Я была совершенно не в том состоянии духа, чтобы медитировать, хотя другого состояния у меня и не бывает. Конечно, выглядели мы как полные придурки, когда сидели скрестив ноги возле какой-то странной пагоды; каждый раз, когда по тропинке проходили туристы, они глазели на нас – теперь пагоду видели все, поскольку мы сидели вокруг нее, и это значило, что мы не сможем войти, пока зауряды не уберутся. Я, мягко говоря, не фанат современных анклавов, но могу с уверенностью сказать, что материальная дверь – большой шаг вперед.
Мы ничего толком не продумали – просто сидели и пытались попасть внутрь, потому что пагода торчала прямо перед нами. Мы были полны досады, усталости и отчаянного желания прорваться через преграду. Разумеется, первым это удалось Ченю; сидя с закрытыми глазами, я услышала, как он глубоко вдохнул, а потом поднялся и куда-то пошел. Сначала я испытала огромное облегчение: он прорвался! А потом поняла, что послала двенадцатилетнего мальчишку в анклав, где его, весьма вероятно, ждали убийцы.
– Чень! – заорала я, открыв глаза. – Подожди! Чень, назад!
Это, конечно, не помогло, только несколько бродящих поодаль заурядов двинулись к нам, чтобы выяснить, в чем дело; и тут Орион сказал: «Я за ним». Когда я развернулась, чтобы отругать его за медлительность – чего он тормозил, если это так легко? – Орион уже исчез. Я осталась с Аадхьей и Лизель – и четырьмя посетителями храма, которые хмуро смотрели на меня. Они не уходили еще несколько минут, неодобрительно перешептываясь и явно надеясь нас выдворить, но мы продолжали упорно сидеть на месте, и наконец они сдались и ушли. Я снова закрыла глаза и попыталась поймать чрезвычайно уклончивый дзен.
Все мы сидели глубоко дыша (у меня даже это получалось с нотками ярости), когда Аадхья вдруг нащупала мою руку, сжала ее и тихонько сказала:
– Пошли искать Лю.
Я сделала еще один вдох и выпустила весь гнев; вот, именно то, что нужно, больше никакой ерунды. Не открывая глаз, я взяла за руку Лизель, и все вместе мы вошли в анклав.
Вход представлял собой короткий широкий коридор с истертыми стенами, который вел к каменной стене с изображением дракона. Вместо того чтобы сделать барельеф, чешуйчатое тело, наоборот, вырубили в камне, словно дракон улегся полежать на свежем цементе, а потом встал и ушел.
Я взглянула на Ченя: он стоял бледный и испуганный, прижавшись спиной к стене у входа и тяжело дыша, и я поняла, что тут действительно побывала какая-то тварь: на рубашке у Ченя виднелись четыре параллельных неглубоких следа от когтей и несколько капель крови. Но напугало его не это. Он смотрел на Ориона, неподвижно стоящего в дальнем конце коридора, спиной к нам, лицом к изображению дракона.
Я стиснула зубы и подошла к нему. На полу тоже виднелись следы когтей, как будто что-то длинное и извивающееся тащили волоком, невзирая на сопротивление.
– Ты как? – осторожно спросила я.
Мне хотелось не интересоваться состоянием Ориона, а стукнуть его, сказать, что он чурбан, но я не решилась, потому что ему явно было нехорошо, и я понятия не имела, как ему помочь.
– Пошли, – коротко сказал он.
Мы осторожно обогнули стену – и оказались во внутреннем дворе. Неподалеку от нас находился пруд с переброшенным через него мостиком – все очень мило, только вода высохла. Стояли там и несколько старых сухих деревьев; мертвые ветви походили на кости. Над головой была пустота. Мы все к ней привыкли – да и как можно не привыкнуть к пустоте в Шоломанче. Однако я заметила нечто странное: внутренние стены павильонов, окружающих двор, были сделаны из раздвижных панелей; кто-то, похоже, предполагал впускать в здания свет и воздух. Видимо, их выстроили во внешнем мире.
Мы осторожно шагнули вперед, и я поняла, что именно так оно и было, потому что под ногами у меня не колыхался кошмар. В этом месте и не пахло малией. Его никогда не отнимали у пустоты. Волшебники выстроили себе здание на храмовой территории и жили в нем, окруженные заурядами, пока наконец оно тихонько не ускользнуло из мира. Такого рода естественные анклавы чрезвычайно редки. Но пекинцы этим не удовлетворились. И я сомневалась, что члены анклава еще тут жили, даже новобранцы низшего разряда. На полу лежал густой слой пыли, потревоженной относительно свежими следами. Груды ящиков во дворе и в пристройках, очевидно, тоже появились совсем недавно – анклав явно пытался хоть что-то спасти от грозящего разрушения. Мы пошли по цепочке следов через двор в главное здание, и там они уперлись в сплошную стену. Один отпечаток так и остался рассеченным пополам.
Я уже готова была пойти напролом, но тут Моя Прелесть пискнула, и я повернула голову. Слева за низким столиком сидел усатый старик в замысловатом старинном костюме и что-то аккуратно выводил тушью при свете магического шара. Он явно не собирался нападать на нас, но, с другой стороны, вполне мог писать мощное проклятие.
– Твою мать, – негромко произнес Чень у меня за спиной.
– Ты знаешь, кто это? – шепотом спросила я.
– Э… Седьмой Мудрец, – ответил Чень еле слышно.
