на улице, с маленькой собачкой, в мире, полном тварей, которые хотели ее сожрать.
Но я не могла об этом сожалеть, потому что в противном случае мне пришлось бы стоять сложа руки, пока чреворот, хранивший ее дом, пожирал бы десятки таких же невинных новичков, обрекая их на бесконечную муку в собственном брюхе. Чревороты никогда не наедаются досыта. Они не прекращают охоту. Их ничто не способно убить. Кроме меня.
Но теперь, если бы кто-то позвал меня, умоляя убить чреворота, я бы знала, что вместе с ним уничтожу анклав и всех, кто внутри. В школе я откровенно ненавидела членов анклавов, но все же это были просто люди. Даже если в основании анклава лежало море малии – что толку просто взять и разнести всю конструкцию? Здания были не виноваты, и большинство обитателей анклава – тоже. Я была захвачена мечтой о волшебном лондонском саде, хотя именно я разрушила защитные заклинания лондонцев, во время выпуска принеся избавление бессчетным жертвам Стойкости – чреворота, которого они, вероятно, и отправили кормиться в Шоломанчу.
Я не жалела, что спасла волшебный сад; не жалела, что пекинский и дубайский анклавы по-прежнему стояли, тем более теперь убежище в них обрели еще больше людей. И мне было очень жаль Сальту и Бангкок. Но еще я не жалела о том, что убивала чреворотов. Люди, погибшие в Сальте и Бангкоке, просто умерли, и все. Они не подвергались бесконечной пытке, чтобы другие могли жить в роскоши на их могилах. Если тебя проглотил чреворот, смерть – это то, на что ты надеешься. Смерть – твой единственный шанс на спасение.
Но что же дальше? Конечно, мама бы сказала: «Главное – не причиняй вреда». Но для меня этот совет не годился. Если бы кто-нибудь в отчаянии обратился ко мне, зная, что вот-вот станет жертвой чреворота, я бы не позволила твари взять верх. Но если бы я ее уничтожила – я бы обрушила целый анклав в пустоту, скорее всего вместе с обитателями. Моя личная проблема вагонетки.
Поняв, что не засну, я вышла и села у фонтана, слушая журчание воды. Я открыла сутры и принялась листать не читая – просто рассматривала книгу как произведение искусства с красивыми линиями, позолоченными виньетками и яркими чернилами. Сияющую гарантию безопасности, которую люди были готовы приобрести ценой убийства. Я подумала: маги не перестанут совершать ужасный ритуал, потому что не добьются безопасности другим путем. Я не смогла выстроить анклавы для всех, я даже не смогла исправить те, что уже стояли, – а моих анклавов они не захотят. Наверняка в Лондоне, Пекине и Дубае маги уже начинали злиться и жалеть о потерянном месте, о силе, которой теперь приходилось делиться. Люди, знающие секрет строительства огромных анклавов – знающие все необходимые заклинания, могли снова их наложить.
Как этому помешать?
Близился рассвет, слышалось пение птиц. Дипти медленно вышла из внутреннего дворика и с трудом села рядом со мной. Я не знала, хочу ли говорить с ней. Несколькими словами она определила всю мою жизнь; и хотя она сделала это, чтобы спасти меня от ужасной судьбы, я не могла принудить себя к благодарности. Мне не хотелось повторения.
Впрочем, Дипти тоже молчала – просто сидела рядом, как мама, и постепенно до меня дошло, что она проходила через это уже не раз. Всю жизнь ей приходилось делать выбор за людей, которых она любила, с сознанием того, что в результате она может лишиться их любви. Мой дедушка все-таки не ушел из дома вчера вечером, но и не простил ее. Он знал, что пророчества Дипти иногда исполнялись странным образом, но никак не мог поверить, что она действительно произнесла слова, которые не были по сути правдивы, и обрекла на страдания единственную дочь его любимого сына. «Он бы поднялся на вершину горы и бросился бы в пропасть вместе с тобой». Дедушка не нашел в себе другого ответа – другого способа спасти мир от меня.
Я тоже не знала, смогу ли простить Дипти. Сударат, возможно, не простила бы меня, если бы узнала правду. И выпускники Сальты, которые вырвались из Шоломанчи и обнаружили, что их дом разрушен, а близкие погибли.
– Как ты это терпишь? – коротко спросила я.
– Иногда никак, – сказала Дипти. – Иногда я заставляла других выбирать, даже если знала, что это лишит их всякого выбора. А потом… жила и наблюдала за последствиями. Поэтому, когда у меня недостает сил, я выбираю сама. И надеюсь, что поступаю хорошо.
Меня это не особенно утешило, и дальнейший маршрут не прояснило. Дипти просто говорила с людьми, а они шли своей дорогой и принимали собственные решения. Я же стирала анклавы с лица земли каждый раз, когда уничтожала чреворота. Могла ли я это искупить, возводя новые убежища?
Я протянула Дипти сутры и позволила ей подержать книгу на коленях; переворачивая страницы, она что-то беззвучно произносила на санскрите.
– Арджуна мечтал об этом, – сказала прабабушка. – С самого детства. С тех пор как ему рассказали про наш старый дом. «Бабуля, однажды мы снова будем жить в Золотом анклаве». Когда я укладывала его спать, он спрашивал: «Ты видела Золотой анклав?» И когда я говорила «нет», он с улыбкой поправлял: «Пока нет».
