не могла разобраться, на что они направлены. Сделав еще один круг, я в приливе гнева решила вернуться в самую удобную точку, то есть к воротам, и буквально оторвать весь сад от земли, обнажив подземные слои; идея пугала и меня саму, но это было лучше бесконечного хождения кругами… и тут вдруг в темноте раздался знакомый мужской голос:
– Эль! Галадриэль!
Я к тому времени уже кипела, как вы, наверное, догадываетесь, поэтому, даже не успев задуматься, резко повернулась на зов, исходивший из маленькой ниши, открывшейся сбоку одной из дорожек. Большинство бойцов укрылись в такие норки-убежища, укрепив их защитными заклинаниями и артефактами.
Я не удосуживалась в них заглядывать, потому что просто могла перехватывать вылетающие наружу заклинания. Но эта норка открылась для меня – очень любезно, – поэтому я шагнула внутрь и обнаружила Хамиса Мвини, а с ним еще троих, включая двух человек и одну прекрасную статую, которая медленно, но неуклонно трескалась и неумолчно испускала поток приглушенных звуков, очевидно ругательств на суахили. Я никогда не изучала суахили, но эмоции были вполне понятны.
– Ты что делаешь, ненормальная? – поинтересовался Хамис – воплощенное обаяние. – Ты зачем превращаешь всех подряд в камень?
– Лучше так, чем люди друг друга поубивают, – огрызнулась я. – А ты что здесь делаешь? У Занзибара не больше пяти мест в Шоломанче, вряд ли с вас требуют уйму маны. Какая вам разница, останется школа или нет? Вы не в союзе ни с Нью-Йорком, ни с Шанхаем!
Он сделал раздраженный жест, явно поражаясь моей глупости; и жест вышел угрожающим, поскольку Хамис держал массивное старое копье, которое никак не вязалось с его шикарным красным костюмом. Копье окружал слабо светящийся контур, словно на самом деле их было два. Сделанный из ржавого железа наконечник, казалось, был готов рассыпаться, и конечно, копье только с первого взгляда казалось настоящим оружием. Хамис занимался алхимией, и я подозревала, что его копье работало символически, позволяя ему издалека пронзать чужую защиту.
– Именно поэтому мы здесь! Именно поэтому мы все здесь!
– Что, надеешься кому-то понравиться? – саркастически спросила я, а потом поняла, что он прав.
Занзибар был одним из сонма маленьких анклавов, не связанных долговременными контрактами. Они могли придержать свой вклад в Шоломанчу – и теперь у них появилось временное преимущество над средними анклавами, которые платили несообразно своим размерам. Временное преимущество они хотели превратить в постоянное, использовав свои запасы в решающей битве. Они старались получше укрепить свою позицию на поле боя – ведь потом ее можно будет предложить Нью-Йорку или Шанхаю, когда те возьмутся за дело всерьез.
– Значит, вы пришли убивать?
– А что нам делать?! – заорал Хамис. – Это ты хотела уничтожить Шоломанчу и изменить мир! Теперь все пойдет по-другому. Что, предлагаешь постоять в сторонке и подождать, пока драка не закончится и победитель не начнет раздавать приказы? Если мы поучаствуем, у нас, по крайней мере, будет право голоса!
Это верно. Конечно, Хамис, как обычно, не блистал деликатностью, но он был прав. Шоломанча оставалась яблоком раздора между анклавами, источником борьбы и споров на протяжении века. Но она еще и обязывала к сотрудничеству. И мир действительно менялся теперь, когда она перестала быть соблазнительным пирогом, от которого члены анклавов любой ценой хотели отщипнуть кусочек. Для одних перемены были к лучшему, для других – к худшему. Занзибарский анклав понял, что у него появился шанс выиграть себе пространство для маневра.
И не только занзибарцы, конечно, – вот почему снаружи казалось, что в саду бьются все против всех. Каждый анклав действовал за себя; маленькие компании сражались здесь, пока основные силы выжидали – и решали, кого из уцелевших подобрать. Никто не загонял нас в ловушку. Каждый мог в любой момент отправиться домой. Но нельзя было зайти глубже, не продемонстрировав свои способности и желание сделать все, что потребуется, чтобы получить приглашение на суперэлитную вечеринку. Точно так же члены анклавов в Шоломанче подбирали себе союзников на выпуск среди выживших одиночек.
– Так, – с мрачным пониманием сказала я. – Значит, вы тут деретесь за крохи со стола. Интересно, а вы знаете, что происходит внутри? Вы ведь знаете, что тут есть нутро?
Хамис грозно взглянул на меня – признаю, говорила я с некоторым высокомерием – и проворчал:
– Мы знаем, что ньюйоркцы держат оборону у дверей школы. Шанхай и Джайпур готовятся к нападению.
– Которое не начнется, пока вы здесь не доведете дело до конца, и они не решат, кого впустить в клуб, – подхватила я. – Но на вечеринку приперлась я. Понятия не имею, что теперь будет, но чистоты и порядка не обещаю. Лучше берите свою статуэтку и валите домой.
