Я все еще чувствовала боль и остатки гнева, поэтому сначала ничего не заметила. Однако с каждым шагом по коридору ощущение усиливалось, пока не наполнило меня – мерное тошнотворное покачивание вроде морской зыби точь-в-точь как в Лондоне, но не такое сильное. До меня постепенно дошло, что это вовсе не плещущийся вокруг запас маны. В Лондоне ощущение было сильнее, вероятно, из-за масштаба повреждений. Вот что имела в виду мама – колыхание малии, на которой выстроены анклавы. Только я не понимала, как жители анклавов этого не ощущают – как они это терпят.
– Ты чувствуешь? – негромко спросила я Аадхью, но в ответ она удивленно посмотрела на меня.
Когда я ей объяснила, она закрыла глаза и несколько секунд стояла хмурясь, а потом сказала:
– Может быть. Как будто сидишь рядом с включенным мотором.
Хлоя, уже дойдя до арки в дальнем конце коридора, повернулась и с тревогой взглянула на нас. Мы медленно приблизились к ней и оказались в огромном помещении размером с вокзал; величественный потолок подпирали каменные колонны, повсюду висели горящие лампы. Это место совершенно не походило на тщательно рассчитанную иллюзию лондонского волшебного сада с искусно замаскированными механизмами, позволяющими пространству перемещаться куда нужно. Двадцать шесть огромных арок вели к выходу из зала, как на пассажирские платформы, однако за ними виднелось многообещающее тускло-серое небо: это были знаменитые нью-йоркские порталы. Тот, что вел в Лондон, был угольно-черным; он стоял запертым.
Зал был внушительным и эффектным, но я понятия не имела, зачем его выстроили внутри анклава, даром заняв место. Вряд ли ньюйоркцы располагали кучей свободных помещений. Когда мы добрались до середины зала, шагая по полу, который упрямо утверждал, что нам не мерещится – точь-в-точь как бесконечные коридоры в Хитроу, я поняла, что они ничего и не строили. Это место было настоящим. Кто-то возвел это громадное здание в реальном мире, а ньюйоркцы его просто заняли. Я в равной мере удивилась и возмутилась: как они провернули такую махинацию незаметно?!
Шоломанчу тоже выстроили на самом деле, но именно поэтому железный каркас изготовляли по частям на манчестерских фабриках, поочередно тайком переправляли к месту назначения под покровом ночи, просовывали в двери (где бы они ни находились – но я надеялась скоро это узнать) и наращивали конструкцию изнутри. Множество сложных заклинаний заставляли эти части растягиваться. Большие аудитории и столовая были выстроены из негативного пространства, а внешние стены, по крайней мере наполовину, состояли из иллюзии.
Но этот мраморный зал не строили фрагментами и не раздували искусственно. Каждый квадратный метр пола был прочным и настоящим, и возможно, даже в присутствии зауряда зал бы не поколебался.
– Как вы это устроили? – шепотом спросила Аадхья у Хлои, пока мы спешили следом за Балтазаром.
– Что? – рассеянно отозвалась Хлоя – она, похоже, даже не замечала повседневного чуда. – Это просто старый вокзал. Анклав участвовал в тендере на снос и сделал вид, что все разрушил, а на самом деле просто перенес вокзал внутрь.
– Надо быть просто идиотом, чтоб снести такое здание ради крысиной норы, из которой мы только что вылезли! – заметила я.
Хлоя лишь пожала плечами, а у меня сразу же возникло сильное подозрение, что анклав проделал это в личных интересах тех мародеров, которые облегчили им процесс вытаскивания здания за пределы города. Использовать предназначенное для перевозок здание, через которое прошли миллионы заурядов, целеустремленных, полных желания путешествовать… физическое основание такого рода невозможно создать или купить, каким бы богатым ни был анклав; и, несомненно, это упростило постройку порталов.
На вокзале было полно волшебников, которые суетились почти так же, как зауряды, и двигались очень целенаправленно. У каждого портала разместились маленькие контрольные пункты – очаровательные беседки с одним-единственным креслом внутри, очевидно предназначенным для скучающего охранника. Но теперь рядом с каждой стояли десять мрачных тяжеловооруженных волшебников. Портал, ведущий в Токио – видимо, его, по мнению ньюйоркцев, с наибольшей вероятностью должны были атаковать шанхайцы, – охраняли минимум тридцать стражей. Перед ним возвели массивную шипастую стальную стену, которая больше подошла бы средневековому замку. Она была украшена зловещими орлиными головами, а внизу выступали огромные когти.
Несмотря на повышенный уровень безопасности, никто не помешал Балтазару нас провести. Стражей легко было отличить по толстой броне – наверняка очень практичной, предназначенной для того, чтобы глушить и поглощать магические удары, но в результате делающей их похожими на сердитые кушетки. Все они держали в руках одинаковое оружие – длинные металлические шесты, увенчанные тонким лезвием и фокусирующим кристаллом. Опять-таки разумно. Если можно ткнуть материальный объект в непосредственной близости от противника, нередко удается пробиться заклинанием через защиту.
