– Меня ждет совет. – И вышла, не сказав больше ни слова и не обернувшись.
Балтазар проводил нас – он даже предложил нам воспользоваться одним из порталов.
– Нет, – отказалась я, даже не удосужившись выяснить, куда этот портал ведет. Я хотела убраться отсюда поскорее, и если в ближайшем будущем меня ожидал тридцатичасовой межконтинентальный перелет – значит такова судьба.
Хлоя тащилась за нами, бросая на меня тревожные взгляды. Наверное, она хотела задать мне много вопросов о своей будущей Госпоже. Но такой возможности ей не представилось. Они проводили нас до выхода, и на пороге Балтазар сказал:
– Вскоре периметр закроют. Эль… спасибо, что приехала. Я очень рад с тобой познакомиться. – Он помедлил и добавил: – Я понимаю, все это очень странно…
Я повернулась и вышла, не собираясь слушать, что Офелия хотела лучшего, что он охотно готов открыть мне ее крайне важные, необыкновенные планы, касающиеся всего мира… Я не сомневалась, что Балтазар тоже говорил абсолютно искренне. Наверняка он верил всей душой – он сам состоял в анклаве и пользовался влиянием. Он женился на Офелии и поддерживал ее замыслы не потому, что страстно желал получить место.
Лизель и Аадхья не отставая шли за мной, и это было хорошо, потому что я не замедляла шаг, хотя понятия не имела, куда выведет грязная, вонючая станция метро, которая заняла место мраморных залов украденных анклавов. Я просто шла по указателям, пока не увидела солнечный свет. Когда мы, моргая, наконец вышли из недр земли, Аадхья устремилась к ближайшей удобной точке – это было даже не кафе, а крошечный киоск с мороженым, вокруг которого на тротуаре стояло несколько шатких металлических стульев.
– Никуда ее не отпускай, – велела она Лизель.
Я что, нуждалась в няньке?
– Давай быстрей, – резко сказала Лизель.
Аадхья пошла забрать машину с парковки. Еще один плюс магии – возможность без проблем припарковаться неподалеку от метро. Едва мы сели в машину, Аадхья без единого слова тронулась с места. Словно по какому-то инстинктивному невысказанному уговору мы все молчали, пока не миновали туннель и не оказались в Нью-Джерси, как будто было необходимо, чтобы от чудовища нас отделила текучая вода. Но едва мы выехали из туннеля, Лизель спросила:
– Она малефицер?
И в то же мгновение Аадхья сказала:
– Слушай, ну и фигня.
– Да, – ответила я обеим сразу.
– Думаешь, они… знают, – к концу фразы Аадхья превратила вопрос в утверждение.
Конечно. «Они» – то есть все, кто имел вес: остальные члены нью-йоркского совета, старшие волшебники анклава. Конечно, для них это была фича, а не баг. Темная колдунья с фантастическим самообладанием, способная на все и готовая сделать худшее – разумеется, любой анклав ухватился бы за нее обеими руками. В конце концов, такова была моя собственная стратегия по завоеванию места в анклаве – превосходная стратегия; правда, я оказалась не готова ее воплотить. Неудивительно, что Офелия была первой кандидаткой в будущие Госпожи. Вполне вероятно, что она сама решила не торопиться.
Я сжимала ее коробочку в кулаке – но не из опасения: скорее, я хотела убедиться, что она никуда не денется. Остаток пути я провела неотрывно глядя на нее, пока Аадхья не остановилась возле здания, на первый взгляд напоминающего клуб или ресторан, – большой дом из розового кирпича, похожий на кошмарный лондонский особняк, только не заброшенный. Вокруг росли потрясающие цветы – казалось, благоухал весь сад. Аадхья оставила машину на дорожке и повела нас к двери. Я осторожно спросила:
– Ты тут живешь? – Я отчасти ожидала, что она рассмеется, но Аадхья ответила:
– Да. Прости, я бросаю тебя на растерзание волкам.
И открыла дверь.
«Волки», то есть ее родные, действительно набросились на нас как на добычу. Мама Аадхьи подбежала ко мне, двумя руками ухватила за щеки, расцеловала и некоторое время держала так, улыбаясь до ушей и со слезами на глазах.
– Аадхья нам все про тебя рассказала, – объяснила она хрипло.
Я сглотнула.
Этот прием ничуть не походил на мой злополучный визит к папиным родственникам. Гигантский особняк, в котором жила Аадхья, был полон всех мыслимых удобств – стопроцентно заурядных. Так семья Аадхьи защищала последнего уцелевшего ребенка: всю магию спрятали в маленьких каморках наверху и в подвальной мастерской, а остальные комнаты открыли для друзей, которых Аадхья завела в обычной местной школе. Дом превратили в уютное место для детей-заурядов, чтобы злыдни даже приблизиться не могли.
Двери дома не закрылись даже после того, как Аадхья поступила в Шоломанчу. Когда все мы сидели вокруг бассейна на заднем дворе, попивая холодный чай и уплетая свежие лакомства, от которых я не могла оторваться, вдруг без предупреждения появилась соседка с целой корзинкой спелых помидоров; она заявила, что помидоры буквально заполонили у нее огород, с восторгом отметила, что Аадхья выросла за время, проведенное в пансионе, лучезарно улыбнулась Лизель и лишь немного поколебалась, взглянув на меня. Смутное выражение неловкости мелькнуло на ее лице, но женщина торопливо наклеила на него решительную улыбку, а потом неуклюже извинилась и ушла, когда ей предложили чаю.
