В «Сынах Каина» я использую термин дьявол в культуре в попытке описать целый спектр феноменов, которые могли привести к всплеску превращения детей в будущих серийных убийц. Этот термин впервые предложил антрополог Саймон Харрисон в своем исследовании, посвященном солдатам, которые привозили домой с войны некрофильские коллекции частей тела мертвых врагов. Вспоминая о дискордантной трехтоновой музыке, запрещенной в Средневековье, которую называли дьяволом в музыке, он пишет о дискордантных тонах в культуре, своего рода дьяволе в культуре – запретном сочетании культурных тем, каждая из которых неприемлема сама по себе, а в комбинации с другими становится еще более тревожной [70]. Это понятие лучше всего объясняет «создание сценариев» в культуре серийного убийства или «экологию» серийного убийства, как я иногда ее называю, связывая всплески и спады серийных убийств с разными моментами в истории.
Эти «дискордантные темы» включают в себя не только исторические, но также социальные и экономические, создающие идеальный коктейль, пробуждающий тягу к серийному убийству и определяющий предпочтения будущего серийного убийцы в выборе жертв.
Объясняя всплески серийных убийств, криминолог Стивен Эггер настаивает на том, что их причина не в большем количестве убийц, а в большей доступности жертв, чья ценность в глазах общества снижена. Эггер утверждает, что некоторые категории жертв убийц общество воспринимает как «не таких убитых» – сюда относятся проститутки, бездомные, наркоманы, психически больные, подростки, бродяги, пожилые, меньшинства, аборигенное население и городская беднота. Этих жертв считают «не такими убитыми», как, например, белую студентку колледжа, выросшую в благополучном пригороде, или невинное светловолосое дитя. Иногда об исчезновении таких жертв даже не заявляют в полицию. Криминологи называют их «неучтенными пропавшими».
Эггер пишет:
Жертвы серийных убийств, которые при жизни считались представителями маргинальных слоев общества, становятся «не такими убитыми» (потому что многие из них были «не такими живыми» до своей смерти, то есть как будто не существовали вовсе), и их убийство воспринимается как избавление от стигмы или пятна, уничтоженных человеком, осмелившимся поднять руку на подобные нежелательные элементы [71].
Мы зачастую смотрим на серийных убийц, как на социальных изгоев, отрицающих общественные нормы, но гораздо чаще бывает верно противоположное. Убивая проституток, Джек-потрошитель, к примеру, убивал женщин, которых викторианское общество всячески осуждало и порицало. Гэри Риджуэй, Убийца с Грин-Ривер, осужденный за убийство сорока девяти женщин, преимущественно проституток, утверждал, что оказывал полиции услугу, потому что она сама не могла решить проблему проституции. Как замечал Ангус Макларен в своем исследовании серийного убийцы викторианской эры доктора Томаса Нила Крима, который убил по меньшей мере пять жертв (проституток и незамужних женщин, обращавшихся к нему, чтобы сделать аборт), убийства Крима «в основном были предопределены обществом, которое их спровоцировало»[72].
Серийный убийца, по мнению Макларена, «в действительности не изгой, а наоборот, «чересчур социализированный» индивид, который считает, что исполняет приговор, вынесенный обществом в целом». Социальный критик Марк Сельцер предполагает, что современные серийные убийцы питаются и взращиваются «культурой раны», «увлечением общества вскрытыми и изуродованными телами, коллективным объединением вокруг шока и травмы», на которую серийные убийцы отвечают собственным вкладом в процессе, который Сельцер называет «миметической компульсией»[73].
Или, как проще выразился Роберт Кеннеди, «каждое общество имеет тех преступников, которых заслуживает»[74].
Серийные убийцы, иными словами, отчасти прислушиваются к мнению общества, отфильтрованному через сито истории, популярного дискурса, СМИ, культуры и субкультур.
Чтобы понять причины всплеска серийных убийств в 1970—1990-х годах, нам следует обратиться к дьяволу в культуре США с 1920-х по 1950-е годы и к поколению родителей, которые вырастили детей, ставших серийными убийцами эпохи «золотого века».
До Первой мировой войны американское общество было относительно четко разделено на высший, средний и рабочий классы, городское и сельское население, белых и цветных. Привилегии и ответственность, права и обязанности каждого класса американцев, не считая промышленных рабочих, редко ставились под вопрос до начала Первой мировой. Как средневековые европейцы с христианской пассивной покорностью проживали свою жизнь в той среде, где оказались по рождению, считая это божьей волей, американцы занимали предназначенное им место в социальной иерархии, следуя теориям Горацио Элгера, обещавшего, что благодаря тяжелому труду и молитве любой может подняться на следующую ступень и зажить лучше, чем его предки. Большинство американцев довольствовались таким небольшим подъемом, и это делало Америку великой.
