А значит, произойти могло практически что угодно. Это был призыв расчехлить оружие и привести войска; Нью-Йорк, в общем, намекал, что притащит ядерную бомбу. И ни один человек, хотя бы немного властолюбивый, не хотел остаться за бортом.
Когда мой самолет приземлился, я вышла к багажной ленте вместе с волшебниками из семнадцати разных анклавов; они в замешательстве смотрели друг на друга в ожидании такси, которые должны были отвезти их на поле боя. Во время войны никто не пользуется заклинаниями перемещения, во всяком случае для того, чтобы переправлять большие группы бойцов. Это не правило, а просто здравый смысл – если ты прибегнешь к заклинанию транспортации, а другая сторона нет, ты все равно не начнешь схватку, пока не появится враг – и угадай, у кого останется больше маны, когда наконец завяжется бой?
Мы с этими магами были не знакомы, и, в отличие от них, я не везла с собой багаж странной формы, в котором лежал запас смертоносных артефактов. Поэтому я, прошагав мимо, направилась к автобусу. Лизель тоже ехала в Лиссабон, но она встретилась с Элфи и другими лондонцами где-то посередине. Дубайцы и пекинцы сообщили, что вследствие недавних событий предпочтут переждать. У лондонцев было хорошее оправдание, но, очевидно, Мартел все еще не желал уступать место Господина и воспользовался этой возможностью, чтобы продержаться еще немножко. Даже не созвав совет, он заявил, что Лондон придет на помощь Нью-Йорку. Конечно, Мартел надеялся избавиться от сэра Ричарда или, по крайней мере, значительного числа его сторонников.
Аадхья и Лю тоже летели, и им предстояло провести в воздухе на пять часов больше, чем мне. Я пыталась их отговорить – Лю, невзирая на магическое исцеление, было совершенно незачем перенапрягаться, а Аадхья даже не состояла в анклаве.
– Мы едем не для того, чтобы сражаться, – с раздражением сказала Аадхья; они уже сидели в такси по пути в аэропорт. – Мы едем, чтобы вместе с тобой остановить войну.
– И что вы будете делать? – поинтересовалась я.
– Мы обязательно тебе скажем, как только узнаем, что ты будешь делать, – парировала Аадхья и прервала разговор, а мне пришлось со всех ног нестись в аэропорт, чтобы успеть.
Честно говоря, плана у меня не было. Если я попытаюсь остановить схватку, объявив, что это я обрушиваю анклавы в пустоту, мне мало кто поверит – если, конечно, я не устрою что-нибудь эффектное, например чудовищную бурю. Но в лучшем случае анклавы объединятся в попытке уничтожить меня, а я, мягко говоря, к этому не стремилась.
Да, я действительно подумывала вызвать огонь на себя, а потом сбежать – пусть гоняются за мной, – но это было бы только временное решение, если бы вообще сработало. Война назревала еще до того, как анклавы начали валиться в пустоту. Я была лишь ближайшей целью. И своей цели я бы не достигла, потому что тогда победителем бы вышел Нью-Йорк.
Поскольку я не полная дура, перед отъездом я спросила у Дипти совета. Она положила руки мне на голову и негромко пропела благословение, а потом вздохнула и сказала:
– Тень Офелии заслоняет все остальное.
Таким образом, мой план заключался в том, чтобы раскрыть замыслы Офелии и остановить ее – любой ценой. Достоинство этого плана, главным образом, была его простота.
Гораздо сложней оказалось понять, как его воплотить. Дипти и другие родственницы увешали меня золотыми побрякушками – в частности, массивными браслетами, в каждый из которых были вложены долгие часы сосредоточенной медитации. В них содержались любовь и сила семьи – моей семьи, и у меня каждый раз при этой мысли увлажнялись глаза. Они ничуть не напоминали разделители маны, соединенные с хранилищем безграничной силы, которые наверняка носили все сторонники Офелии. В этом был и плюс и минус.
Поскольку я не знала, что еще можно сделать, я села на поезд в Синтру. Других магов там не было – наверное, остальные добирались роскошным личным автомобилем, а то и вертолетом. До музея я дошла пешком, миновав скучающих охранников-заурядов, которых наняли охранять внешний периметр. На сей раз пробраться в парк оказалось нетрудно, поскольку за оцеплением не было никаких туристов, которые помешали бы мне просто пройти сквозь стену.
Едва я успела просочиться внутрь, как в меня полетели четыре разных заклинания. Они не предназначались лично мне – просто всем четырем магам, очевидно, велели сторожить периметр и пропускать только союзников, а в случае необходимости поднять тревогу. Они увидели, что лезет кто-то незнакомый, и дружно приняли одинаковое решение: сначала вырубить меня, а потом задавать вопросы. Там было довольно хитроумное заклинание радости, которое приводит жертву в такой восторг по поводу происходящего, что она ничего не хочет менять, а значит, просто стоит на месте. Но другой маг метнул столь же сильное заклинание уныния, поэтому они, видимо, взаимоуничтожились бы, попав в меня, – кто атакует не глядя, в разгар драки, всегда этим рискует.
