Я зашла внутрь, чувствуя, как в животе все переворачивается. Им это сошло с рук. Пятьдесят или сто лет назад группа волшебников собралась в этой комнате, сунула бедолагу вроде Лю в жестяную бочку и обрекла на бесконечные мучения, потому что им была нужна чудовищная сила, высвободившаяся в результате – даже не для того, чтобы построить анклав, а для того, чтобы его расширить! Я заставила себя войти внутрь, приготовившись ощутить под ногами чудовище, которое сотворили в этой каморке. Но когда я, сжав кулаки, шагнула за порог… то не почувствовала ничего. Передо мной была просто пустая каморка, мрачная и убогая.
На полу лежал один-единственный круглый диск вроде крышки от люка с прорезанным в середине квадратным отверстием и надписью из четырех иероглифов: «Спасение от верной гибели» – это выражение я выучила наизусть еще в школе. В наше время такими примитивными заклинаниями не пользуются. Диск потрескался и распался на четыре части, словно какой-то великан стукнул по нему кулаком. На месте основания осталась дыра, и пустота изо всех сил пыталась вернуться к бесформенному хаосу. Анклав держался только потому, что волшебники по-прежнему в него верили, но этого было недостаточно, чтобы удержать целый магический город.
И тут я поняла, что именно так малефицер разрушал анклавы. Он узнал секрет их возведения и сообразил, что в каждом есть ключевое слабое место. Вероятно, враг наносил удар изнутри: когда анклав кренился и защитные заклинания рушились, малефицер высасывал ману и предоставлял обломкам валиться в бездну.
Честно говоря, я этого не хотела. Я не хотела отрывать пекинский анклав от основания и сталкивать в пустоту. Цзяньюй, выстроивший людей в цепочку, чтобы подносить мне кирпичи, не заслуживал гибели. Как и наши однокашники, которые в Шоломанче рискнули собственной, весьма вероятной возможностью спастись, чтобы сделать мир безопаснее для всех. Даже собравшиеся в амфитеатре маги, позволившие мне снять кирпичи с Лю, этого не заслуживали. А если и заслуживали – кому была бы польза от того, что рухнули башни и сгорело метро, обвалились библиотеки и лаборатории? Я должна была сделать так, чтобы это больше никогда не повторилось; выручив пекинцев, я должна была задуматься над тем, как убедить магов больше не возводить анклавы. Но я не хотела, чтобы пекинский анклав погиб, точно так же как не хотела, чтобы в пустоте сгинул волшебный лондонский сад.
Поэтому я достала из сумки сутры и открыла первую страницу, украшенную декоративной рамкой с золотыми листочками. Прекрасно выведенный заголовок гласил, что это одно из заклинаний Золотого Камня – тех, которые следовало использовать на последнем этапе. Я сделала глубокий вдох и нырнула.
Раньше я уже произносила фрагменты сутр, но никогда не доходила до сложных заклинаний. Однако я столько времени смотрела на них и мечтала о том, что можно сделать с их помощью… Древний санскрит напоминал глоток холодной воды, порыв согретого солнцем воздуха, вкус меда и роз, и мои глаза щипало от слез, потому что на мои заклинания это совсем не было похоже. Сутры больше походили на мамины чары, прекрасные и полные света.
В ту минуту я отчетливо и с радостью поняла, что уже не важно, каким образом сутры попали ко мне и как я за них заплатила. Я не могла вернуть уплаченное, тем более не могла отменить то, что сделали когда-то пекинцы. Но строительство Золотого анклава было задачей, которой я хотела посвятить жизнь. А еще я впервые почувствовала, что сутры желали принадлежать мне, что они действительно были моими, хотя раньше я в это не верила, пусть даже тщательно полировала их, обнимала, бережно укладывала на ночь.
Как будто соглашаясь со мной, страницы засветились мягким золотистым светом в тусклой тесной комнате. Книга слегка потянулась из моих рук и, когда я разжала пальцы, взмыла в воздух и зависла перед глазами. Очень удобно – страница как раз перевернулась, и нужно было колдовать. Заклинания лились из меня как песня, и я повернулась и взяла у Цзяньюя, стоящего в конце цепочки, первый кирпич. Я опустилась на колени, продолжая петь, и обеими руками положила кирпич в самый центр разбитого диска. Треугольные обломки стали осыпаться по краям. Кирпич застыл на мгновение, а потом вырвался у меня из рук и погрузился в темноту, как если бы я бросила его в болото.
Но это была не просто темнота – это была пустота, готовая поглотить весь анклав. Еще один обломок диска свалился в нее – и в разные стороны поползли тонкие темные линии. Я повернулась, схватила второй кирпич и опустила его как можно скорее, потом отправила вдогонку третий, словно пыталась опереть его на предыдущий.
Поначалу все было просто – но только потому, что я бросала кирпичи прямо в темноту. Когда мне действительно удалось соединить два кирпича, я сразу это почувствовала. Я опустила девятый или десятый кирпич, и столкновение отозвалось у меня в руках, во всем теле, потом в целом анклаве – могучее колебание почвы… нет, это была не сила, а прочность.
