«…возвышалась мощная крепость с террасами и площадками на вершине холма, имеющая две высокие круглые башни и окруженная каменными стенами, которые были столь велики, что казалось невероятным, что человеческие руки могли воздвигнуть их… Камни были пригнаны друг к другу настолько плотно, что в щели между ними невозможно было бы просунуть острие иглы».
В этом укреплении, называвшемся Саксауаман, могли разместиться десять тысяч индейцев; здесь было множество оружия – копий, стрел, дротиков и палиц, а также шлемов и щитов. Секретарь Писарро, Санчо де Ос, писал о Куско, что этот город «настолько великолепен и прекрасен, что он был бы достоин располагаться и в Испании, ибо в нем имеется множество княжеских дворцов. Бедняки не живут здесь… большинство домов сделаны из камня. Все дома выстроены с величайшей симметрией»{770}. Сьеса де Леон отмечал: «…во всей Испании не видел я ничего, что могло бы сравниться с этими стенами и их каменной кладкой»{771}. Здесь располагались огромные лабиринты, в которых даже Педро Писарро, проведший в городе много месяцев, так и не смог разобраться до конца{772}.
Путешествие испанцев, как замечал Муруа, не было особенно интересным{773}. Тем не менее, теперь они размещались в древних инкских дворцах с просторными залами, внутренними дворами и внушительными каменными стенами. К примеру, сам Франсиско Писарро поселился во дворце, прежде носившем название Касана и принадлежавшем Инке Уайна Капаку[97] – по словам Гарсиласо де ла Вега, здесь могли разместиться три тысячи человек. Сото занял дворец Амаруканча – здание из красного, белого и цветного мрамора с двумя башнями и прекрасным большим залом, крытым тростником. Молодой Гонсало Писарро избрал для себя жилище Инки Юпанки, в то время как Альмагро предпочел более новый дворец Уаскара. Вальверде, экспедиционный капеллан, поселился во дворце Сунтур-Уаси, на месте которого испанцы впоследствии выстроили кафедральный собор. Каждый из этих предводителей собрал в своем жилище огромные сокровища – на этот раз серебра там было больше, чем золота{774}. Они захватывали женщин и детей. Мансио Сьерра де Легисамон сбежал, прихватив с собой золотое изображение солнца из храма, посвященного этому светилу; однако немного времени спустя он проиграл его за одну ночь. Большинство испанских солдат, впрочем, стояли лагерем на Аукапата – центральной площади города – или жили в бараке неподалеку. Грабежи и разрушения достигали огромных масштабов{775}.
Храм Солнца в Кориканче[98] впоследствии стал монастырем доминиканцев, однако дворцы Хатун-Канча, Хатун-Румийок и Пукамара[99] были превращены в казармы для испанской кавалерии.
Писарро объявил Куско испанским городом – однако признал Манко Инку правителем империи и убедил того собрать армию, чтобы разгромить Кискиса. Несколько недель спустя у него, по словам очевидцев, уже было пять тысяч человек, которые под командованием Эрнандо де Сото, этого вечного устранителя неполадок, выступили на поиски индейского военачальника. На какое-то время Кискису удалось задержать испанское войско в дикой местности Кондесуйо на Апуримаке, однако третья неудачная попытка разгромить испанцев, по-видимому, окончательно подавила его дух, и вскорости он отступил по направлению к Кито, оставив Куско и его окрестности в руках Писарро{776}.
Следующим проявлением власти испанцев стало обвинение, предъявленное Писарро Чалькучиме, которого испанский предводитель считал ответственным за непрекращающиеся беспорядки среди индейцев. Манко Капак поддерживал эту теорию; он утверждал, что именно Чалькучима раскрыл Кискису подробности испанских военных планов. Несомненно, это он сообщил Кискису, что испанцы смертны, что им приходится спешиваться в тесных горных проходах и даже отдавать свои копья слугам, чтобы те их несли, и что их лошади в горах быстро утомляются. Поэтому, сказал он, на них необходимо нападать именно в таких местах. Манко Капак выдал Писарро троих гонцов, которые, по его утверждению, отнесли эту новость Кискису.
Писарро открыто обвинил Чалькучиму, но тот отрицал существование подобных контактов. Тем не менее Писарро решил – возможно, справедливо, – что тот лжет, и вследствие этого индейский военачальник был сожжен на главной площади Куско. Вальверде не удалось убедить его принять перед казнью христианство, чтобы иметь возможность умереть, не страдая{777}.
В конце декабря 1533 года на площади в Куско состоялся преждевременный праздник по случаю коронации Манко Капака. Был проведен обычный обряд – парад мумий, после чего начался пир; песни и танцы длились более тридцати дней, и по ночам по всему городу слышался бой барабанов. Испанцы были поражены количеством спиртного, поглощаемого как мужчинами, так и женщинами, – две большие канавы были круглосуточно переполнены мочой на протяжении недели{778}.
