пришел настройщик. Помните, он пришел через неделю после нашей игры…
И тут Шарлотта, все время клевавшая носом, грохнулась прямо на каминную решетку. В этот момент мы поняли, что ветер перестал, и дом окутан великим безмолвием. Мы чувствовали властный зов пустых постелей, и очень обрадовались, когда Эдвард дал сигнал к отступлению. Наверху лестницы Гарольд неожиданно взбунтовался: он настаивал на своем праве свободного человека съехать вниз по перилам. Времени для споров не было, поэтому я предложил дотащить его силой, распластав, как лягушку, за руки и за ноги. Мы торжественно прошествовали сквозь залитую лунным светом Голубую комнату с бунтующим Гарольдом в горизонтальном положении. Я уже проваливался в сон в своей уютной постели, как вдруг услышал фырканье и хихиканье Эдварда.
– Боже! – хохотал он. – Я совсем забыл. Новый гувернер спит в Голубой комнате!
– Счастье, что он не проснулся и не поймал нас, – сонно пробурчал я в ответ.
И отбросив лишние волнения, мы оба предались заслуженному отдыху.
На следующее утро, мы спустились к завтраку, приготовившись к схватке с новым бедствием, и очень удивились, обнаружив нашего болтливого друга (он вышел к завтраку с большим опозданием) странно молчаливым и погруженным в собственные мысли. Вычистив тарелки с кашей, мы убежали покормить кроликов, а заодно и предупредить их, что зверь гувернер не позволит нам теперь общаться так же часто, как раньше.
Вернувшись в дом в урочный час, назначенный для ученья, мы остолбенели при виде телеги, удалявшейся прочь с нашим новым знакомым на борту. Тетя Элиза была крайне неразговорчива, но нам удалось подслушать ее случайное замечание о том, что гувернер в этот раз попался какой-то помешанный. Мы были абсолютно согласны с этим предположением, и потому вскоре выбросили всю эту историю из головы.
Прошло несколько недель. Дядюшка Томас гостил у нас с ответным визитом и однажды вечером достал из кармана новый номер еженедельника «Психея. Журнал о невиданном», чтобы потренироваться в своем несмешном остроумии, за наш счет, как всегда. Мы терпеливо слушали его и улыбались через силу, взволнованные тем, что неожиданно стали источником вдохновения. В статье подробно описывалось наше благопристойное и скучное жилище. Статья называлась: «Случай № III». «Нижеперечисленные подробности были сообщены редакции молодым представителем общества, чья неоспоримая честность и серьезность не подлежит сомнению и позволяет нам стать свидетелями подлинных событий, недавно пережитых им». Дальше следовало безошибочно подробное описание нашего дома, в которое вливался поток беспорядочной бессмыслицы о явлении ночных гостей. Стиль статьи явно демонстрировал больное воображение и неустойчивую психику рассказчика. Парень даже не постарался придумать что-нибудь новое. Классика жанра: ночная гроза, заброшенная комната, женщина в белом, вновь разыгрываемое убийство. Все это, наверняка, уже печаталось в Рождественском номере. Никто бы не смог разобраться во всей этой ерунде и увидеть связь между описанными событиями и нашим тихим поместьем, и только Эдвард решительно настаивал на том, что гувернер не мог выдумать все это без особых причин.
Ссора
Гарольд не сразу рассказал мне, что произошло, он рассказывал кусками и очень неохотно. Не само происшествие волновало его. Пустое, ничтожное мгновенье способно оставить след, стирается который очень медленно, если стирается вообще. Гарольд признался, что его периодически мучают уколы совести, как тревожат ветерана старые боевые раны.
Он знал, что был непростительно груб в тот момент, когда совершил проступок. Селина не хотела вмешиваться, только поддержать и помочь. Просто после того, как его на час заперли в классной комнате, только за то, что он настаивал, что семью семь равняется сорока семи, все внутри него свернулось в комок незаживающей боли. Несправедливость наказания казалась Гарольду вопиющей. Чем 47 хуже, чем 49! Одна цифра не выглядела симпатичней другой, и было очевидно, что это вопрос личного предпочтения и вкуса, в любом случае, для него семью семь всегда, до скончания времен, будет равняться сорока семи. Поэтому, когда Селина зашла в классную, оставив за дверью солнце, отложив «Охотников Дикого Запада» и славу благородной скво из племени Апачи только для того, чтобы помочь брату с таблицей умножения и выпустить его на свободу, Гарольд набросился на нее со всей злобой, на которую был способен, отверг все ее добрые попытки и даже заехал локтем в ее чувствительные ребра, так сильны были в нем обида и желание, чтобы его оставили в покое. Вспышка гнева была недолгой, мальчик быстро осознал подлость собственного поступка и жаждал теперь героически искупить свою вину.
Бедная Селина не ждала от него ни жертвы, ни героических подвигов, она даже не надеялась, что он будет извиняться. От Гарольда требовалось лишь подойти к сестре, и она бы сама признала, что была неправа. Но такой путь казался брату слишком легким. Он хотел совершить что-то серьезное, а пока нельзя было даже и думать о примирении, иначе эффект неожиданности был бы абсолютно испорчен. Поэтому, после того, как Гарольда выпустили из заточения, он всеми силами, словно одержимый, избегал встречи с Селиной, хотя она бродила где-то поблизости, пытаясь поймать его взгляд. Сердце его обливалось кровью, и он пришел ко мне в полном отчаянии. Излишне говорить, что я полностью одобрил план младшего брата. Героическое искупление показалось мне поступком намного более возвышенным, чем обычное примирение, и девочка, которую злобно ткнули локтем под ребра, не могла не оценить попытку брата загладить нанесенное оскорбление.
