Судя по всему, он довольно далеко ушел за грань реальности, однако скоро, вероятно, отыскал бы оружие. Лизель с досадой вздохнула, помахала рукой (то же самое заклинание она применила и ко мне, а теперь безошибочно урезала дозу сообразно с целью) и велела не терпящим возражений тоном хозяйки дома:
– Ляг и проспись, пьяница! – И она слегка шевельнула пальцами, вкладывая в свои слова лишь минимальную толику побуждения.
Мужчина помедлил, обнаружил, что больше не залит вонючей мочой, добродушно кивнул: «Ну ладно», отошел на пару шагов и повалился на траву.
Элфи, казалось, горел желанием затеять ссору, когда мы приблизились к гулякам. Меня в целом не волновало, с достаточным ли почтением Янси и ее приятели относились к священным призракам лондонского анклава, но, признаюсь, я не одобрила их поведение, когда внимательней взглянула на пресловутую Мемориальную лужайку. На ней не стояло памятников с пафосными статуями и гравированными табличками. Не была она и кладбищем, потому что из Шоломанчи не привозят тел. Однако в дальнем углу своего волшебного сада лондонцы намеренно оставили широкую зеленую лужайку, метров сто в поперечнике; там не росло ни единого деревца, а на изумрудно-зеленой траве камешками был выложен большой лабиринт. Камни были примерно с ладонь, плоские, круглые, полупрозрачные – они сразу же напомнили мне мамины кристаллы. Но не те, что светились маной. Эти камни больше походили на кристаллы, которые я полностью сожгла, сражаясь с чреворотом в библиотеке Шоломанчи, – те, что потускнели и умерли.
Даже не глядя на вырезанные на камнях темно-коричневые имена, я все поняла. В школу и из школы не ходят сообщения, ни на бумаге, ни во сне; внутрь нельзя даже послать заклинание на поиск сердцебиения. Если повезет, раз в год получишь от своего ребенка весточку – если он передал ее тому, кто пережил выпуск. Но лондонцы кое-что придумали.
Будущий ученик Шоломанчи вырезал свое имя на таком вот камне и наполнял его маной, которую собирал сам, а затем, уколов палец булавкой, натирал надпись кровью. Родители хранили камень у себя все четыре года, глядя на него утром и вечером. Если он начинал тускнеть, они убеждали себя, что им просто кажется. Может быть, они брали камень и относили его в темный уголок, чтобы убедиться, что он по-прежнему светится. Через две-три недели друзья начинали вести себя с ними особенно деликатно. В один прекрасный день родители приносили погасший серый камень сюда, находили свободное место – его было немного, а кое-где камни лежали в два слоя – и клали здесь останки ребенка, которого отправили умирать во тьме.
Эта простая зеленая лужайка стоила дороже десяти дворцов. Дизайн волшебного сада не был результатом чисто художественного решения – тропки сделали извилистыми вынужденно, чтобы магия могла с наименьшими затратами показывать их и убирать. Понадобилось бы гораздо больше маны, если бы они отчетливо просматривались из конца в конец.
Янси устроилась на лужайке с двадцатью другими магами, в возрасте от четырнадцати до восьмидесяти лет – все вальяжно развалились на траве и на камнях, и некоторые были пьяны, а большинство собрались вокруг большого железного котла, стоящего на костре на одной из дорожек. Котел закрывала крышка с двумя большими отверстиями, из которых неравномерно вырывался густой разноцветный дым. Маги ловили его в большие рога для питья. Из колонки вырывались гулкие басы, а сверху сидел музыкант, играющий на электрической скрипке. Розетки я нигде не видела, но это ему не мешало. Несколько человек танцевали, кое-кто, шатаясь, переступал с камня на камень.
– Галадриэль Хиггинс! – пропела Янси, увидев нас, и помахала серебристой фляжкой с изображением ящерицы; ящерица устремила на меня желтые глазки-буравчики. – Великая героиня, победительница страшного чудовища, открывшая врата анклава! Иди сюда и выпей с нами!
– Меня зовут Эль, – сказала я и уже хотела отказаться, но тут Элфи шагнул вперед, сжав кулаки:
– Спрашиваю чисто из любопытства: ты знаешь, что вы топчете прах мертвых детей, или вам плевать?
Признаю, отчасти я была с ним согласна. В том числе потому, что вся эта вечеринка сильно напоминала празднества в коммуне, на которые никто меня не звал, а если я приходила – люди быстро начинали разбредаться. Наконец кто-нибудь говорил: «Последишь, чтобы костер погас, ладно, Эль?», и я, оставшись одна, начинала с лихорадочной быстротой забрасывать огонь землей, чтобы уйти в безопасное место, пока не появился какой-нибудь злыдень.
Все школьные учителя, предостерегая нас от наркотиков, многозначительно смотрели на меня – я же полукровка из хипповской коммуны. Ха. Я бы не притронулась к этой гадости, даже если бы кто-нибудь пожелал меня угостить. Даже в неизмененном состоянии сознания очень трудно отогнать злыдней, которых к тебе так и тянет; да я бы наверняка сочла их еще страшнее – и это придало бы им сил.
