– Мисс Хиггинс, – начал он и, заметив мою гримасу, продолжал с легкой улыбкой: – Или вас лучше звать Эль? Я Ли Шаньфэн.
Господин шанхайского анклава.
– Можно Эль, – сказала я.
Неудивительно, что охранники были готовы немедленно на меня броситься. Любой Господин – могущественный маг, лучший выпускник в своем анклаве, а не только среди однолеток. Господин крупного анклава стоит еще уровнем выше. Но Ли Шаньфэн превзошел всех.
Мы прекрасно знали его биографию – она не просто необычайно драматична, но и составляет важную часть новейшей магической истории. В детстве он пережил нападение чреворота на шанхайский анклав; в результате уцелевшим пришлось переселиться. Ли Шаньфэн вышел из Шоломанчи великолепным мастером, и его звали к себе крупнейшие мировые анклавы. Вместо этого он отправился домой и сделал то, что считалось невозможным: собрав круг магов, он вошел в пасть чреворота, уничтожил его и вернул шанхайцам анклав.
Он заново отстроил свой дом, превратив заброшенные руины в один из самых могущественных анклавов на свете. Он изобрел новые строительные техники, которые позволили современным магам возводить более просторные анклавы. Пекинская машина для штампования кирпичей почти наверняка была его изобретением. Как и новые диски для основания. Каждый влиятельный западный анклав отдал за них огромное количество маны и сокровищ, и все это Ли Шаньфэн использовал не только для починки шанхайского анклава, но и для поддержки союзников. В конечном итоге он добился перетасовки мест в Шоломанче и дал возможность спастись многим магам-одиночкам, живущим поблизости от анклавов, которым он покровительствовал.
Это была история не только невероятного успеха, но еще и неслыханной щедрости. Большие анклавы часто поддерживали маленькие в обмен на разные услуги и верность, но Ли Шаньфэн отдал больше, чем оставил себе; он помог другим анклавам стать такими большими, что они теперь вполне могли с ним соперничать. Члены анклавов так не поступают, да и вообще никакой маг так не поступит.
Впрочем… я понимала, как ему это удалось. Он спас собственный анклав от чреворота, а потом пошел и наделал их еще больше. Помогая выстроить очередной анклав, Ли Шаньфэн выпускал на волю очередное чудовище и натравливал его на беззащитных магов, которым негде было укрыться, и, в отличие от любого члена совета, он знал, что делает. Он стоял в пасти чреворота и чувствовал, как безмерный неутолимый голод пытается до него добраться.
Очевидно, эти чувства отразились на моем лице, поскольку охранники дернулись; они не подняли оружие, но были близки к тому. Они бы жизнь отдали за Ли Шаньфэна, своего героя. Я посмотрела на них и гневно сказала:
– Я так понимаю, они ничего не знают.
Шаньфэн заговорил с охранниками, у которых сделался донельзя несчастный вид; однако они вышли из павильона и оставили нас одних.
– Не знают, – ответил он. – Очень трудно рассказать об этом человеку, который еще не догадался сам. Чары секретности – очень сильная штука. С заклинаниями строительства они были связаны очень давно – скорее всего, с самого начала.
Мне тоже так казалось; в конце концов, такой секрет без помощи магии не сохранишь. Тот, кто в туманах прошлого додумался до этого очаровательного способа строить анклавы, хотел продать свои заклинания подороже, но, вероятно, беспокоился, что подумают о его хитроумной выдумке другие. Поэтому он создал заклинание, гарантирующее, что никому не удастся об этом рассказать, если слушатель сначала не примет обязательства молчать.
– Не стоит всем показывать грязное белье, – подытожила я.
Шаньфэн кивнул, словно это не имело к нему никакого отношения.
– А еще чары не позволяют взвинтить цену за заклинания. Ограничения касаются также любых изменений и модификаций, которые можно произвести с заклинаниями. Они были созданы для того, чтобы находиться под контролем. В отличие от… – он указал на сутры, висящие в защитном чехле у меня на груди. – Пожалуйста, сядьте.
Он сел; я осталась стоять.
– А вы собирались внести какие-то изменения? – саркастически спросила я. – Не сомневаюсь, эти заклинания способны на большее, если добавить еще немножко убийств.
– Я вижу, что вы в гневе, – произнес он, доказывая, что наблюдательности у него как у табуретки. – И неудивительно. Но времени у нас мало. Как только Офелия узнает, что я здесь, она начнет действовать. И тогда… вам придется выбирать.
– Долго думать я не стану. Это не Офелия построила сорок анклавов, наделав толпу чреворотов.
Я понимала, что не вполне справедлива. И чутье подсказывало, что Шаньфэн все-таки лучше. Он хотя бы не был малефицером. Подозреваю, сам процесс осуществляли другие волшебники, а он им просто помогал. Как ни странно, меня это только разозлило, как будто Офелия, не побоявшись запачкать руки, проявила хоть какое-то благородство.
– Мы с Офелией сражаемся не первый год, – сказал Ли Шаньфэн. – В процессе возникает определенное сходство… и компромисс. Я делал многое, о чем жалею. Но больше всего я жалею о решениях, которые принял, не располагая достаточной информацией. Вот что я хочу вам предложить, если вы согласны.