– Я построю для тебя Золотой анклав, – пообещала я.
Дипти закрыла сутры и почтительно погладила обложку; глаза у нее были мокрыми от слез. Затем она взяла меня за руку и негромко сказала:
– Только не так.
Я опустила взгляд. Дипти держала меня за левую руку. За ту, на которой был надет нью-йоркский разделитель маны.
Я им не пользовалась. Дубайцам и пекинцам я помогла, используя их собственную ману, а не ману, взятую из нью-йоркского хранилища. В Мумбай я добралась и чреворота убила исключительно своими силами. При помощи моего нового заклинания убивать чудовищ было нетрудно. По сути, я просто указывала им на очевидный факт. Разумеется, они уже были мертвы. И разумеется, нельзя выстроить жилище в пустоте. Это была явная ложь, все та же ложь о бессмертии.
Но… я все-таки не сняла разделитель. Я оставила его на тот случай, если он мне понадобится. Хотя я и знала, какой ценой Офелия наполняла хранилище.
Тогда я медленно расстегнула браслет, подержала разделитель в руках, а потом вышвырнула его из нашего мира. Ничего сложного. Бросок, капелька маны – и он исчез.
Дипти издала легкий вздох облегчения, как если бы я успешно преодолела препятствие, которое вызывало у нее опасения.
– У нашей семьи есть запас маны, – сказала она. – Мы соберем еще. А когда накопится достаточно и если будет на то воля мироздания, ты вернешься и построишь для нас Золотой анклав.
Я кивнула и спросила:
– Куда мне идти?
Нельзя вернуться, сперва не уйдя. Но прежде чем Дипти ответила, у меня зазвонил телефон: Лизель. Я посмотрела на Дипти, и та кивнула. Я ответила на звонок, буркнув:
– Ну и скорость.
– Война началась, – без всяких вступлений сообщила Лизель. – Мне только что звонил Элфи. Шоломанча под ударом.
– Я не виновата! – воскликнула я.
– Ты тут ни при чем! Иначе я бы тебе не звонила!
Я буквально видела ее раздраженное лицо.
– Сингапур и Мелака послали свои бригады, чтобы полностью уничтожить вход и больше не вкладывать в школу ману. Нью-Йорк попытался их остановить, но нападающие заняли оборону и позвали союзников. Шанхай объявил, что идет на помощь.
Лизель могла не объяснять дальше: я и так видела развитие событий. Члены анклавов были перепуганы. Никто не знал, кто разрушает анклавы, и все боялись, что могут стать следующими; люди подозревали друг друга. Анклавы превратились в огромную пороховую бочку еще до того, как мы отправились в школу. Я подожгла фитиль в тот момент, когда разрушила бангкокский анклав, и близился взрыв – подлинное исполнение пророчества. Смерть и разрушение, которые я несла анклавам по всему миру. Даже если бы я больше не убила ни одного чреворота.
Глава 16В колодец
Магические войны должны вестись по формальным правилам, которые запечатлены в дотошно разработанном договоре. Под ним подписались буквально все существующие на свете анклавы, однако если нарушение сулит безоговорочную победу, про эти правила легко забывают. Но некоторые правила нельзя не соблюдать.
Например, никто не сражается за территорию. Если нападаешь на чужой анклав, не надейся его захватить, даже перебив всех обитателей: обязательно напорешься на заклинания мести. Таким образом, единственная разумная цель атаки на чужой анклав – полностью его разрушить и сбросить в пустоту.
Ну а если ты не столько злобен, сколько практичен, попытайся по мере сил упрочить свое положение, а затем зажать врага в угол и потребовать выкуп – такой большой, что его уплата всерьез ограничит противника в действиях. Ты можешь собрать команду из семнадцати мастеров, которые расположатся определенным образом в залах анклава; можешь найти заклинателя, который возьмет под контроль разум Господина и заставит его совершить какой-нибудь самоубийственный маневр; можешь вылить внутрь неисчерпаемую бочку кислоты или запустить армию механических термитов… в общем, вариантов множество.
Такие войны ведутся по большей части небольшими группами магов, которые осторожно лавируют в окрестностях анклава, избегая встреч с заурядами. Они пытаются найти лаз в анклав и запустить процесс, а защитники всячески им мешают.
Но есть и менее упорядоченная тактика, которую можно обозначить как «а теперь деремся!». Обычно количество боевых единиц в любом анклаве составляет от ста до двухсот человек максимум, поэтому вражеский анклав можно ловко обессилить, если свести своих и чужих бойцов в одном месте и перебить как можно больше противников, хотя, разумеется, противники постараются сделать то же самое.
Война предстояла очень неаккуратная и грязная.
Нью-Йорк сдерживал масштаб конфликта, позволяя толпам туристов играть роль регулятора. Невозможно устроить настоящую битву магов, если вокруг стоит толпа заурядов, абсолютно уверенных, что твое воспламеняющее заклинание – просто фейерверк. Лизель сказала, что ньюйоркцы заставили лиссабонский анклав закрыть всю территорию музея и эвакуировать прилегающие улицы под предлогом утечки газа – это позволило расставить вокруг десяток пожарных машин с бешено мигающими огнями и завывающими сиренами. Идеальное прикрытие для всех странных звуков.