Шестого октября 1544 года Гонсало Писарро торжественно вступил в Лиму. Его авангард возглавлял Бачикао, за которым следовали не менее двадцати двух пушек различного калибра на плечах индейских носильщиков – для Перу это была колоссальная батарея. Следом выступали тридцать аркебузиров, пятьдесят артиллеристов, Диего Гумиэль и 200 копейщиков, за ним аркебузиры Хуана Велеса де Гевары и Педро Серменьо, и наконец, три отряда пехотинцев, перед которыми ехал сам Гонсало Писарро на породистом белом коне. За ним, в свою очередь, следовали три кавалерийских подразделения под предводительством Антонио Альтамирано – еще одного отдаленного родственника Кортеса, – Педро де Пуэльеса и Педро Пуэртокарреро.
Гонсало направился к дому судьи Сарате, где судья и его коллеги-юристы приняли его присягу на верность. После этого они проследовали в зал заседаний муниципалитета, где Гонсало был принят со всеми приличествующими церемониями как «главный прокуратор Перу». Еще ни одному человеку в Испанской Америке не доводилось вступать в город с такой помпой, как Гонсало. Никакой битвы не было. Присутствие артиллерии и аркебуз в таких значительных количествах было примечательным и устрашающим нововведением.
Теперь Гонсало оказался правителем Перу как с точки зрения прав завоевателя, которых придерживался его брат Франсиско, так и по назначению судей. Впрочем, действовал он скорее как монарх, а не как губернатор. Он удовлетворял просьбы купцов и энкомендерос. Разумеется, не обошлось без сведения старых счетов – так, например, Диего де Гумиэль, командовавший копейщиками при joyeuse entrйe[108], после подачи какой-то незначительной жалобы на Франсиско де Карвахаля был задушен последним. Карвахаль объявил со свойственным для него черным юмором: «Дорогу капитану Диего де Гумиэлю, который поклялся более никогда так не поступать!»{919}. По замечанию Гарсиласо: «…не бывало торжеств без казней, равно как и казней без торжеств».
Однако происходило и много более общепринятых увеселений: бои быков, игры, турниры; специально для такого случая было даже написано некоторое количество стихов. Спустя несколько недель Гонсало Писарро, человек, не склонный помнить зла, объявил о всеобщем помиловании всех, кто поднял на него оружие. Исключение было сделано лишь для Себастьяна Гарсиласо де ла Веги – аристократа, родственника поэта Гарсиласо де ла Веги, прибывшего в Перу вместе с Альварадо и на тот момент скрывавшегося в гробнице в доминиканском монастыре, – и лиценциата Карвахаля, который сбежал на север.
Гонсало послал в Испанию доктора Техаду и Франсиско Мальдонадо в качестве своих прокурадорес: они должны были защищать там его дело. Эрнандо Бачикао сопроводил их до Панамы. Единственный корабль, который можно было там найти, оказался занят Вакой де Кастро, который все еще считался пленником, но с помощью своего родственника Гарсии де Монтальво захватил судно еще до того, как оно покинуло гавань. В конце концов, какая-то бригантина все же была найдена, и Бачикао с прокурадорами отплыли на ней.
Тем временем Нуньес Вела, как ни странно, остававшийся на свободе и по-прежнему решительно настроенный внедрять свою вице-королевскую власть, продвигался к первому испанскому городу в Перу – Тумбесу, в надежде отыскать там сподвижников. После этого он отправился в Сан-Мигель (что в современном Эквадоре). Он был уверен, что к нему вскоре соберется подкрепление, поскольку его стратегическое расположение было благоприятным для получения помощи. Ему не удалось избежать новых стычек: Херонимо де Вильегас из Бургоса и Гонсало Диас де Пинеда, действуя в интересах Писарро, схватили одного из людей вице-короля, Хуана де Перейну, и отрубили ему голову. В отместку вице-король послал за ними погоню и разгромил их; впоследствии Гонсало Диас заблудился и был убит индейцами.
В марте 1545 года Гонсало Писарро лично выступил в поход, чтобы, как он считал, принять вызов, брошенный вице-королем. При нем было около 600 пехотинцев и достаточное количество кавалерии. Чтобы не терять контроля над Лимой, он оставил там восемьдесят человек под командованием Лоренсо де Альданы, уроженца Касереса, который, подобно многим другим, прибыл в Перу вместе с Педро де Альварадо.
Продолжали происходить недоразумения: Гомес де Луна[109] в Ла-Плате неосторожно заметил, что рано или поздно император вновь будет править – и за эту реплику был казнен Франсиско де Альмендрасом, большим другом Гонсало, уроженцем Пласенсии. Друзья де Луны, такие как Диего Сентеньо, организовали восстание, в результате которого в Лиме произошло некоторое кровопролитие. Однако все знали, что в конечном счете все зависит от того, как решится дело между вице-королем и Гонсало Писарро.