Первая мировая война и ее последствия переломили ситуацию. Они опровергли постулат о том, что исполнение долга и самопожертвование будут вознаграждены. «Потерянное поколение» лишенных иллюзий контуженых американских мужчин возвращалось от ужасов «войны за прекращение войн», которая не привела ни к какому результату. Весной 1919 года, пока союзники в Париже и Версале подписывали мирные договоры, США погружались в бездну террора, убийств и расовых стычек.
В конце апреля 1919 года тридцать шесть динамитных бомб были отправлены по почте выдающимся политикам некой подпольной анархистской группировкой. Одна из них едва не убила будущего президента Франклина Д. Рузвельта и его жену Элеанор, которые жили через улицу от дома Генерального прокурора США Э. Митчелла Пальмера, получившего бомбу, и проходили мимо за несколько минут до взрыва [75]. Второго июня девять больших бомб взорвались практически одновременно в восьми городах: Филадельфии, Кливленде, Бостоне, Питтсбурге, Нью-Йорке, Вашингтоне, Патерсоне в Нью-Джерси и Ньютоне в Массачусетсе. При взрыве в Нью-Йорке погиб ночной сторож. Бомбы сопровождались следующим посланием:
Война, классовая война, вы первые развязали ее под прикрытием мощных институтов, которыми распоряжаетесь, и своих темных законов. Будет кровопролитие, мы не отступим; будут убийства: мы будем убивать, потому что это необходимо; будут разрушения; мы будем разрушать, чтобы избавить мир от вашей тирании [76].
Кульминацией террора стал взрыв бомбы на Уолл-стрит 16 сентября 1920 года, когда погибло 38 человек и было ранено 143.
Бомба с часовым механизмом, выставленным на полдень, была спрятана в карете, которая стояла возле Нью-Йоркской биржи; ее позднее назвали «первой автомобильной бомбой»[77]. Точно установить виновных так и не удалось, но считается, что за взрывом стояли итальянские анархисты. Свалив вину за теракты на итальянских, восточноевропейских и еврейских эмигрантов, США закрыли свои двери для эмиграции, за исключением Великобритании и скандинавских стран. Эмиграция в США резко сократилась и возросла опять только после Второй мировой войны.
В этот же период 350 000 афроамериканцев, воевавших «за демократию», вернулись домой в сегрегированную Америку, где им говорили, даже когда они были в военной форме, уступать места белым, а также указывали, где они должны ходить, сидеть, есть или спать, а также с кем встречаться и заключать браки. У. Э. Б. Дюбуа, издатель ежемесячного афроамериканского журнала, писал:
Уже в 1917 году полк чернокожих пехотинцев, «Солдаты Буффало» (в основном с Севера, где сегрегация не была закреплена законом), размещенный в Хьюстоне, столкнулся с хьюстонской полицией по вопросам сегрегации и притеснений в городе. Взбунтовавшиеся солдаты убили пятерых полицейских и одиннадцать гражданских лиц. После стремительного военного трибунала тринадцать чернокожих солдат были повешены одновременно на тринадцати виселицах в ходе самой многочисленной массовой казни в американской истории 11 декабря 1917 года. Всего за те волнения было казнено девятнадцать человек.
«Красное лето» 1919 года привело к казням тысячи афроамериканцев, которых вешали, забивали камнями, расстреливали, сжигали и избивали до смерти. Расовые волнения вспыхнули в шестидесяти городах по всей стране, от севера до юга. За два дня в сельском городке Илейн в Арканзасе разбушевавшаяся белая толпа убила от 100 по 237 афроамериканцев, преимущественно сельскохозяйственных рабочих [79].
Затем 17 января 1920 года, когда вступил в силу сухой закон, миллионы законопослушных американцев в одночасье стали преступниками – только потому, что действовали как привыкли, то есть употребляли алкоголь. Это явилось, пожалуй, самым серьезным подрывом веры в американское правительство со времен Гражданской войны. Банды головорезов с громадными револьверами взяли под контроль нелегальную торговлю спиртным; количество убийств взлетело до небес [80]. В атмосфере «ревущих двадцатых» любой, кто получал возможность заработать пару баксов, пользовался ей. Богатство, праздность и наслаждения легли в основу «молодежной культуры» и нарциссического отношения к жизни.