Иными словами, я не отказалась бы попробовать что-нибудь интересное на вечеринке в обществе взрослых магов, которые, вероятно, справились бы со злыднями, даже будучи пьяными, как викинги в Вальхалле. Развлекалась я не то чтобы часто – но мне не особенно хотелось веселиться и танцевать на могилах детей, которые погибли в Шоломанче. Целых четыре года я сама опасалась разделить их участь, только маме не досталось бы даже памятного камешка.
В ответ Элфи услышал лишь пренебрежительное цоканье.
– О боже, – невозмутимо произнесла Янси. – Ты будешь не лучше отца, помяни мое слово. Весь ваш анклав стоит на костях погибших детей, голубчик. Эта прелестная лужайка должна остаться нетронутой только потому, что здесь вы выставляете кое-кого из них напоказ? Не волнуйся, нам запретят появляться здесь уже через неделю, потом вы вычеркнете из списка другие развлечения, и еще до конца года мы окажемся в списке нежелательных лиц. Вот мы и веселимся, пока можно. Ну, садись. Выпьем за усопших, если ты настаиваешь. Годри! Сыграй что-нибудь печальное!
Скрипач тут же заиграл «Танец смерти», и танцоры, послушно превратившись в скелетов – это, разумеется, фигура речи, – принялись откалывать такие коленца, будто мышц у них не осталось, а кости свободно ходят в суставах. Элфи, разумеется, только разозлился, но Лизель резко сказала ему:
– Нам некогда с этим возиться.
Янси, прищурившись, взглянула на нее:
– Правда?
– Не все в совете благодарны мне так же, как ты, – заметила я.
– Мартел не хочет передавать корону сэру Ричарду? – спросила Янси без малейшего удивления – очевидно, она все знала. – Что ж, чем бы дело ни кончилось, нам не поздоровится. Мартел тот еще хорек, но он всегда таким был, и мир не перестал вращаться. И Ричи будет ничуть не лучше. Такая уж работенка.
– Мне тоже плевать, кто победит, – сказала я. – Но Мартел решил, что я подходящее орудие, и поставил стражу у всех выходов. Ты не можешь меня быстренько вывести?
– Быстренько? Нет, подружка, извини, – покачала головой Янси. – Вывести могу, но на это нужно время. Минимум полдня, и некоторое время у тебя еще будет ехать крыша – если мы вообще выберемся. Наши потайные ходы и выходы наполовину лежат в пустоте, и многие из них отвалились окончательно, когда рухнуло хранилище маны, а те, что уцелели, все еще шатаются. Готова рискнуть?
– Придется, – сказала я без особого энтузиазма.
Слова Янси мне не понравились, но гораздо меньше меня вдохновляла стычка с людьми, которые соперничали за кресло главы анклава и не знали, что я сущность третьего уровня или типа того, способная полностью осушить их анклав и превратить его в желе. Они усиленно подталкивали меня именно к этому.
Пожав плечами, Янси поднялась, хлебнула из фляжки и протянула ее мне. Судя по всему, это был чисто практический жест: вероятно, следовало отсоединиться от реальности, чтобы последовать за Янси. Я осторожно взяла фляжку – особенно после того, как ящерица подняла голову и многозначительно зашипела (она оказалась вовсе не рельефом на металле, просто притворялась). Моя Прелесть высунула голову и настойчиво пискнула. Мышка была раза в четыре меньше ящерицы, однако та с подозрением покосилась на нее, переползла на другую сторону и опасливо выглянула из-за фляжки.
– Успокойся, я тебя не прогоню, – сказала я и осторожно отхлебнула.
На вкус содержимое оказалось как морская вода с нотками полированной бронзы и осенних листьев. Быть может, на ваш взгляд, это странное описание для напитка, однако мой желудок немедленно с ним согласился. Янси протянула руку и зажала мне рот, иначе я бы тут же выплюнула выпитое.
– Нет, не плюй. Выпей еще, – велела она.
С некоторым усилием я сделала второй глоток, и он пропихнул первую порцию в желудок; к тому времени я уже видела силуэт музыки, качающийся вместе с танцорами. Камни лабиринта странным образом растворились в траве и общем смехе, который подступал и отступал волнами.
– Мне это не нравится, – невольно сказала я.
Уж лучше я бы выпила пива в пабе и хорошо пообедала.
– Дальше будет хуже, – бодро объявила Янси. – Ну, третья порция – и пойдем.
– Куда? – спросила я – в основном пытаясь отсрочить неизбежное.
– На сто лет назад, плюс-минус, – ответила Янси. – Когда сломали старый манеж для катания верхом и устроили здесь эту лужайку. Посмотрим, куда удастся выскочить.
Мне пришлось несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы сделать последний глоток, но все-таки я с этим справилась, и в животе у меня словно грянули трубы.
– Увидимся, – сказала я Элфи и Лизель.
Слова вырывались изо рта зелено-синими искрами, а дыхание превращалось в клубы тумана, как если бы я выпила нечто обжигающе горячее в холодный день.
Элфи, слегка нахмурившись, негромко спросил:
– Ты уверена? Янси, конечно, думает, что путь ей известен, но там пропадают люди. Ее компания полностью меняет состав лет за двадцать.
– Особого выбора нет, – нетерпеливо сказала Лизель, а затем протянула руку и перехватила фляжку, которую я возвращала Янси. – Я с тобой.
– Что?! – изумилась я.