– Где?
– Что?!
– Какой остроухий?
– Откудова взялся?
– И вправду…
Кир прочитал на лицах людей страх, смешанный с ненавистью. А Белый и не думал прятаться. Напротив, он гордо подбоченился, выставляя напоказ жесткий гребень волос. Вытащил из колчана полдюжины стрел, воткнул их в землю перед собой. Будто бы пригласил: ну, давайте, кто первый?
– Бей остроухого! – заревел кузнец и, расталкивая людей, двинулся вперед.
– Осади, дядя! – хмуро предупредил его Кольцо. Повел арбалетом. – Болт, он не птичка, лопни мои глаза. Вылетит – не поймаешь.
– Так вы супротив людей, да? – осведомился сутулый. – Вы, значится, за остроухих?
– Ой, дурной ты, братец… – протянула Пустельга. – Как до этих лет дожил?
– Да чего с ними разговаривать?!! – напирали задние. – Бей! Лупи их! Всем миром лупи!
Тьялец оглянулся на товарищей. Наемники изготовились к драке. Вроде бы и не напоказ, а каждый мог выстрелить из арбалета, а после, не тратя времени на перезаряжание, сойтись с толпой в рукопашную. Даже студент ослабил петлю, в которой возил шестопер Черепа.
– Не боишь, Малыш! – усмехнулся Почечуй. – Мы их… энтого… враж ражгоним.
– Не бойцы. Гречкосеи несчастные, – в тон ему добавил, кивая, Витторино.
Вдруг между напирающей толпой, грозящей смести с моста великана, и редкой цепью наемников выскочил тот самый мужик в линялом гугеле, что недавно предлагал северянину свою помощь.
– Стойте, братья! Погодите, народ честной!
Удивились все – и гоблы, и наемники. И даже уроженец Гронда.
Мужичок ткнул пальцем в Кулака:
– Вы чего это, а? Не узнали? Это же Однорукий!
– Чего? – закричала румяная молодка. – Какой такой однорукий? Может одноногий еще?
Но ее не слушали. Гоблы завороженно глядели на кондотьера.
– Ты гляди! А ведь, выходит, правда! – негромко проговорил кто-то.
– Живой, получается… – покачал головой сутулый.
– Ты руку покажи! – потребовал кузнец. Самый недоверчивый. Такой не поверит, пока не пощупает.
– Показать? – окинул взглядом толпу Кулак.
– А то?! Конечно! Показывай давай!
– Ну, ладно.
Седобородый кондотьер медленно стянул перчатку с правой руки. Кир выпучил глаза. Он думал, что там скрывается просто болванка, похожая по форме на кулак и предплечье. Нет. Из рукава выглядывало самое настоящее запястье, за ним ладонь и сжатые пальцы. Но только все стальное. Из благородной темно-серой стали, начищенное и ухоженное.
– Ты гляди… – открыл рот кузнец. – Правда!
– Слава Однорукому! – надсаживая глотку заорал сутулый. Его крик подхватил любитель соленых шуточек, подкинул вверх шапку.
– Слава! Слава!!! – толпа ревела и бесновалась от восторга точно так же, как совсем недавно от ярости. – Однорукий тут! Победа с нами!!!
Кулак заставил коня выйти еще на пару шагов вперед. Наклонился к людям:
– Ну, теперь-то вы мне верите?
– Да!
– Да!!
– Верим!!!!
– Тогда живо к своим повозкам! – вдруг жестко прикрикнул на них кондотьер. – Затор мы разберем! Сами! И чтоб ни одна живая душа!!! Понятно?
Повторять два раза не пришлось. Гоблы расходились в полном восторге, будто побывали при втором сошествии Триединого на землю, о котором так часто любили рассказывать жрецы.
Глава 14
Почечуй поковырял в котле ложкой с длинным черенком. Принюхался. Зачерпнул, поднес кашу к губам.
– Пробуй, не бойся! – подбодрил его Кольцо. – Жрать охота, лопни мои глаза!
– Не учи отца… энтого… детей штрогать! – сварливо отозвался коморник. Подул на ложку, опасливо попробовал. – А кажись, ничего… энтого.
– Кто бы сомневался? – ухмыльнулась Пустельга. – Великана позовем, а, Кулак?
– Почему же не позвать? – Кондотьер приподнялся на локте. – Малыш! Сходи.
Кир поднялся, гася внезапно нахлынувшее раздражение. А почему, собственно, он? Нельзя кого-нибудь из студентов послать? Он здорово злился, оттого что в отряде присутствуют теперь уже не один, а двое студентов, замешанных в той злосчастной драке. Правда, утешает, что Антоло, кажется, ненавидит каматийца. Когда они успели перегрызться?
– Я с тобой! – вскочил Халль.
– Пошли, – кивнул тьялец. Что ж, в этом возрасте он тоже ловил бы любую возможность оказаться поближе к великану, чье существование казалось сказочным.
Они вышли из освещенного костром круга.
Чуть в стороне преступали с ноги на ногу стреноженные кони, которых охраняли Витторино и Лопата. В полусотне шагов чернела повозка, которую с большим трудом, поспев лишь к вечерним сумеркам, стащили с моста. Костерок, разведенный семейством Шемяка, подсвечивал лишь ее контур, создавая впечатление таинственности. Будто и не обычная телега, а волшебный предмет, озаренный отблесками Силы.
