— Кто это? — Рита ткнула пальцем в «кузнечика».
— Заместитель главы администрации Горки, — хмуро отозвался Виталик.
— А этот?
— Начальник отдела…
На Ровду Рита не стала показывать. Видимо, знала.
— У нас давно есть информация, что «монашек» посылают в другие города, даже в столицу, где они занимаются проституцией, — сердито сказал Виталик. — Это называется у них особое послушание. Заработанные таким образом деньги они отдают в общину. Признаться, я не верил, — снова вздохнул он. — Но после этого… — Виталик кивнул в сторону экрана. — Теперь ясно, почему милиция не хотела проверять сигнал, почему администрация так благоволила этому «отцу», — лицо его стало жестким.
— Уголовно не наказуемо, — заметила Рита. — Ну, собрались мужички, выпили, развлеклись с девочками…
— Есть в кодексе такая статья — сводничество, — возразил Виталик. — И содержание притонов…
Он хотел выключить видеомагнитофон, но Рита опередила:
— Промотай до конца!
…Это была та же комната, только уже прибранная и без мужчин. Три обнаженные по пояс девушки, склонив головы, стояли на коленях. Рядом ходила взад-вперед рыжая попадья с каким-то предметом в руках. Я присмотрелся: это была многохвостая плетка.
— Каетесь? — грозным голосом вопрошала попадья.
— Каемся, матушка! — вразнобой ответили тонкие голоса.
— Сладок был грех?
— Сладок, матушка.
— А епитимья — горька! Вот вам отпущение! Вот! Вот!
Мы ошалело смотрели, как она полосует плеткой тоненькие спины. Красные рубцы бежали по гладкой коже. Девушки стонали и вскрикивали, но ни одна не посмела вскочить.
— Каетесь? — еще раз спросила попадья, запыхавшись.
— Каемся, — послышались в ответ всхлипывания.
— Тогда идите и не грешите!
Когда «монашки», всхлипывая, выбежали за дверь, попадья торжествующе улыбнулась в объектив. Затем достала из кармана узкую черную коробочку и протянула ее к нам. Я увидел светлый пучок, брызнувший из коробочки, и все погасло. Это был пульт дистанционного управления! Все снимала она…
— Никто не знает, сколько этих «монашек» в монастыре, — сказал Виталик, когда мы вернулись к нему кабинет. — Живут они здесь без всякой прописки (и теперь понятно, почему милиция не обращает на это внимания), постоянно приезжают и уезжают. Все не местные. Местных девушек в «монашки» не берут принципиально. Ранее я не понимал, почему. Теперь ясно: здесь — семья, родственники, могут узнать…
— Как же их могли заставить? — спросила Рита. Лицо у нее было туча — тучей.
— Как и во всех сектах, — пожал плечами Виталик. — Я читал. Специально ходил в библиотеку. Исключительно вегетарианская пища, полный запрет на курение и спиртное, ежедневное промывание мозгов. В виде молитвы или медитации. Механизм отработан давным-давно. Человек теряет собственное «я» и становится полным рабом учителя-гуру.
— Не всегда, — возразил я, вспомнив подслушанный разговор круглолицей. — Некоторые уходят.
— Они же выпивают с клиентами, закусывают ветчинкой, — согласился Виталик, — поэтому, возможно, наступает прозрение. Но нам еще никто не жаловался. А для недовольных у них была не только плетка… — он поставил на стол одну из картонных коробок. — В ночь, когда дьяк на машине гнался за вами, — он посмотрел на меня, — я был дежурным. Постовые гаишники, увидев, что случай смертельный, поступили по инструкции — позвонили мне. Личность погибшего была установлена сразу, и мы поехали к нему домой. Жил он в монастыре, как и отец Константин со своей Раей. Мы вскрыли комнату, все вещи сгрузили в коробки, вот в эти. У меня только вчера руки дошли разобрать. Смотрите!