Вице-король отошел еще дальше на север, к Кито, затем скрылся в Попаяне, расположенном в глубине территории нынешней Колумбии. Здесь он принялся строить кузницы и делать новые аркебузы. Он написал Беналькасару и Хуану Кабрере, прося их помощи. Гонсало распространил слух, что он собирается уйти из Кито, чтобы разобраться с восстанием Диего Сентеньо. Вице-король поверил и приготовился к возвращению в Кито. Однако со стороны Гонсало это было лишь уловкой: вернувшись в Кито, ошеломленный вице-король обнаружил, что Гонсало по-прежнему стоит под городскими стенами. Невзирая на усталость после перехода, ему пришлось начать готовиться к битве. Капитанами его пехотинцев были Санчо Санчес де Авила и Хуан Кабрера, в то время как Беналькасар, Сепеда и Педро де Базан командовали его кавалерией.
Схватку начали аркебузиры. Затем злой гений Гонсало, Франсиско де Карвахаль, атаковал правый фланг противника. Кавалерия вице-короля, несмотря на командование Беналькасара, действовала нестройно и была рассеяна аркебузирами. Гонсало сам появился посреди сражения с сотней верховых. Кабрера и Санчо Санчес были убиты, так же как и Альфонсо де Монтальво со стороны Гонсало. Нуньес Вела, в итальянской рубашке, был сбит наземь Эрнандо де Торресом. После этого он был зарублен чернокожим рабом, и его голову отвезли в Кито, где она оставалась выставленной на всеобщее обозрение на протяжении нескольких месяцев.
Со стороны вице-короля были убиты двести человек, со стороны Гонсало Писарро – только семеро. Большинство погибших похоронили тут же, на поле сражения, однако сам вице-король и другие военачальники были погребены в новом соборе в Кито. Раненые получили помилование, Беналькасар был отослан обратно в Попаян, остальные отправились в Чили, где присоединились к Вальдивии{920}. В числе погибших был брат Святой Терезы Антонио де Сепеда. Из оставшихся старых лидеров Диего де Сепеда был с Гонсало, лиценциат Альварес был мертв, Техада отправился в Испанию, Сарате был один в Лиме, а Сентеньо на юге – но у него было так мало сподвижников, что весь его отряд сумел укрыться в одной пещере.
Эти беспрецедентные политические распри заслонили собой некоторые важные экономические события. В 1542–1543 годах в окрестностях Куско случился всплеск «золотой лихорадки», и еще один произошел в 1545–1546 годах{921}. В 1545 году некий «дон Диего», сын незначительного индейского касика из района Куско, наткнулся на серебряные месторождения в Потоси. Этому дону Диего уже посчастливилось оказаться первым в руднике Порко, который находился совсем рядом с Потоси. Затем он обнаружил Потоси, и через какие-то месяцы там уже работали 7 тысяч индейцев. Это было открытие, в скором времени преобразившее всю страну, – а на самом деле, и всю империю.
Испанские шахтеры с золотыми цепями на шеях спускали свое новообретенное богатство на «фонтаны, в которых текли лучшие вина Европы, и на смуглых девушек-местисо в шелковых туфельках с жемчужинами вместо пуговиц, с рубиновыми заколками в волосах… улицы были выстланы серебром». Вскорости здесь можно было купить все возможные сорта тканей – вышитых, парчовых, шитых золотом, гобеленовых; стали доступны венецианские зеркала и панамские жемчуга{922}.
К этому времени в Перу было где-то около 4 тысяч испанцев, живущих на 274 энкомьендах, разбросанных по всей территории колонии, – вероятно, 86 из них находились в Куско, 45 в Трухильо и Лиме, 34 в Уануко, 37 в Арекипе, 22 в Уаманге и 5 в Чачапоясе. К этим землям было придано около 1550000 индейцев – так, по крайней мере, предполагалось в переписи 1540 года{923}. Миссионерские ордена, доминиканцы и мерседарии, насчитывали около сотни человек.
Глава 30Гонсало и Гаска
Никто не может предвидеть будущего, ибо оно ведомо лишь одному Господу. Пусть трусы плачут над завтрашними несчастьями – но ты знаешь лучше меня, что хоть битвы и бывают проиграны, а солдаты убиты, храбрый рыцарь и тогда может добыть себе славный венец победы.
Страна Перу лежала у ног Гонсало Писарро, теперь в этом не могло быть сомнений. Но что с ней делать? Совет, к которому Гонсало прислушался в первую очередь, принадлежал Франсиско де Карвахалю – человеку опасному, но интересному и одаренному, бывалому конкистадору, к старости лет получившему прозвание «дьявола Анд».
По всем сведениям, в действительности его звали Франсиско Лопес Гаскон. Он родился в 1464 году в Рагаме, открытой всем ветрам деревушке в старой Кастилии, между Пеньярандой-де-Бракамонте и Мадригалем-де-лас-Альтас-Торрес, и взял себе имя Карвахаль после того, как сделался протеже кардинала, носящего то же имя, в Италии – или, во всяком случае, добивался его протекции{924}. В самом начале XVI столетия он отправился в Италию, чтобы сражаться под началом знаменитого «Эль Гран Капитана» – Гонсало Фернандеса де Кордобы, самого выдающегося военачальника императора Фердинанда. Говорили, что он участвовал в би