. С ним был доктор Рамирес де Фуэн-Леаль, который, как мы знаем, до этого эффективно и достойно возглавлял аудиенсии в Санто-Доминго и в Мехико. Теперь он был епископом города Туй в Галисии – симпатичного маленького городка на речной границе с Португалией, казалось бы, совершенно вдалеке от любых дел, касающихся Индий. Также присутствовали: Хуан де Суньига – военачальник, младший брат графа Миранды, майордомо принца Филиппа, и большой друг императора Карла, которому он служил верой и правдой{1225}; граф Осорно (Гарсия Фернандес Манрике), который был действующим председателем Совета Индий на протяжении большей части 1530-х годов; лиценциат Гутьерре Веласкес, отпрыск того же рода, что и упоминавшийся нами выше первый кубинский губернатор Диего Веласкес, отдаленный родственник великого хроникера Берналя Диаса дель Кастильо; а также Кобос и вечный бюрократ доктор Берналь{1226}. Фрай Бартоломе де Лас Касас, в это время снова вернувшийся в Испанию, прислал Гарсии де Лоайса меморандум касательно того, как положить конец «мучению индейцев», предлагая ликвидировать все энкомьенды.
Эта дискуссия, открытая Гарсией де Лоайса в 1540 году, продолжалась с перерывами на протяжении почти двух лет. Начало ей положили шесть интересных вопросов, представленных на рассмотрение совета его председателем, который, не следует забывать, много лет был духовником короля:
Как следует наказывать тех, кто дурно обращается с индейцами?
Как лучше всего наставлять индейцев в христианском вероучении?
Как можно гарантировать, что с индейцами будут обращаться хорошо?
Необходимо ли христианину принимать в рассмотрение благополучие рабов?
Что следует сделать, чтобы обеспечить выполнение губернаторами и другими чиновниками государственного приказа действовать справедливо?
И наконец, как правильно организовать отправление правосудия?
Сохранились ответы одного из присутствовавших, Педро Меркадо де Пеньялосы, который был обязан своим карьерным продвижением тому, что был зятем Ронкильо, мэра Вальядолида. Он предлагал отправить шесть ученых мужей из испанского верховного суда для выполнения ресиденсии всех подобных учреждений в Новом Свете. После этого, по его мысли, порабощение индейцев должно было прекратиться{1227}.
В это время в Испании выпускалось множество королевских указов, направленных на содействие или, по необходимости, приведение к завершению планов по мирному обращению индейцев. Так, например, францисканцам было предложено предоставить Лас Касасу список индейцев, обладающих музыкальными талантами и способных писать музыку к псалмам.
Не менее важным нововведением был необычайный эксперимент, связанный с новым францисканским приютом в Тлателолько – городе рядом с Теночтитланом, на острове непосредственно к северу от него. Этот город обладал независимостью до 1470-х годов, после чего был успешно поглощен мексиканской столицей вплоть до ее завоевания. В 1520–1521 годах здесь происходило немало боев. Не прошло и четверти века после падения старой Мексиканской империи, как целеустремленный и дотошный францисканец фрай Бернардино де Саагун, прибывший в Новую Испанию в 1520-х годах, возглавил здесь попытку обучения детей мешикской знати. Училище, основанное 6 января 1536 года, называлось «Colegio Imperial de Santa Cruz de Santiago de Tlatelolco». Испанцы и монахи других орденов, бывшие свидетелями основания этого учреждения, «…открыто насмехались и глумились над нами, считая, что, без сомнения, ни у кого не хватит ума, чтобы обучить грамматике людей, обладающих столь незначительными способностями. Однако после того, как мы поработали с ними два или три года, они приобрели настолько глубокие познания в грамматике, что некоторые не только понимали латынь, могли говорить и писать на ней, но даже сочиняли героические поэмы на этом языке…
Я [Саагун] был тем человеком, который работал с этими учениками первые четыре года и познакомил их с латинским языком. Когда миряне и духовенство убедились, что индейцы делают успехи и способны на еще большее продвижение, они принялись выдвигать возражения и всячески противиться нашему начинанию»{1228}.
Эта школа не была похожа на учреждение Педро де Ганте, направленное в первую очередь на обучение ремеслам. Это был учебный центр, сравнимый с иезуитским колледжем в Гоа, его поддерживал епископ Сумаррага. С самого начала обучение в нем велось на трех языках (испанском, науатле и латыни). В учебный план были включены семь свободных искусств, а учителями выступали просвещенные францисканцы. Целью учреждения было познакомить будущую элиту туземного населения как с европейской культурой, так и с христианским богословием. Помимо этого, колледж Санта-Крус должен был служить семинарией для туземных священников. Епископ Сумаррага писал в 1538 году, что у него есть «шестьдесят индейских мальчиков, уже способных выполнять латинские грамматические упражнения и знающих грамматику лучше, чем я»{1229}. Однако туземные жрецы, как правило, не хотели становиться католическими священниками, поскольку не желали отказываться от женитьбы.
Кое-кого из испанцев серьезно беспокоили последствия такой программы обучения – они доказывали, что случай дона Карлоса Ометочтла, мексиканца, осужденного за то, что он пытался возродить прежнюю религию, подтверждает ее рискованность (Ометочтл был казнен в 1540 году). С другой стороны, 10 декабря 1537 года вице-король Мендоса писал императору, что не только старые туземные вожди приняли эти нововведения, но что он, вице-король, решил возродить, в христианизированном и испанизированном виде, торжественные церемонии, посредством которых эти люди