– Я знаю, чего ей хочется больше всего, – сказал Гарольд. – Комплект чайного сервиза с красными и голубыми цветочками, который выставлен в витрине магазина игрушек. Ее куклы уже достаточно взрослые, чтобы пить чай. Ей так нравится этот сервиз, что она даже переходит на другую сторону, когда мы проходим мимо. Но стоит он пять шиллингов!
Мы взялись за дело со всей серьезностью и занялись подсчетом активов и составлением бюджета. Наша работа не посрамила бы и Уайтхолл. Итог перед вами:
Получено от дяди и не израсходовано,
потому что было утеряно, найдено лишь
неделю спустя в собачьей конуре,
в соломе……….2 шиллинга 6 пенсов.
Эти же деньги отложены для подстраховки,
на случай, если другой дядя ничего нам
не подарит на Рождество……….
Итак, предъявлены……..2.6
Вытрясены из коробки для пожертвований
с помощью ножа. (В ней хранились наши
личные сбережения и те, что удалось
выпросить.) …….4 пенса.
Долг, выплаченный Эдвардом за проигранное
пари. Обещал пройти через поле фермера
Ларкина, на котором пасся бык. Собирается
отыграть деньги…………2 пенса.
Ссуда от Марты, безвозмездная,
только мы не должны говорить тете…1 шиллинг.
4 шиллинга 12 пенсов
Итого: 5 шиллингов.
Мы вздохнули с облегчением. Остальное было несложно. Селина собиралась устраивать чаепитие в пять часов на следующий день с поломанным деревянным сервизом, который служил всем ее куклам с самого младенчества. Гарольд собирался ускользнуть прямо после обеда так, чтобы не возбуждать лишних подозрений, ведь нам не разрешалось ходить в город поодиночке. Наша маленькая метрополия находилась в двух милях от деревни, и Гарольд должен был успеть вернуться к пяти часам с аккуратно упакованной оливковой ветвью. Кроме того, он мог встретить по дороге мясника, который был его другом и, наверняка, подбросил бы его до дому. А когда Селина раскроет подарок, ее охватит восторг при виде нового сервиза, благословенный самими небесами, и примирение свершится без ущерба для достоинства младшего брата. То, что еще целый день Гарольду предстояло изображать обиду и недовольство, казалось нам ерундой, а Селина, не подозревавшая, что ее ожидает подарок из магазина игрушек, грустила весь вечер и отправилась спать с тяжелым сердцем.
На следующий день, в назначенный час, Гарольд ускользнул от внимания Олимпийцев с легкостью и благопристойностью – привычка, выработанная долгой тренировкой, и удрал к главным воротам. Наблюдательная Селина решила, что он пошел к пруду ловить лягушек – веселая игра, в которую они обычно играли вместе, и побежала за ним. Но Гарольд, услышав ее шаги, даже не оглянулся, он шел навстречу своей возвышенной миссии, гордо подняв голову, и оставил Селину в безутешном одиночестве среди цветов, которые потеряли для нее весь свой цвет и аромат. Я все это видел, и хотя холодный рассудок оправдывал наше поведение, интуиция подсказывала мне, что мы – жестокие болваны.
Гарольд добрался до города, как он сам потом рассказывал, в рекордный срок. Он бежал всю дорогу из страха, что сервиз, который полгода стоял в витрине, перехватит такой же как он, испытывающий угрызения совести, оскорбитель сестринских чувств; ему просто не верилось, что товар по-прежнему в витрине, и что его владелец согласен расстаться с ним по цене, указанной на чеке. Гарольд сразу же расплатился, чтобы не возникало никаких сомнений в том, что он совершил покупку, и, пока набор упаковывали, решил, что у него еще полно времени, чтобы вкусить городских удовольствий и насладиться vie de Bohême, как говорят французы, то есть богемной жизнью. Начал он с магазинов: сплющил нос о витрину с резиновыми мячиками и заводным паровозом; потом о витрину цирюльника, в которой были выставлены парики на болванках, напоминавшие дядюшек, и аппетитная на вид пена для бритья; потом о витрину бакалейщика, предлагавшего столько смородины, сколько вряд ли способно поглотить все население Британии вместе взятое; о витрину банка, где золото не считалось чем-то необычным и его пересыпали лопатами. Следующим пунктом развлечения был рынок с его крикливым весельем, и когда сбежавший теленок унесся вниз по улице со скоростью пушечного ядра, Гарольд почувствовал, что не зря прожил этот день. Все вокруг было так полно жизни и радости, что мальчик начисто позабыл, зачем и почему он здесь, и лишь случайно брошенный взгляд на часы церковной башни вернул его к действительности. Гарольд вылетел прочь из города, потому что вдруг осознал, что у него совсем мало времени. Если он не успеет к назначенному часу, он не только упустит шанс насладиться собственным триумфом, но и будет, скорей всего, замечен в нарушении границ, а это преступление, рядом с которым личный взгляд на правила умножения покажется ничтожным проступком. Поэтому он бежал изо всех сил и думал о массе вещей и, скорей всего, разговаривал сам с собой, что вошло у него в привычку. Он пробежал уже почти половину пути, как вдруг смертельный ужас сковал его члены, мир вокруг утратил свет и звучание, солнце померкло, а небо пошатнулось над головой. Он забыл чайный сервиз в магазине!