Пожилой мужчина со шрамами, которые он намеренно не стал сводить – это означало, что он классный боец, – что-то недоверчиво сказал Хамису, указав подбородком сначала на меня, затем на статую. Не дожидаясь ответа, он щелкнул кнутом, состоящим из яркого алого света – думаю, любому другому человеку эта штука нанесла бы серьезный ущерб. По сути, кнут напоминал то очаровательное заклинание, которое досталось мне в младшем классе – оно могло обезглавить сто человек сразу. Я перехватила бич рукой, позволила ему дважды обернуться вокруг запястья и послала обратно холодный сине-белый огонь. К счастью, маг выпустил оружие прежде, чем заклинание его настигло. Я свернула бич тугим кольцом и отбросила в сторону, а затем покрыла еще одним слоем камня превращенного в статую волшебника, который уже почти высвободил руку. Ругань наконец затихла.
– Если хотите убивать друг друга в темноте и получать сдачи – пожалуйста, – сказала я. – Но если сунетесь ко мне, до утра будете выколупываться из сплошного гранита.
Хамис что-то сказал двум остальным, указывая на меня; судя по жестам, он вряд ли рассыпался в комплиментах. Но демонстрация силы оказала свое действие: третий член команды, немолодая женщина, некоторое время поспорила с покрытым шрамами напарником и, похоже, взяла верх. Она достала из-под накидки маленький черный мешочек с двумя ручками, накинула его на статую – мешочек был размером с дамскую сумочку, но статуя скрылась под ним целиком – и протянула одну ручку напарнику. Другую она хотела дать Хамису, но тот что-то угрюмо ответил, и она кивнула. Когда его друзья исчезли вместе с мешком и статуей, Хамис повернулся ко мне и весьма нелюбезно произнес:
– Короче, я с тобой.
– Нет, – решительно сказала я. – С какой стати?
– Потому что ты сумасшедшая баба, которой нельзя доверять!
Очевидно же. Как я сама этого не понимала?
И тут Хамис неохотно добавил:
– Меня попросила Нкойо.
– Что?
– Когда я сказал Нкойо, что еду сюда, она попросила тебе помочь. Учти, ты не заслуживаешь такой подруги. Я сказал, что, так и быть, тебя не брошу.
Судя по тону, Хамис сильно сожалел о том, что у его девушки есть ненормальная подружка, которая нуждается в присмотре. Но он, будучи идеальным молодым человеком, взвалил на себя эту ношу.
Я бы охотно объяснила Хамису, что он не стоит и мизинца Нкойо и что для меня он совершенно бесполезен; если бы мы не находились буквально в гуще битвы, я бы попробовала до него это донести, хоть немножко. Но пришлось ограничиться коротким ответом:
– Передай Нкойо спасибо. Если уж ты решил за мной таскаться, ждать не буду – догоняй сам.
И я побежала в сад.
К тому времени некоторые члены анклавов догадались, в чем дело и кто я такая. Вероятно, все они уже обо мне слышали – ученики Шоломанчи вывалились из школы скопом и сообщили родным, что приема больше не будет, и школы тоже, и что половина злыдней на свете уничтожена. Подробности наверняка выспрашивали с огромным интересом; рано или поздно мое имя должно было прозвучать.
Конечно, если человек блистал в школе, еще не факт, что он и вне школы будет звездой; мое имя вошло, скорее, в список людей, за которыми нужно наблюдать, чем в короткий перечень тех, кто способен оказать реальное влияние на войну анклавов. Мой статус значительно бы вырос, как только начали бы распространяться новости о Лондоне, Пекине и Дубае, но все произошло слишком быстро, сведения представляли собой по большому счету разнородные сплетни, и у магов сейчас были другие, куда более насущные проблемы.
Но Хамис не был единственным моим одноклассником на поле боя. Вы, вероятно, считаете, что восемнадцатилетний маг не лучший выбор для серьезной стычки, но восемнадцатилетний маг, только что переживший полосу препятствий в выпускном зале Шоломанчи, скорее всего, находится в идеальной бойцовской форме. Некоторые увидели меня и предупредили старших соратников; кроме того, я уже успела четыре раза обойти все укрепленные позиции, совершенно наплевав на маскировку.
Также не исключаю, что земля буквально содрогнулась, когда я вышла из укрытия занзибарцев; возможно, меня окружали дым и зеленоватое сияние.
Как бы там ни было, в меня сразу полетело одиннадцать заклинаний, и они уж точно предназначались лично мне – эта волна целенаправленной ненависти могла размолоть кости в порошок, лишить рассудка, вбить в землю… И все эти чары были лишь бледной тенью того, что я могла бы сделать в отместку. Я почувствовала, как заклинания взлетели; я уже собиралась перехватить их и разорвать на части, превратив в чистую ману, но меня коснулось лишь девять. Я обернулась в поисках остальных и увидела девушку, которая удерживала магический щит. За ней стоял Антонио из Гвадалахары, держа в руках каменный диск, на котором было вырезано лицо с разинутым ртом; этот квадратный проем всасывал поток огня. И девушка, и Антонио учились со мной в выпускном классе.
Почти в то же мгновение сразу три человека закричали с разных сторон «Эль!», махая мне руками. Этих ребят я знала. Я взяла немного маны, которую высосала из брошенных в меня заклинаний, и произнесла обыкновенное заклинание освещения, самое простое на свете – им могут пользоваться даже люди, которые не знают латыни. Эффект получился что надо: вспышка, рев пожара, яркие полосы света, которые вспыхивали и гасли, как на неоновой рекламе. Надо мной повис ослепительный шар, похожий на миниатюрное солнце, зловеще мигающее то фиолетовым, то зеленым.