Он был сильней!.. Смоленск курился,
Мы дали тыл. Ток слез из глаз
На пепел родины скатился…
Великих жертв великий час,
России славные годины:
Везде врагу лихой отпор;
Коса, дреколье и топор
Громили чуждые дружины.
Огонь свой праздник пировал:
Рекой шумел по зрелым жатвам,
На селы змием налетал.
Наш Бог внимал мольбам и клятвам,
Но враг еще… одолевал!..
На Бородинские вершины
Седой орел с детьми засел,
И там схватились исполины,
И воздух рделся и горел.
Кто вам опишет эту сечу,
Тот гром орудий, стон долин? —
Со всей Европой эту встречу
Мог русский выдержать один!
И он не отстоял отчизны,
Но поле битвы отстоял,
И, весь в крови, — без укоризны —
К Москве священной отступал!
Москва пустела, сиротела,
Везли богатства за Оку;
И вспыхнул Кремль — Москва горела
И нагнала на Русь тоску.
Но стихли вдруг враги и грозы —
Переменилася игра:
К нам мчался Дон, к нам шли морозы.
У них упала с глаз кора!
Необозримое пространство
И тысячи пустынных верст
Смирили их порыв и чванство,
И показался Божий перст.
О, как душа заговорила,
Народность наша поднялась:
И страшная России сила
Проснулась, взвихрилась, взвилась:
То конь степной, когда, с натуги,
На бурном треснули подпруги,
В зубах хрустели удила,
И всадник выбит из седла!
Живая молния, он, вольный
(Над мордой дым, в глазах огонь),
Летит в свой океан напольный;
Он весь гроза — его не тронь!..
Не трогать было вам народа,
Чужеязычны наглецы!
Кому не дорога свобода?..
И наши хмурые жнецы,
Дав селам весть и Богу клятву,
На страшную пустились жатву…
Они — как месть страны родной —
У вас, непризнанные гости:
Под броней медной и стальной
Дощупались, где ваши кости!
Беда грабителям! Беда
Их конным вьюкам, тучным ношам:
Кулак, топор и борода
Пошли следить их по порошам…
И чей там меч, чей конь и штык
И шлем покинут волосатый?
Чей там прощальный с жизнью клик?
Над кем наш Геркулес брадатый
Свиреп, могуч, лукав и дик —
Стоит с увесистой дубиной?..
Скелеты, страшною дружиной,
Шатаяся, бредут с трудом
Без славы, без одежд, без хлеба,
Под оловянной высью неба
В железном воздухе седом!
Питомцы берегов Луары
И дети виноградных стран
Тут осушили чашу кары:
Клевал им очи русский вран
На берегах Москвы и Нары;
И русский волк и русский пес
Остатки плоти их разнес.
И вновь раздвинулась Россия!
Пред ней неслись разгром и плен
И Дона полчища лихие…
И галл и двадесять племен,
От взорванных кремлевских стен
Отхлынув бурною рекою,
Помчались по своим следам!..
И, с оснеженной головою,
Кутузов вел нас по снегам;
И всё опять по Неман, с бою,
Он взял — и сдал Россию нам
Прославленной, неразделенной.
И минул год — год незабвенный!
Наш Александр Благословенный
Перед Парижем уж стоял
И за Москву ему прощал!
Москва
Город чудный, город древний,
Ты вместил в свои концы
И посады и деревни,
И палаты и дворцы!
Опоясан лентой пашен,
Весь пестреешь ты в садах;
Сколько храмов, сколько башен
На семи твоих холмах!..
Исполинскою рукою
Ты, как хартия, развит,
И над малою рекою
Стал велик и знаменит!
На твоих церквах старинных
Вырастают дерева;
Глаз не схватит улиц длинных…
Это матушка Москва!
Кто, силач, возьмет в охапку
Холм Кремля-богатыря?
Кто собьет златую шапку
У Ивана-звонаря?..
Кто Царь-колокол подымет?
Кто Царь-пушку повернет?
Шляпы кто, гордец, не снимет
У святых в Кремле ворот?!
Ты не гнула крепкой выи
В бедовой твоей судьбе:
Разве пасынки России
Не поклонятся тебе!..
Ты, как мученик, горела,
Белокаменная!
И река в тебе кипела
Бурнопламенная!