Повозка застряла очень серьезно, как сказал кондотьер. Одно колесо заклинило между бревнами настила, а второе едва не соскочило с моста – держалось на честном слове, что называется. О такой устойчивости говорят – воробей на краешек сядет, и пожалуйста. Сначала из нее вытащили все мешки и корзины, сложили их на берегу под бдительным оком жены Шемяка. Потом взялись за саму телегу. И тут, положа руку на сердце, если бы не великан, наемники и крестьяне не справились бы. Северянин работал за четверых, что не мудрено при его телесной мощи.
Сразу после того, как толпа, узнавшая в Кулаке некоего легендарного Однорукого, убралась восвояси на левый берег, великан подошел к кондотьеру, остановился в трех шагах, долго стоял молча, пристально рассматривая предводителя наемников. Потом сказал:
– Меня зовут Тер-Ахар.
И церемонно поклонился.
– Какими судьбами ты здесь, Тер-Ахар? – ответив на поклон, спросил Кулак.
Великан пожал плечами:
– Служил в Аксамале.
– Верно, смута многих с места сорвала?
– Я до смуты ушел. Не поладил с нанимателем.
– Ясно. – Кондотьер сам не любил, когда лезут в душу, и уважал эту привычку в любом другом существе. Поэтому расспросы прекратил. Захочет, сам все выложит, как на тарелочке. А на нет и суда нет…
После долго и тяжело работали, отгоняя при этом назойливых поселян с того берега. Они приходили кучками по пять-шесть человек. И старики, и детишки, и взрослые мужчины – кормильцы семей. Бесцельно слонялись рядом, пытались давать советы. Нет, чтобы помощь предложить! Многие лезли с расспросами – а тот ли это самый Однорукий, который?.. А что именно «который», так никто и не сказал. Подкатывали глаза, цокали языками. Подмигивали: дескать, хватит притворяться, сами, поди, лучше нас знаете. Один дедок высказался, что теперь, мол, крышка подлым дроу, раз Однорукий со своей бандой подоспел. Хорошо, хоть раз и навсегда отпали вопросы вроде: «А чего вы на тот берег претесь?»
Наконец телегу вытащили. Беженцы успокоились, начали разводить костры, готовиться к ночевке. Великан ушел в сторожку. Как выяснилось, он жил в ней уже добрый десяток дней. Пришел пешком от самой Аксамалы, намереваясь перевалить через горы Тумана и уйти в Гронд. Но оказалось, что мост разрушен, на левом берегу столпилось несколько сотен подвод, а стражники, в обязанности которых входило не только взимать подать, но и поддерживать переправу, разбежались, напуганные ширящимися слухами о бесчинствах остроухих.
Тер-Ахар не боялся дроу. Вообще-то, нечеловеческие расы довольно мирно сосуществовали друг с другом, слишком увлеченные враждой с людьми. И правда, зачем тратить время и силы? Ведь жизнь дроу и великанов, альвов и морского народа, гоблинов и кентавров настолько различалась, что им было просто нечего делить. Другое дело – люди. Они всегда лезли не в свои дела, норовили отнять если не земли и накопленное добро, то право на свободу веры, право решать, как жить дальше, что есть, что пить, во что одеваться. Зачем им, скажите на милость, гоблинские болота? Или степи кентавров? Или дремучие леса, покрывающие склоны гор Тумана? Так нет же! Лезут… Будто не хватает своих гор, степей и болот. Эти высказывания Кир не раз слышал от Белого, который, хоть и путешествовал вместе с кондотьером, сражался в людских войнах, а во многом остался все таким же остроухим, как и прочие, никогда не покидавшие родных чащоб.
Так вот… Великан починил мост, выдернув для этого несколько бревен из задней стенки хлева, где стражники, скорее всего, держали коней. Остался на пару дней, желая убедиться, что все в порядке. Когда собрался продолжать путь, пришлось разнимать не в меру горячих мужичков, поспоривших из-за очередности проезда. Потом нашлись еще причины – вроде бы и не слишком важные, но требующие безотлагательного решения. Так и получилось, что северянин остался на переправе и уже начал потихоньку обживать брошенный сруб.
Кирсьен подошел к сторожке. Постучал по двери, покашлял негромко. Вдруг великан уже заснул? Умаялся-то за день он не меньше, а больше других.
За стенкой послышался шорох. Дверь распахнулась.
– Кулак приглашает тебя разделить вечернюю трапезу, – выпалил молодой человек, ощутив внезапную робость при виде существа, возвышающегося над ним на добрых два локтя.
– Спасибо, – прогудел Тер-Ахар. – Я иду.
Обратно они шагали рядом. Северянин двигался удивительно легко и бесшумно для его веса. Будто кот, скрадывающий добычу. Ни один сучок под ногой не хрустнул. Краем глаза наблюдая за его ленивой грацией, Кир представил себе, какой противник мог бы получиться из великана в бою, и порадовался, что уроженцы Гронда не вступали в открытое противоборство с людьми уже лет пятьсот.
У костра Тер-Ахар поприветствовал всех присутствующих с церемонностью, обычной для диких, незатронутых цивилизацией племен. Известно, что они придают больше значения всяческим условностям, чем жители империи, свободные и раскованные в словах и поступках. Кондотьер ответил, как и положено предводителю, за всех. Жестом пригласил великана присесть рядом.
Северянин уселся как ни в чем не бывало, вытащил из-за голенища ложку. Да и то… Если проработал с кем-то плечом к плечу едва не полдня, то поневоле начинаешь чувствовать себя по-свойски.