– Вы ведь не на самом деле там живете?
Я ничуточки не сомневался в его словах, просто мне хотелось, чтобы он повторил их.
Художник добродушно улыбнулся, проигнорировав небольшую грубость с моей стороны.
– Я живу не только там. В Рим я приезжаю на полгода. У меня там домишко, когда-нибудь я обязательно приглашу тебя в гости.
– А где вы еще живете? – не унимался я, чувствуя, что не имею права так допрашивать его.
– Да, повсюду, – туманно ответил незнакомец. – У меня есть жилище и на Пикадилли.
– А где это?
– Что? А, Пикадилли? Это в Лондоне.
– У вас там большой сад? – снова спросил я. – Много у вас свиней?
– У меня совсем нет сада, – грустно ответил художник. – И мне не разрешают держать свиней, хотя я был бы рад. Печально.
– А что же вы делаете целый день? – воскликнул я. – Где вы играете, если у вас нет ни сада, ни свиней?
– Когда мне хочется поиграть, – серьезно ответил он, – я выхожу на улицу. Это, конечно, не особенно весело. Хотя, неподалеку от меня обитает один козлик, я беседую с ним иногда, когда чувствую себя одиноким. Но он слишком высокомерен.
– Да, козлы такие, – согласился я. – Здесь тоже есть один. Ему и сказать ничего нельзя, сразу бьет рогами под дых. Вы знаете как это, когда бьют под дых?
– Знаю, – с неподдельной грустью ответил художник и вновь погрузился в работу.
– А где вы еще бывали, – продолжил я свои расспросы, – кроме Рима и Пика… не помню, как там дальше?
– Да, везде, – ответил он, – я, как Одиссей, повидал и людей и города. Не добрался еще только до Элизиума, где живут блаженные, избранные для вечного счастья.
Мне нравился этот человек. Он не уклонялся от ответов, говорил искренне и не пытался рассмешить меня. Я почувствовал, что могу ему довериться.
– А вы бы хотели, – спросил я, – хотели бы найти город, в котором совсем не было бы людей?
Художник удивленно взглянул на меня.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он.
– Это такой город, – охотно объяснил я, – где открыты все ворота и магазины, полные прекрасных вещей, и можно зайти в любой дом, обставленный в самом великолепном стиле, и никто тебе не помешает! Можно зайти в магазин и взять, что хочешь: шоколадку, волшебный фонарь, через который удобно разглядывать картинки на стене, или жвачку. И платить ничего не надо. А еще можно выбрать себе дом и жить в нем так, как заблагорассудится и отправляться спать только когда захочется!
Художник отложил кисть!
– Какой чудесный город, – сказал он, – лучше, чем Рим. В Риме так жить нельзя и на Пикадилли тоже. Это еще одно место, в котором я пока не побывал.
– Можно пригласить друзей, – продолжал я, воодушевляясь все больше, – тех, которых на самом деле любишь, и они тоже выберут дома и поселятся в них. Там будет много домов. А родственников там вообще не будет, или будут только те, которые пообещают вести себя по-доброму, а если вдруг рассердятся, им придется сразу же уйти.
– Значит, родственников не пригласишь в свой город? – уточнил художник. – Что ж, ты прав, я думаю. У нас с тобой схожие взгляды.
– Я бы пригласил Гарольда, – задумчиво сказал я, – и Шарлотту. Им бы там очень понравилось. Остальные уже слишком взрослые. Да, и Марту, я бы позвал Марту готовить и мыть посуду, и для всего остального. Вам бы понравилась Марта. Она намного лучше тети Элизы. Именно такой я представляю себе настоящую леди.
– Тогда она мне точно понравится, – дружески согласился художник. – А когда я приеду в… а как, ты сказал, называется твой город? Нефела? Как богиня из облака?
– Я… я еще не придумал, – смущенно ответил я. – У него пока еще нет названия.
Художник устремил свой взор вдаль, поверх холмов.
– Сказал поэт: «Милый Кекропов град, – произнес он тихо, словно сам себе, – ты ли не скажешь: «О милый Зевсов град?»
– Это из Марка Аврелия, – объяснил он и вернулся к работе над картиной. – Тебе он пока неизвестен, но, когда-нибудь, ты обязательно с ним познакомишься.
– А кто он? – спросил я.
– Просто еще один человек, который жил в Риме, – ответил художник, продолжая рисовать.
– О Боже! – в отчаянии воскликнул я. – Все живут в этом Риме, а я там даже ни разу не был. Ну и пусть. Мне в моем городе, наверняка, больше понравится.
– Мне тоже, – с жаром подхватил незнакомец. – А вот Марк Аврелий вряд ли бы его одобрил.
– Тогда его мы не будем приглашать, – ответил я. – Хорошо?
– Не приглашу, если ты не хочешь, – согласился художник.
Договорившись об этом, мы немного помолчали.
– Знаешь, – снова заговорил незнакомец, – я время от времени встречаю людей, которые побывали в городе, похожем на твой, а, может, только один такой город и существует. Они ничего о нем обычно не рассказывают, только намекают иногда, но они точно там побывали. Их, как будто, ничего не волнует, все для них одинаково, и сложное и простое, и рано или поздно, они ускользают, исчезают и больше не возвращаются. Наверное, отправляются обратно в тот город.