Два других заклинания были физического характера – одно душило противника, пока он не валился без сознания, и возобновлялось, как только он приходил в себя; второе через точно отмеренные промежутки времени перекрывало доступ крови к мозгу. Я перехватила все четыре заклинания и уже собиралась послать их обратно, но тут вспомнила слова Дипти: «Ты дар, который принесли миру Арджуна и твоя мать, чтобы во тьме вспыхнул свет». И тогда я попыталась просто удержать чужие чары и вытянуть из них ману, чтобы впоследствии применить ее для чего-нибудь другого, как я поступила с заклинанием корректора в спортзале Шоломанчи.
Получилось все не так, как я думала. Я случайно столкнула четыре заклинания друг с другом, и они, сбившись с цели, разлетелись кусочками в разные стороны (судя по звукам, доставив некоторые неудобства всем четырем магам). Но в процессе я действительно получила несколько капель маны – достаточно, чтобы убедиться, что решение не было в корне неверным. По крайней мере, оно помогло мне миновать первую линию стражи.
Оказавшись в темном саду-лабиринте, я поняла, что не знаю, куда идти. В обычных обстоятельствах, когда магия сталкивается с заурядами, зауряды выигрывают с огромным отрывом. Накладывать чары в присутствии равнодушного неверия так трудно, что большинство волшебников даже не пытаются это делать. Но все-таки сделать это можно, если вложить достаточно маны и не прерываться – или если волшебников вокруг много, и они твердо уверены, что магия существует. Поскольку поле боя было переполнено, мир начал меняться.
Извилистые садовые дорожки, которые должны были создавать эффект дикой местности, целеустремленно вытянулись, словно находились внутри анклава; от них то и дело отходили новые тропки, чтобы дать место прибывающим волшебникам, в изобилии швыряющим ману во все стороны. Деревья вытягивали ветви, похожие на когтистые лапы, или манили необыкновенными плодами, предлагая остановиться и перекусить; многочисленные статуи спустились с постаментов и вышли из ниш, чтобы присоединиться к драке. Прямо из земли росли странные артефакты – немыслимые конструкции, столь решительно отрицающие законы физики, что в обычной ситуации их было бы невозможно применить за пределами анклава. Если бы один-единственный зауряд прямо сейчас проник в периметр – или если бы за кустом ночевал какой-нибудь бездомный бедолага, – он бы решил, что попал в Зазеркалье.
Я кралась дальше в поисках колодца, а ужасные беззвучные заклинания проносились над моей головой так быстро и густо, что большинство почти наверняка попадало не туда. Я вволю поупражнялась в перехватывании злых намерений, не поучаствовав ни в одной стычке лично. Я ловила в воздухе убийство, увечье, агонию и складывала в воображаемый мешок, пока камни у меня на браслетах не засияли ярко-красным и кристалл на шее не наполнился; казалось, я сейчас лопну, как перезревшая слива.
К тому времени я поняла, что все мы попали под действие заклинания – каких-то чар бесконечного блуждания, которые не позволяли найти дорогу. Подозреваю, никто из волшебников никогда здесь не бывал; ни один вменяемый маг не подойдет так близко к дверям Шоломанчи. Поэтому они не знали, что искать, кроме как очередного противника – а в саду их было полно. Но даже я, переполненная маной, никак не могла выбраться.
Точнее, выбраться могла, но не могла войти. После того как я заблудилась в лондонском анклаве, я уж постаралась подыскать хорошее путеводное заклинание и тщательно его заучить – поскольку оно не должно было никого убить или изувечить, мне пришлось потрудиться, чтобы оно не вылетело из головы. Как только я его произнесла, то вновь оказалась у входа в парк, возле широко раскрытых ворот; в отдалении мигали огни пожарных машин, а сад у меня за спиной был окутан мраком и словно намекал, что лучше мне идти своей дорогой, если я не желаю драться. Я стиснула зубы, развернулась и бросилась обратно в сумятицу боя.
Практически никто не обращал на меня внимания; если видишь юного волшебника, который тихонько пытается проскочить по полю боя, не стоит с ним возиться – это, скорее всего, недавний выпускник, который по недомыслию отстал от своих. Но члены анклавов уже заметили, что их смертоносные заклинания не достигают цели – и вражеские удары тоже не долетают. Маги громко спорили, не наложили ли ньюйоркцы или шанхайцы какое-нибудь сдерживающее заклинание на весь сад.
Впрочем, в ответ они лишь еще больше разъярились. Прибывало все больше волшебников, и противники отчаянно пытались убить друг друга при помощи маны, которую скопили в своих анклавах. Я больше не могла ее удерживать и начала превращать людей в камень. Каждый раз, когда кто-нибудь атаковал, я перехватывала заклинание, забирала ману и отправляла удар обратно; скоро дорожки, по которым я бродила, были уставлены замысловатыми статуями.
У меня было предовольно возможностей ими полюбоваться, потому что, черт возьми, я никак не могла найти колодец! В прошлый раз, когда я бродила тут кругами под палящим солнцем в толпе туристов, мне, по крайней мере, никто нарочно не мешал. И я не понимала как следует сути защитных чар, поэтому