Это, впрочем, было просто пушечное мясо – нанятые бойцы. Реальные силы не носили доспехов. Я без особых усилий заметила с полдесятка важных шишек, словно некий инстинкт выявлял их как потенциальную угрозу. Среди них был очень красивый и очень опасный мужчина в красных брюках и свитере из переливчатой змеиной кожи, которая почти сливалась с его собственным телом; на боку у него висел один-единственный короткий клинок с полруки длиной. Он тихо разговаривал с полной седой женщиной в просторном восточном халате из расшитого шелка, сидящей на скамье и всем видом намекая, что преодолела огромные трудности, прежде чем добралась сюда; но когда она ответила собеседнику, я буквально почувствовала ее голос всем телом, хоть и не разобрала слов. Казалось, она полностью контролирует помещение. Это походило на вулканическое заклинание, которым я воспользовалась, чтобы снести Шоломанчу.
Высокий мужчина, прислонившись к колонне, читал газету; на нем был элегантный старомодный костюм, шляпа, кожаные ботинки, массивные старинные часы на запястье, а под мышкой – трость с набалдашником в виде волчьей головы. Казалось, он перенесся в анклав вместе с самим вокзалом, а значит, наверняка нарочно добивался этого впечатления. Например, для путешествий во времени. Это великолепная боевая техника, хотя она мало кому дается. Насколько я понимаю, нельзя вернуться в прошлое и что-то изменить – можно лишь устремиться в обратном направлении с максимальной скоростью, чтобы как бы перестать быть в настоящем, а затем выскочить в нем же, но в другом месте, без физического перемещения, без щитов, установленных в двух точках.
Девушка с белыми волосами и розовыми и зелеными прядями сидела на полу в уединенном уголке, закрыв глаза. На ней было тоненькое черное платьице – и никакого оружия на виду. Она казалась смутно знакомой, и я ее скоро вспомнила – она окончила школу в том году, когда я поступила: выпустилась без отличия, но все-таки выбила себе гарантированное место в анклаве вскоре после открытия полосы препятствий. Она устроила демонстрацию для нескольких выпускников из крупнейших анклавов и в одиночку прорубилась через все препятствия. Меня, разумеется, не приглашали, поэтому я не знала, как она это сделала, но специализировалась она по алхимии, и явно не зря рядом с ней на полу лежал маленький пузырек с зельем. Руки у нее были судорожно сжаты – очевидно, она не горела желанием повторять.
Но такова цена за ловкий трюк, который ты выкидываешь, чтобы попасть в анклав. Члены анклава ожидают, что ты его повторишь, когда им понадобится. Таким был и мой план – по крайней мере, я так думала в течение трех первых лет в школе: обменять свою силу на место в крупном анклаве, где мне дадут пожизненный приют, просто чтобы иметь меня в резерве на крайний случай. Например, если грянет война анклавов. И теперь, когда мы стояли на пороге именно такой войны, я не нуждалась в объяснениях.
Никто нас не остановил. Женщина на скамье гулко сказала: «Балтазар», когда мы проходили мимо, и кивнула ему, будто не заметив, что мы тащимся следом.
– Руфь, Гровер, привет, – кивнул Балтазар, не замедлив шага.
Мы достигли узкой железной лестницы, ведущей вниз. Спустившись из ярко освещенного зала в темноту, мы на некоторое время ослепли; мрак рассеялся, только когда мы добрались до площадки и оказались в узком, застеленном плюшевым ковром коридоре особняка конца девятнадцатого века. Элегантные деревянные двери с ручками посередке чередовались с тусклыми лампами под зелеными абажурами на медных кронштейнах.
Это место, в отличие от вокзала, было далеко не таким настоящим. До двери с табличкой «33» понадобилось всего несколько шагов. Балтазар распахнул ее и впустил нас. Я не сразу поняла, где оказалась, – и замерла на пороге красивой гостиной.
Я-то думала, что мы пойдем в зал совета, в какой-нибудь сад или библиотеку… А он привел нас к себе домой.
Разумеется, я не могла развернуться и сказать: «Нет, не надо, выпустите меня отсюда». Но мне очень этого хотелось, потому что здесь жил Орион, здесь был его дом, и вот я пришла сюда, а его нет. Меня тянуло обойти всю квартиру, найти последние воспоминания о нем, любые обрывки, которые я могла бы собрать, и спрятать – и цепляться за них, как цепляются за забытые места.
По меркам заурядов это была так себе квартирка, из тех, что риелторы называют «уютными», имея в виду, что она невелика. По меркам анклава она была огромной и имела почти немыслимую роскошь – окна. Одна из стен гостиной почти полностью состояла из зеркальных стекол в красивых железных рамах, а по ту сторону виднелся сад – сад снаружи, в реальном мире. Он походил на внутренний дворик городского дома, площадью всего три-четыре метра, однако кирпичные стены были увиты плющом и розами, а на земле стояли растения в горшках. Окна, разумеется, не открывались – в анклаве не делают настоящих окон в наружный мир, поскольку сквозь них попытаются проникнуть десятки злыдней, – но все-таки это были настоящие солнце и зелень.