Добравшись до следующего города, окруженного умеренно плодородными землями, которые, как решили испанцы, могли быть хороши для выпаса скота и выращивания пшеницы и фруктовых деревьев, Орельяна спросил одного из индейцев, что это были за женщины, напавшие на их экспедицию. Индеец ответил, что существуют семьдесят пуэбло, населенных одними только женщинами. Орельяна спросил, есть ли у этих женщин дети. Ответ гласил, что «господин, живущий в соседнем доме, привез этих женщин на свою землю, и его люди оплодотворили их, после чего вернули в их жилища. Если у них родится сын, он будет убит, но если родится дочь, о ней будут хорошо заботиться и обучат военному делу»{892}. Можно себе представить, что испанцы услышали в этом разговоре именно то, что ожидали услышать. Историк Овьедо комментирует, впрочем, что это были не настоящие амазонки, поскольку у них было по две груди: ведь у настоящей амазонки правой груди нет, поскольку она мешает стрельбе из лука{893}.
Вскоре после этого события Орельяна и его друзья заметили, что на реке наблюдаются приливы, и поняли, что, должно быть, они приближаются к морю. Окрестные территории были безлесными, высокие берега и саванны сменились низменностями, и вскоре они оказались уже несомненно в эстуарии великой реки, окруженные не материковыми землями, а островами. На этом этапе путешествия у них не было якорей, и они использовали вместо них камни – но порой прилив все равно поднимал корабли и за какой-нибудь час относил обратно туда, откуда они начинали путь этим утром.
Тут одна из бригантин была повреждена плывущим бревном, а другая в это же время оказалась выброшена на берег реки. Здесь на нее напали индейцы, которых было большое множество, но испанцам удалось отбить атаку. Они обнаружили пляж, где можно было вытащить на сушу и отремонтировать корабли. Из лиан был сплетен новый такелаж, из одеял, в которых путешественники до тех пор спали – новые паруса, и через две недели оба корабля были вполне восстановлены. Однако эти последние дни, проведенные ими на Амазонке, были днями скорби из-за голода, который им пришлось претерпевать. Они боялись есть что-либо кроме того, что можно было подобрать на берегу реки, – нескольких улиток и пары крошечных крабов.
И вот, наконец, они смогли поднять паруса и выйти из устья великой реки. Это было, как они все знали, 25 августа, День святого Луи[106], 244-й день с тех пор, как они расстались с Гонсало Писарро. За это время они потеряли четырнадцать человек. Фрай Карвахаль писал:
«…один день мы отдыхали, плетя веревки, и поскольку, как и все прочие вещи, которыми мы снаряжали себя, они были всего лишь имитацией, причем сделанной людьми без какого-либо опыта и непривычными к подобным ремеслам, их хватало лишь на очень недолгое время. Поэтому было необходимо постоянно работать и поправлять то одно, то другое. Так, в какое-то время мастерился парус, в другое руль, в третье помпа, еще когда-нибудь – корабельные снасти. В случае каждой из этих вещей, покуда мы их не имели, мы находились в величайшей опасности».
Далее Карвахаль продолжает, говоря, что он не будет перечислять подробно «всего другого, чего мы не имели – например лоцманов и матросов, а также компаса… а ведь без них ни один человек, как бы он ни был лишен здравого смысла, не осмелился бы выйти в открытое море – за исключением нас самих»{894}.
Исключительно благодаря случайности они вышли в Атлантику в водах, которые по Тордесильясскому договору принадлежали Испании, а не Португалии.
Гонсало Писарро в этот момент находился возле слияния Напо и Коки, как минимум в 1600 милях от Орельяны, если считать по прямой. У него ушло немало времени на то, чтобы осознать, что произошло. Позже он обвинял Орельяну в предательстве, заявляя, что Орельяна «…выказал величайшее жестокосердие, какое только может родиться в бесчестном человеке, покинув Гонсало Писарро и остальных посреди этих диких земель, среди множества рек, без пищи, без выхода на огромном пространстве ненаселенных областей, к тому же увезя с собой все аркебузы и арбалеты, и все железные изделия, принадлежавшие экспедиционному отряду. Лишь преодолев величайшие трудности, экспедиция смогла добраться до слияния рек Коки и Напо»{895}.
Гонсало не задумывался о том, что могло случиться такого, что помешало его другу вернуться, и с тех пор эти его взгляды получили широкое распространение. Даже историк Овьедо, которому впоследствии довелось познакомиться с Орельяной, по-видимому, считал, что тот должен был – и это не составило бы ему большого труда – возвратиться туда, где его ожидал Гонсало Писарро{896}. Лишь немногие понимали, что мощь речного течения делала возвращение практически невозможным.