– Конечно, – сказал я, – зачем они вообще оттуда уезжали. Я бы не уезжал. Здесь мне постоянно говорят, что я все ломаю, не разрешают пить чай на кухне со слугами и спать с собакой в обнимку. Кстати, я тоже знаю людей, которые живут в таком городе.
Художник с интересом посмотрел на меня.
– Например, Ланселот, – продолжал я, – в книгах говорится, что он умер, но имеется в виду что-то другое, мне кажется. Он просто ушел, как Артур или Крузо, которому надоело носить одежду и выглядеть респектабельно. Тоже самое случается с теми героями, которые не женятся на принцессе, ведь только один может жениться на ней. Остальные наверняка отправляются в этот город.
– Да, и те, кому не удается победить, – подхватил мою мысль художник, – те, которые стараются не меньше других, но все равно проигрывают или промахиваются, сдаются и отступают в схватке. Те, кому никогда не получить ни принцессы, ни полцарства, даже второсортного, они ведь тоже приедут?
– Хорошо, если хотите, – ответил я, не совсем понимая, о чем он говорит. – Если у вас есть такие друзья, можете и их пригласить.
– Что за чудесная жизнь нас ждет! – задумчиво произнес незнакомец. – И каким потрясением это будет для старика Марка Аврелия!
Тени становились все длиннее и серо-зеленые холмы погрузились вскоре в золотистую дымку заката. Художник начал собирать вещи, а мне вдруг стало грустно. Мы так хорошо понимали друг друга, и теперь нам придется расстаться. Незнакомец подошел ко мне, он был стройным и высоким, и лучи заходящего солнца играли в его волосах и бороде. Он пожал мне руку, как равному.
– Мне очень понравилась наша беседа, – сказал он. – То, что ты рассказал, удивительно интересно, и мы еще не все обсудили. Нам обязательно нужно встретиться снова, как ты думаешь?
– Конечно, – согласился я, не сомневаясь, что так и будет.
– Может быть, в Риме? – предложил он.
– Да, в Риме, – согласился я, – или на Пика… не помню, как там дальше.
– Или в твоем городе, когда узнаем, как туда добраться. Я разыщу тебя, или ты окликнешь меня, когда увидишь. И мы пойдем рука об руку, и зайдем во все магазины, а потом я выберу себе дом, а ты выберешь себе, и мы заживем, как принцы или положительные герои.
– Вам можно будет поселиться в моем доме, – воскликнул я. – Я никого больше не попрошу, кроме вас.
Он задумался на мгновенье, потом сказал:
– Хорошо! Не сомневаюсь, что ты от чистого сердца. Что ж, я поселюсь у тебя, и никуда от тебя не перееду, даже если все остальные будут очень упрашивать. Обещаю, что не причиню хлопот.
Договорившись об этом, мы разошлись в разные стороны. Я сердечно попрощался с человеком, понимавшем меня, и отправился домой, где всегда был не прав. Как получилось, что все то, что показалось этому незнакомцу простым и осмысленным, дядюшкам, викариям и остальным взрослым кажется пустым дурачеством? Что ж, он объяснит мне это, когда мы встретимся снова. Дорога рыцарей! Как часто она приносит утешение! А вдруг я только что беседовал с одним из тех исчезнувших рыцарей? Вдруг в следующий раз он будет в доспехах? Ему пойдут доспехи. Я постараюсь первым добраться до Золотого Города и увидеть, как сверкнут на солнце его шлем и щит, когда он проскачет по главной улице.
Осталось только найти этот город. Проще простого.
Потайной ящик
Наверняка, раньше она служила гостиной, где принимали дамы, эта всеми позабытая комната, в которой стояло старое бюро. Бюро это казалось мне особенно женственным, может быть из-за выцветшей парчи, покрывавшей ее, а, может, из-за розово-голубых фарфоровых статуэток, красовавшихся на ее крышке, или из-за изысканного аромата прошлого, исходившего от большой бело-голубой чаши, в которой хранились специально засушенные лепестки и пряности. Чаша закрывалась специальной крышкой со смешными отверстиями. Тетушки брезговали этой далекой комнатой на втором этаже, предпочитая разбирать бумаги и письма, находясь в центре событий и в круговороте других дел. Им необходимо было следить за подъездной аллеей и, одновременно, не спускать глаз с нерадивых слуг и проказничающих детей. Мне часто казалось, что тетушки ушедшего поколения понимали бы нас намного лучше. Даже мы, дети, обожавшие потайные уголки и старые комнаты, не часто поднимались на второй этаж. Определенно в этой комнате не было ничего особенного, что могло бы привлекать наше требовательное внимание. Только несколько стульев с витыми ножками и золоченными спинками, старая арфа, на которой, согласно легенде, играла в былые годы тетя Элиза, угловой сервант с чудом сохранившейся фарфоровой посудой и старое бюро. С другой стороны, в комнате царила особая атмосфера, возможно, благодаря своей уединенности и отстраненности от остального дома: каждый незваный гость чувствовал себя в ней непрошенным, будто за секунду до его вторжения кто-то сидел на этих стульях, писал за старым бюро, касался фарфоровой посуды. Нет, не суровый мир потусторонних сил царил в милой старомодной гостиной, которую мы все же любили, но было очевидно, что она живет своей закрытой от посторонних глаз жизнью.