Это празднество было более традиционным и более тщательно подготовленным, нежели коронация в Кахамарке недолго прожившего Инки Тупака Уальпы, и длилось гораздо дольше. Писарро, воспользовавшись случаем, распорядился, чтобы Педро Санчо де Ос еще раз огласил текст «Требования». Манко Капак заверил его, что он все понял. Инка выпил вместе с Писарро из золотого кубка; также он вынес на носилках тела всех своих предков. Испанцы еще раз воздвигли свое прославленное теперь знамя и приветствовали его звуками труб. Перуанцы исполнили песни, в которых, помимо прочего, выражали свою благодарность испанцам за изгнание их врагов – сторонников Атауальпы. Манко Капак, хотя и попросил вернуть ему его империю, но сказал, что с радостью позволит испанским священникам проповедовать христианство. Писарро благосклонно выслушал его речь и обратился к Инке с просьбой, чтобы тот во время церемонии включил в свой убор традиционную алую бахрому инкских правителей{779}.
Подобное празднество было типичным для жизни перуанской знати (орехонес). Порой праздники включали в себя пост, что означало воздержание от соли, чеснока и чичи, не говоря уже о пеших походах к богу Гуанакауре – каменному идолу, расположенному в полутора милях от города. Носильщиков во время таких походов оставляли на главных дорогах у стен Куско, чтобы предотвратить кражи золота и серебра. Педро Писарро описывал огромные склады для приношений, расположенные над городом: «…все это в столь огромных количествах, что трудно даже вообразить, как туземцам удается выплачивать подобную дань и приносить в дар так много различных предметов»{780}.
Диего де Трухильо, один из наиболее преданных спутников Писарро, рассказывал, как он и другие испанцы подверглись осуждению со стороны жрецов в храме Кориканча. «Как смеете вы входить сюда?» – восклицали те. Трухильо объяснял: «Любой входящий в этот храм должен был перед этим поститься в течение года, входить следовало босиком и нести некий груз; однако мы, испанцы, не стали обращать внимания на то, что нам говорили, и вошли просто так»{781}.
Затем Писарро приступил к разделу богатств, добытых в городе Куско. Он хотел сделать это установленным порядком, как обычно оставив пятую часть добычи испанской короне. Сокровища были собраны в сарае, пристроенном ко дворцу, который Писарро захватил и отдал Диего Нарваэсу.
Переплавка сокровищ, порученная Херонимо де Алияге, началась 15 декабря 1533 года. Казначей экспедиции Рикельме все еще был в Хаухе; в противном случае он, несомненно, руководил бы операцией. Писарро санкционировал выплавку новых золотых и серебряных марок. Ценность богатств, захваченных в Куско, в совокупности была даже больше, чем все сокровища, собранные для выкупа Атауальпы в Кахамарке. Храм Солнца лишился большого количества золота, пошедшего на выкуп Атауальпы, однако оставалось его по-прежнему немало. Конкистадоры Писарро с изумлением взирали на другие обширные хранилища, где за многие поколения были собраны плащи, оружие, перья, сандалии, ножи, бобы, щиты и одежда. Увы, само золотое изображение Солнца, пребывавшее в этом здании, было потеряно навсегда{782}. Тем не менее, здесь оставалось еще немало золота: было найдено множество хранилищ с тканями тонкими и более грубыми, склады с зерном, кокой, подсолнухами, смотревшимися как чистое золото, чрезвычайно нежными перьями, растущими на грудках маленьких птичек («едва ли длиннее сигары», по отзыву Педро Писарро), мантиями, усыпанными перламутровыми блестками, сандалиями, медными слитками, золотыми туфлями, отлитыми из золота изображениями омаров и пауков, а также кувшинами, как глиняными, так и золотыми.
Коронация Манко Капака была сигналом к учреждению крупных энкомьенд для конкистадоров, находившихся в Куско или как-либо с ним связанных. Конкистадоры Кахамарки – «первые завоеватели», как их называли, – заняли все муниципальные должности; временами на их долю приходились огромные прибыли. В Куско, где уже через несколько лет существовало более восьмидесяти энкомьенд, никому не досталось меньше 5000 вассалов, а один владелец получил 40000{783}.
Эти нововведения распространялись не только на Куско, но и на Хауху. Однако последняя была под угрозой со стороны Кискиса и его чересчур мобильной армии. Поэтому Сото и Альмагро вернулись туда, чтобы выручить этот важный перевалочный пункт, а также спасти жизни казначея Рикельме и его восьмидесяти с чем-то человек. Спасательный отряд продвигался медленно, поскольку Кискис перерезал множество ключевых мостов – однако еще до того, как Сото и Альмагро прибыли на место, Хауха была спасена благодаря поддержке, оказанной Рикельме двумя тысячами индейцев-уанка, которые были враждебны Атауальпе и людям из Кито. Тем не менее, один из испанцев был убит, а почти все остальные ранены, включая самого Рикельме.