– Иными словами, вы объясните мне, что Офелия ужасный человек, а вы гораздо лучше. – Я пришла сюда именно потому, что хотела информации – и потому, что хотела остановить Офелию, но теперь во мне горело страстное желание сказать Шаньфэну, чтоб он пошел и удавился. Но я сдержалась. Что мне оставалось делать? Только броситься в нью-йоркский лагерь и побеседовать с Офелией, разозлиться на нее, вернуться сюда, поболтать с Шаньфэнем, разозлиться на него – и так скакать туда-сюда, пока буря ярости не снесет всех. – Давайте. Скажите мне то, чего я не знаю.
Если я его и рассердила, Ли Шаньфэн не подал виду. Он помолчал и совершенно спокойно ответил:
– В пасть чреворота я вошел в доспехах, которые создал сам, и меня поддерживал круг, состоящий из людей, которые были мне дороги. Все мои родные, все друзья, все волшебники, которых я убедил, отчаянно боролись, чтобы круг устоял. Прошло шесть дней, прежде чем я добрался до сердцевины чреворота. Но конечно, я никуда не двигался. Я лишь уменьшал его. Убивал находящихся внутри людей прежде, чем они успевали вовлечь меня в собственные муки. – Он произносил каждое слово отчетливо и мерно, будто боялся утратить власть над собой. Это произошло пятьдесят лет назад, но жилы у него на шее напряглись, и от сочувствия у меня все внутренности скрутились узлом – я прекрасно представляла, какой ужас он пережил. Мне самой хотелось кричать от страха. – Но я не смог этого сделать, – закончил Шаньфэн.
Я уставилась на него:
– Что?
– Это был огромный чреворот. Он съел множество людей, когда явился в Шанхай. Слишком много. Я не смог убить их всех. И у моего круга заканчивалась мана. Ты ведь расправляешься с чреворотами именно так? Просто убиваешь тех, кто внутри.
– Раньше – да, – безучастно ответила я, все еще раздумывая о том, что целого магического круга не хватило, чтобы воспроизвести мой метод. – А теперь… я просто говорю им, что они уже мертвы.
Он понимающе кивнул:
– Поскольку сложный путь ты уже испробовала, ты можешь сказать это со всей уверенностью. Я не мог сделать то же самое. Но к тому времени я уже изучил строительство анклавов. Я знал основные сложности, которые возникают, когда нужно выстроить в пустоте основание. Поэтому, подобравшись достаточно близко к ядру чреворота, я понял, чтó я вижу. Основание анклава. Страстное желание группы волшебников обрести место, где они и их дети могут жить спокойно и обладать властью. Бесконечный голод, который вселяет в нас желание обглодать ближнего до костей.
Он был прав, но все-таки я не понимала, что толку в этом откровении после шести дней в брюхе чреворота, когда у тебя истекает мана.
– Так что же вы сделали?
– Я нашел единственный способ уничтожить само это желание, – устало сказал Шаньфэн, и в его голосе послышалось бремя лет. – Заменив его другим. Я работал над инструментом, способным прояснить волю волшебника, сфокусировать ее…
– Корректор, – выпалила я, вспомнив, как Цзысюань употребил его против меня в спортзале.
– Да. Я взял с собой этот инструмент. Он не помогал убивать. Убийство само по себе несложно. Но, оказавшись вблизи ядра, я воспользовался корректором, чтобы усилить наше желание – страстное желание всего моего круга – вернуть себе дом. Иметь место покоя и силы. И нас оказалось как раз достаточно, чтобы при помощи корректора наше желание заместило то, что лежало в сердцевине чреворота. На нем мы заложили новое основание для шанхайского анклава. Но…
– …но чреворот не был уничтожен, – подхватила я, ощущая дурноту.
– Да. Хотя он стал гораздо меньше. Этот процесс требовал столько же маны, сколько и закладка основания – и он извлек ману из самого чреворота. Я оказался снаружи. Мы переместили то, что осталось от чудовища, подальше, пока он не успел кого-нибудь схватить, и наложили защитные заклинания. Мы вернули себе наш анклав, и он стал сильнее прежнего, потому что покоился на двойном основании. Но в тот же день, когда я лежал в одиночестве и плакал, один из друзей пришел ко мне и шепнул, что погиб анклав в Сан-Диего, на другом конце мира.
Мне раньше не приходило в голову, отчего чреворот из Бангкока протиснулся сквозь ворота Шоломанчи в Португалии, а пекинский чреворот оказался в Лондоне. Но как только Шаньфэн с особым ударением это произнес, я сразу все поняла.
Шаньфэн кивнул, увидев на моем лице осознание.
– Когда была выстроена Шоломанча, процент выживания повысился. Поэтому стало появляться больше анклавов. После Второй мировой войны в Америке каждые пять лет, а иногда и каждые три года возникал новый анклав. Соседи помогали им – не задаром, конечно. Но никому не хотелось, чтобы новоиспеченные чревороты слонялись где-то поблизости. Поэтому они открывали большие порталы и спихивали их подальше. Туда, где анклавов было мало или где они были слабыми. В Китай, например.