Вероятно, родные Аадхьи испытывали то же ощущение, что и все, но не подавали виду. Они были магами, а я – не школьной подружкой, а союзницей Аадхьи. Мы вытащили друг друга из Шоломанчи. Для большинства из нас, неудачников, которых после выпуска не ждет никакой анклав, это самые важные отношения в жизни, не считая разве что брака, а иногда и важнее. Почти весь минувший год я пыталась убедить себя, что кто-то действительно пожелал быть моим союзником и другом, а не просто использовать меня – брезгливо и подозрительно, на расстоянии вытянутой руки. Я никогда не думала, каково это – поддерживать такого рода отношения после выхода из школы.
Меня встретили с радостью.
Так что все-таки это походило на мой визит к папиным родным – точнее, первые блаженные мгновения этого визита, которые много лет не давали мне покоя. Теплое золотое видение – моя семья. Но на сей раз прекрасное ощущение не развеялось. И я не спешила уходить, хотя мне действительно пора было идти, раз я за все это взялась. После жгучей боли, которую причинили встреча с Офелией и взгляд на жизнь Ориона, это напоминало прохладный бальзам.
Бабушки Аадхьи продолжали подносить восхитительное угощение. Между чаепитием и ужином не было перерыва – мы просто перешли из садовых кресел за большой стол под золотыми висячими лампами. Домой вернулся папа Аадхьи – на той неделе он работал в бостонском анклаве. Представляете, он сел в машину и приехал специально, чтобы поужинать с нами – и с собой он привез кузена из Калькутты, который учился в Бостоне на специалиста по автоматическим артефактам. Это был удивительно красивый молодой человек двадцати двух лет (мне дали понять, что он еще не помолвлен, посадили его рядом со мной, расспросили про мою маму и позвали в гости вместе с ней).
Аадхья драматически закатила глаза за спиной у матери и беззвучно проговорила «извини». Мне, впрочем, вовсе не казалось, что нас насильно сватают. Никто всерьез не ожидал, что мы с ним захотим встречаться – просто… мне показывали возможный путь и давали понять, что, если я захочу по нему пойти, возражений не будет. Я ждала совсем другого, поэтому не чувствовала досады. Калькуттский кузен улыбался и даже немного заигрывал – в другое время меня это бы крайне изумило или даже привело в восторг. Предложение Лизель тоже меня удивило, но у нее хотя бы был логичный мотив. Я не ожидала, что какой-то посторонний человек выразит желание познакомиться со мной без всякой очевидной причины.
При других обстоятельствах я бы смутилась, не поверив собственным глазам, потом начала бы неуклюже флиртовать в ответ, дала бы ему свой свежеполученный номер телефона, может быть, даже подумала бы, не выпить ли с ним кофе – самым банальным образом. Если бы только Орион был жив, и я могла бы твердо сказать, что пока не собираюсь объявлять свое сердце занятым, и что он тоже вправе пообщаться с другими людьми – ну, типа убедиться, что у нас не просто школьный роман. Вряд ли мне на самом деле пришлось бы говорить Ориону все эти благоразумные вещи. Я представляла себя с ним – или одну, без вариантов. И конечно, очень хорошо и приятно было воображать себя с кем-то – с кузеном Аадхьи или с каким-нибудь юношей, которого я еще даже не повстречала, но я могла мечтать, а Орион – нет, потому что Орион погиб.
Поэтому вместо милого обычного разговора я извинилась, пошла в ванную и заперлась, чтобы перевести дух и умыться; вытершись, я наконец достала из кармана коробочку Офелии и открыла крышку. Коробочка начала расти, пока не увеличилась раз в шесть. Внутри, на подстилке из черного бархата, лежал разделитель маны. Он напоминал карманные часы на ремешке, и на крышке был выгравирован герб анклава. Орион носил похожий разделитель, но мог только отдавать ману.
Рядом лежал кусочек плотной бумаги, и на нем были написаны координаты для навигатора, а внизу – «Синтра, Португалия».
Моя Прелесть с трудом вылезла из кармана – она до отвала налопалась жареного риса, и я надеялась, что у нее не случится несварения. Прыгнув на стол рядом с коробочкой, она положила лапку на разделитель, словно пытаясь его отодвинуть, посмотрела на меня ярко-зелеными глазами и тревожно пискнула. «Надеюсь, ты понимаешь, во что ввязываешься».
– Не я, а мы, – сказала я.
Она убрала лапку, с тоской посмотрела на меня, еще раз пискнула и вновь залезла в карман.
В другой карман, словно в качестве противовеса, я убрала записку и вышла попрощаться.
Глава 9Синтра
Ясразу же столкнулась с возражениями.
– Во-первых, я с тобой, во‐вторых, мы летим утром, – заявила Аадхья, как только я отвела ее в сторонку. – У тебя такой вид, будто ты попала под бульдозер.
– Вид у нас будет еще хуже, если в Шоломанче не хватит маны, когда мы попытаемся войти, – возразила Лизель, доставая из кармана телефон. – Самый удобный рейс через четыре часа. Надо немедленно ехать в аэропорт.