Гонсало продолжал свои обвинения:
«…Итак, совершенно не принимая во внимание свои обязанности на службе Вашего Величества, вместо того, чтобы исполнить то, что велел ему долг, и согласно данным мною указаниям вернуться обратно с провизией, он [Орельяна] поплыл дальше по реке, не оставив никаких распоряжений [чтобы дать мне знать о случившемся]… И когда мой экспедиционный отряд, зайдя уже настолько далеко и видя, что их не ожидает никакого избавления в отношении пищи… люди почувствовали превеликое разочарование, ибо вот уже много дней они не ели ничего, кроме пальмовых побегов и упавших с деревьев фруктов, которые они находили на земле, а также всевозможных предерзких диких зверей, каких они были способны отыскать, поскольку они съели в этой дикой стране более 1000 собак и более 100 лошадей».
Сперва Гонсало Писарро со своими людьми спустился по реке до места слияния, где узнал, что пищу можно найти выше по течению той реки, в которую впадала Кока. Он отправился туда и действительно нашел там вдоволь провизии. «Здесь они отдохнули», и затем, поняв, что Орельяна и прочие их спутники пропали бесследно, вернулись к тому месту, где встретились с ним, и начали долгий изнурительный поход обратно в Кито.
Это было одно из худших путешествий за всю историю империи. Затерянные в лесах, где не было дорог, под выматывающими тропическими ливнями, люди Гонсало медленно пробирались на запад, многие из них босиком, терпя не меньше страданий от колючек и корней, чем от москитов и диких животных, зачастую вынужденные расчищать себе путь при помощи мечей. Дожди были настолько обильны, что порой испанцы целыми днями не видели солнца. Они постоянно были мокрыми до нитки, и их одежда, какая еще оставалась, окончательно сгнила, так что у них не было другого выбора, как идти практически голыми. Все четыре с лишним тысячи индейских носильщиков погибли, а вместе с ними и две трети испанцев. Их оставалось около восьмидесяти, когда они наконец вышли на более открытую местность, где водились дичь и птицы, и поняли, что находятся вблизи от Кито. Босые, они вошли в город и стали целовать землю, после чего принялись утолять голод с такой страстью, что едва не умерли от перенасыщения. Гонсало Писарро вспоминал:
«Ценой величайших страданий, потеряв все, что мы брали с собой, мы вернулись в Кито, имея при себе лишь наши мечи и посохи, чтобы опираться. От того места, где мы повернули обратно, до Кито было, должно быть, более 800 миль, а на деле расстояние было гораздо большим, если измерить тот маршрут, которым мы возвращались»{897}.
Кито встретил испанцев гораздо более пустым, чем когда Гонсало покинул его, поскольку половина населения ушла воевать с Альмагро. Все выжившие в экспедиции Гонсало нуждались в новой одежде, однако портных было не найти. Горожане, вышедшие встречать Гонсало, принесли ему шесть костюмов, но он и его ближайшие друзья не хотели одеваться так, как не могли одеться другие их спутники. Поэтому они, как были, полуголые, вошли в городской собор, чтобы вознести хвалу за свое избавление, и эта сцена была весьма трогательной. После этого горечь, скопившаяся в их сердцах на Орельяну, начала превращаться в жажду мщения.
Глава 28Орельяна и «Новая Андалусия»
Чем ближе церковь, тем дальше от Бога, и не все то золото, что блестит.
Невероятное путешествие Орельяны между тем продолжалось. Выйдя из устья Амазонки, они вскорости оказались к северу от ее эстуария, в опаснейшем заливе Пария. Оказавшись в нем, они, подобно многим путешественникам XVI столетия, обнаружили, что покинуть его весьма непросто. Фрай Гаспар де Карвахаль вспоминал, что у них ушло на это семь дней, «в течение какового времени наши спутники ни на миг не оставляли весел; и на протяжении всех этих семи дней мы не ели ничего, кроме неких фруктов, напоминающих сливы и называемых огос». Карвахаль добавляет:
«…выбравшись из этой ловушки, мы на протяжении двух дней двигались вдоль берега [Гвианы], и в конце концов, не зная, ни где мы находимся, ни куда направляемся и что станется с нами дальше, высадились на берег на острове Кубагуа [11 сентября 1542 года]. Здесь мы добрались до города Нуэва-Кадис, где обнаружили наших спутников и маленькую бригантину, которая прибыла туда за два дня до нас»{898}.
Большинство из выживших, общим числом около сорока человек, вернулись в Перу. Почти тотчас же Карвахаль оказался во главе отделения доминиканского ордена в Куско – организации, разбогатевшей благодаря множеству тюков с листьями коки, подаренных ей Эрнандо Писарро. Однако сам Орельяна и несколько его ближайших сподвижников купили корабль на Тринидаде и отправились сперва в Санто-Доминго, а затем, через Португалию, в Испанию. На Санто-Доминго Орельяна повстречался с историком испанских деяний в Новом Свете, Овьедо, который впоследствии написал добротное, ясное и подробное изложение их путешествия вниз по Амазонке