Тот невозмутимо продолжал водить кисточкой, будто наше присутствие и даже само время не имели для него никакого значения.
– Он основал анклав, – продолжал Чень.
– Анклаву тысяча лет! – возразила Аадхья.
– Это Седьмой Учитель – тот, кто находился здесь, когда дом покинул реальный мир, – сказал Чень. – По легенде, он не умер. Он продолжал учить мудрости тех, кто сюда приходил, а в один прекрасный день просто исчез. Говорят, он иногда возвращается, если анклаву грозит беда, но никто его не видел уже несколько веков!
– Отлично, – буркнула я.
Я понятия не имела, сколько силы надо иметь, чтобы все это устроить, но способности у старика были впечатляющие.
– А что он делает, когда возвращается?
Чень беспомощно пожал плечами, но тут старик нанес на бумагу последний штрих, аккуратно отложил кисточку, повернулся и поманил нас пальцем. Мы не двигались – мы же не идиоты, – а он молча сидел и смотрел на нас, терпеливо и умудренно; так смотрела на меня мама, когда в детстве я закатывала истерику. Сейчас мне это нравилось не больше, чем тогда, но в то же время я немного успокоилась – насколько можно успокоиться, когда встречаешь тысячелетнего волшебника, умеющего то пропадать, то появляться снова. Но я точно знала, что деваться нам некуда. Нам нужно миновать стену, и, скорее всего, этого не удастся сделать, не поговорив сперва с ним.
Я неохотно приблизилась. Он молчал, излучая терпение, пока я не села на пол по другую сторону стола. Я поклонилась – не слишком изящно. Впрочем, моя попытка его вполне удовлетворила – он что-то сказал, и я почувствовала себя первоклассником, которому подсунули неадаптированного Шекспира. Я посмотрела на Ченя; вид у него был ошеломленный, но все-таки мальчик перевел:
– Кажется, он сказал… «не бойся, дочь Золотого камня». Ты что-нибудь понимаешь?
Я машинально схватилась за сумку с сутрами, по-прежнему висящую у меня на груди. С сутрами, которые мечтал раздобыть мой папа, потому что его семья жила в анклаве Золотого Камня, похожем на пекинский и выстроенном без малии.
– Да, – сказала я.
Я все понимала – а толку? Мне стало еще страшнее. Старик смотрел на меня ласково и словно с сожалением. Он сказал что-то еще, и я уловила имя Лю; затем он взял со стола свиток и показал мне. Чень замер – и объявил:
– Он говорит – это приведет тебя к Гуо И Лю!
Я взглянула на свиток. Иероглифы были стилизованные, и я в них сильно сомневалась (тем немногим китайским заклинаниям, которые я знала, Лю научила меня со слуха); тем не менее я ему поверила. Смотреть на этот свиток было все равно что смотреть на карту, которая куда-то тебя приведет. Старик кивнул и произнес фразу, которую я поняла:
– Закончи начатое. – Он добавил что-то еще, более сухо, протянул руку и коснулся сияющего золотого шара. Тот немедленно погас; когда я проморгалась, старика уже не было. Остались только стол, покрытый нетронутым слоем пыли, и свиток у меня в руках.
– Кажется, он сказал «Как же вы мне надоели, демоны», – с некоторым сомнением перевел Чень.
– Я его прекрасно понимаю, – пробормотала я, вставая.
Я подбежала к пустой стене и приложила к ней свиток. Буквы сразу же налились золотым светом, весь лист озарился по краям и внезапно вспыхнул, оставив аккуратное прямоугольное отверстие, выходящее в узкий маленький проулок – да, это был проулок, а не коридор, и над ним нависала пустота; стены по обе стороны были испещрены дверными проемами, за которыми стоял мрак. Фонари, висящие рядом с ними, не горели – только один в дальнем конце светил красным.
Я шагнула в отверстие, края которого еще рдели, как угли, и тут же весь проулок словно ринулся ко мне – ну или это я понеслась по нему. У двери с красным фонарем я затормозила так резко, что едва устояла на ногах.
Из темноты доносился неприятный низкий гул, пол у меня под ногами потрескивал и вроде бы прогибался. Как Шоломанча, этот гигант колебался на краю; его удерживала лишь глубоко укорененная сила маленького домика у меня за спиной. Но равновесие было нарушено. Я не знала, насколько велика была та часть пекинского анклава, которая находилась внизу, но она точно представляла бóльшую часть. Тысячу лет назад жилище мудреца само по себе ушло из мира и стало первой ступенькой в пустоте. Затем, относительно недавно, пекинцы пристроили к нему здоровенное расширение, расположенное в гуще современного мегаполиса и кое-как связанное с основанием. Там, на другом конце, находились лаборатории, библиотеки, квартиры. Все они вот-вот грозили сорваться в пустоту.
Из-за двери доносился тяжелый ритмичный стук, и от каждого удара земля колыхалась – это работали какие-то серьезные чары. Заклинание, которое накладывали пекинцы, чтобы спасти анклав. Заклинание, которое должно было навредить Лю.
Я обернулась; мои спутники по-прежнему стояли у стены, отделяющей дом мудреца от проулка. Орион, замерев в прямоугольном проеме, смотрел на меня. Колено у него висело в воздухе – он застыл посредине шага. Какие бы чары ни наложил мудрец на этот свиток, очевидно, их хватило только на одного человека, а в проулке, вероятно, действовало нечто вроде замедляющего заклинания.