Вы, наверное, думаете, что я сразу воодушевилась. К сожалению, было невозможно не заметить разницу между этим ощущением и всем остальным, что меня окружало: весь анклав, по сути, держался на волшебной пыли и добрых мыслях (точнее – жадных и себялюбивых); они могущественны, но ничего общего не имеют с материальной реальностью. Вот что я такое почувствовала – реальность, недвусмысленный намек на то, что анклав представляет собой чушь и вымысел. С чего мы взяли, что в нем можно существовать?
И в тот самый момент тонкие линии пустоты побежали дальше, распространяясь по маленькой каморке и ветвясь. Они разбегались, словно анклав был прекрасной картиной старого мастера, плоской, хотя и написанной с иллюзией глубины. Линии ползли как будто наугад. Одна скользнула вдоль узкого прохода, а потом по стене проулка; другие обводили людей, стоящих в цепочке, и это тревожило сильнее.
Я перестала смотреть на них и сосредоточилась на кирпичах, но они снова стали тяжелее. Плечи и руки у меня уже отваливались. Качнувшись всем телом, я брала кирпич у Цзаньюя, а потом, продолжая то же дугообразное движение, бросала его на кучку в середине, далеко не такую аккуратную, как безупречный круг, который члены совета выложили поверх Лю. Я пыталась складывать кирпичи так, чтобы они касались друг друга хотя бы одним краем. В каком-то смысле это помогало, но в то же время я разбивала диск, много лет удерживающий всю тяжесть анклава, и не успевала чинить то, что разрушала сама.
Цзаньюю тоже приходилось трудно, но, несмотря на это, он подступил чуть ближе, чтобы мне не приходилось тянуться. От напряжения он весь дрожал, стиснув зубы. Тут одна из наших выпускниц, стоявших позади него – кажется, ее звали Сяо Цзяо – сказала по-китайски:
– Удвоить! Нужно удвоить!
И, когда он вручил мне очередной кирпич, она не отдала ему следующий, а шагнула вперед, шатаясь от тяжести, и позволила Цзаньюю взяться за другой конец.
Они вместе поднесли его ко мне, и действительно так было удобнее: я нацелила кирпич в пустое место между двумя другими и заполнила брешь. Цепочка колыхнулась и медленно двинулась вперед, сжимаясь; в нее вставало все больше людей. Сяо Цзяо настойчиво поманила стоящего за ней мужчину, и очередной кирпич ко мне поднесли уже трое.
К концу работы в цепочку встали все. Последние кирпичи не столько передавали, сколько несли над толпой, поддерживая их десятками рук. Люди набились в узкий проход; вместе со мной в тесной комнатушке стояли человек тридцать, и даже члены совета присоединились к работе, но кирпича все равно могло коснуться только ограниченное количество. Кто-то в дверях ахнул; сразу трое упали на колени, и кирпич, выскользнув у них из рук, пропал в пустоте. В разные стороны побежали похожие на паутину черные линии. Один мужчина завопил, схватившись за ногу, рассеченную трещиной; все его тело двигалось, а отрубленная часть – нет: она просто стояла на месте, отделенная от туловища, а потом перестала существовать.
Прерывать заклинание было нельзя, поэтому я ничего не могла сказать; но я ухватилась за Сяо Цзяо и принялась энергично указывать на стены комнаты. Она поняла меня и крикнула:
– Валите стену!
Ее то ли не поняли, то ли просто перестарались, но в считаные мгновения все стены вокруг нас рухнули: люди бросились в два дома, расположенных по обе стороны тайной комнаты, и пробили в боковых стенах здоровенные дыры. Толпа теснилась вокруг меня так плотно, что мне уже почти не нужно было брать оставшиеся кирпичи в руки. И хорошо, потому что они сделались почти неподъемными даже для меня. Очередной кирпич я просто занесла над пустым местом – и он, выскользнув у меня из рук, пролетел несколько сантиметров и со стуком улегся. На нем отчетливо виднелись следы моих потных пальцев. Сяо Цзао не дала мне потянуться за новым кирпичом – она повернулась и бешено замахала руками, приказывая всем придвинуться ближе и встать вокруг отверстия.
– Все вместе, давайте последние! – крикнула Сяо Цзяо, и конечно, она была права: кирпичи становились все тяжелее, и, беря их один за другим, я не смогла бы довести дело до конца. Вот почему золотые анклавы не бывали большими: даже сущность третьего порядка не могла в одиночку выстроить основание, способное удержать вес современных небоскребов и линий метро.
Вместо этого я стала в центре круга, чтобы никому не мешать. Сутры полетели за мной, и я произносила заклинание, пока вокруг меня все пели: «сан», «ер», «йи». Когда я проговорила завершающие слова, люди одновременно положили кирпичи, завершив последний круг и разбив вдребезги остатки старого диска.
Анклав задрожал, и трещины начали разрастаться так, что все вокруг застонало. Я не знала, что делать дальше – я дошла до последней части заклинания, до последней страницы с золотым бордюром, до последней строчки комментария. Книга больше ничего не содержала, кроме послесловия: писец пространно благодарил своих покровителей, которые дали ему место в багдадском анклаве после того, как всю его семью истребили злыдни. Это так меня взбесило, что завершающие страницы я прочитала только раз.