И под пеплом ты лежала
Полоненною,
И из пепла ты восстала
Неизменною!..
Процветай же славой вечной,
Город храмов и палат!
Град срединный, град сердечный,
Коренной России град!
Два я
Два я боролися во мне:
Один рвался в мятеж тревоги,
Другому сладко в тишине
Сидеть вблизи большой дороги
С самим собой, в себе самом;
На рынок жизни — в шум и гром —
Тот, бедный, суетливо мчался:
То в вышину взлетал орлом,
То змеем в прахе пресмыкался,
То сам пугался, то страшил,
Блистал, шумел, дивил, слепил,
Боролся, бился, протеснялся,
И, весь изранен, весь избит,
Осуетился, омрачился…
Но, кинув свой заботный быт,
Он к я другому возвратился.
Что ж тот? — А тот, один одним,
Не трогаясь, не возмущаясь,
И не страша и не пугаясь,
В тиши, таинственно питаясь
Высоким, истинным, святым,
В какой-то чудной детской неге,
В каком-то полусне, на бреге,
У самых вод живых, сидел
И улыбался и светлел!
Кто ж в выигрыше? — Один, мятежный,
Принес с собой и мрак и пыль,
Туман, и смрад, и смерти гниль;
Другой, как цвет в пустыне нежной,
Спокойный, чистый, как эфир,
Пил досыта любовь и мир, —
Счастливец! пировал свой пир
Под золотым любви наметом:
Он веровал, он был поэтом!..
Молитва Пресвятой Деве
Ты плывешь в облаках,
В влаге изумрудной;
У Тебя на руках
Твой Младенец чудный!
И кругом Вас заря,
Радуги дугами,
И Младенца-Царя, —
В вышине, кругами, —
Хвалят, взвившись, полки
Ангелов златые,
И дождят к Вам венки
Небеса святые…
О, внемли, с высоты,
Как здесь люди стонут,
Как, в морях суеты,
В челнах утлых тонут!..
Растерзал паруса
Вихорь страстно-жгучий,
Затемнил небеса
Тучегон могучий!..
А мой челн?… О, мой челн,
Царственной рукою,
Из крутых жизни волн
Выведи к покою!..
Ф. И. Тютчеву
Как странно ныне видеть зрящему
Дела людей:
Дались мы в рабство настоящему
Душою всей!
Глядим, порою, на минувшее,
Но холодно!
Как обещанье обманувшее
Для нас оно!..
Глядим на грозное грядущее,
Прищуря глаз,
И не домыслимся, что сущее
Морочит нас!..
Разладив с вещею сердечностью,
Кичась умом,
Ведем с какой-то мы беспечностью
Свой ветхий дом.
А между тем под нами роются
В изгибах нор,
И за стеной у нас уж строются:
Стучит топор!..
А мы, втеснившись в настоящее,
Все жмемся в нем,
И говорим: «Иди, грозящее,
Своим путем!..»…
Но в сердце есть отломок зеркала:
В нем видим мы,
Что порча страшно исковеркала
У всех умы!
Замкнули речи все столетия
В своих шкафах;
А нам остались междуметия:
«Увы!» да «Ах!»
Но принял не напрасно дикое
Лице пророк:
Он видит — близится великое
И близок срок!
Две дороги(куплеты, сложенные от скуки в дороге)
Тоскуя — полосою длинной,
В туманной утренней росе,
Вверяет эху сон пустынный
Осиротелое шоссе…
А там вдали мелькает струнка,
Из-за лесов струится дым:
То горделивая чугунка
С своим пожаром подвижным.
Шоссе поет про рок свой слезный,
«Что ж это сделал человек?!
Он весь поехал по железной,
А мне грозит железный век!..
Давно ль красавицей дорогой
Считалась общей я молвой?
И вот теперь сижу убогой
И обездоленной вдовой.
Где-где по мне проходит пеший;
А там и свищет и рычит
Заклепанный в засаде леший
И без коней — обоз бежит…»
Но рок дойдет и до чугунки:
Смельчак взовьется выше гор
И на две брошенные струнки
С презреньем бросит гордый взор.
И станет человек воздушный
(Плывя в воздушной полосе)
Смеяться и чугунке душной
И каменистому шоссе.
Так помиритесь же, дороги, —
Одна судьба обеих ждет.
А люди? — люди станут боги,
Или их громом пришибет.