Он достал из коробки и разложил на столе старинного покроя полукафтан из домотканого полотна с бурыми пятнами спереди, такие же шаровары и высокие, старинного покроя сапоги. Сверху бросил седой всклокоченный парик и такую же седую прицепную бороду.
— Батюшки — святы!
Я не удержался и взял в руки парик. Он был сделан профессионально: хорошая основа, мягкий волос…
— Лицо у него было бледное…
— Вот! — жестом фокусника Виталик выбросил на стол круглую коробочку. — Театральный грим. Я наводил справки: в колонии Геннадий Алексеевич Кнуров, так его звали, был активным участником самодеятельности, играл в спектаклях…
— От него воняло.
— Трудно сунуть в карман кусок падали? — пожал плечами Виталик. — Согласно поверьям, я читал, еретник — это восставший из гроба колдун, который умер, не передав своих чертей кому-то другому. Поэтому бродит неприкаянным, пугая честных христиан. Он должен был вонять. Что и делал…
— А зубы? — вмешалась Рита. Я с уважением посмотрел на нее — зубы в погибшего Кнура, действительно, не соответствовали.
— Эти?
Виталик театральным жестом выбросил на стол две вставных челюсти. Рядом аккуратно положил две маленькие, белые чешуйки. Я догадался сразу: цветные контактные линзы. Они превращали глаза Кнура в бельма. Все продумали…
Лицо Виталика сияло: сейчас он был Эркюлем Пуаро, просвещающим глупую публику насчет хитроумного преступления. И возразить было нечего: следователь прокуратуры, читающий книги о внутреннем устройстве сект и о древних еретниках, имел на это право.
Повинуясь чувству, я взял со стола челюсть (Рита брезгливо сморщилась). Это была пластмасса, но твердая — ее явно сделали в зуботехнической лаборатории.
— Представляете, — продолжал торжествовать Виталик, — по ночному монастырю бродит эта бледная тварь, скрежещет зубами, рычит — тут и нормальный человек испугается. А в кельях — запуганные девушки… Я думаю, дело было так. Кнуров во время своего обычного ночного обхода монастыря, обляпав себя для пущего страха кетчупом или томатным соусом, заметил Татьяну Сергеевну и Риту, погнался за ними. Когда Татьяна Сергеевна потеряла сознание от ужаса, настал черед Риты. Но в башне он натолкнулся на человека, — Виталик глянул на меня, — который врезал ему по лбу шваброй…
— А кто убил Татьяну Сергеевну? — тихим голосом спросила Рита. — Он?
Виталик сник.
— Нет.
Он забрал у меня вставную челюсть.
— Этой пластмассой невозможно нанести такую рану. Есть предварительное заключение судебно-медицинской экспертизы: это вообще был не человек. Строение челюстей человека не позволяет располосовать горло жертвы до позвонков. Я не знаю, кто это был. Но обязательно узнаю! — сердито сказал он, сжав кулаки.
Вспомнив его давний вопрос, я рассказал ему о собаке во дворе монастыря.
— Я специально наводил справки: в монастыре не собак. И никогда не было, — возразил он. — На ней был ошейник?
— Нет.
— Может, какая приблудная? — задумчиво сказал он. — В любом случае трудно поверить, что собаку можно научить так убивать. В кино — да, видел. Но в жизни…
Эркюль Пуаро крепко сидел в нем, и я не стал рассказывать о сцене на лугу.
— Вы, наверное, хотите узнать, каким образом в Горке оказался такой дьякон, — довольно улыбаясь, спросил нас Эркюль Пуаро. — Я наводил справки. Геннадий Кнуров мотал свой третий срок в колонии, когда туда прибыл для отбытия наказания в виде двух лет лишения свободы за совершенную растрату бывший бухгалтер колхоза «Восемнадцатый партсъезд» Константин Николаевич Жиров. Нынешний отец Константин…
5
Мы выехали, не пообедав. Только по пути заскочили в магазин, где торопливо накупили закусок. Дорога предстояла неблизкая.
Решение пришло внезапно. Виталик, вдоволь насладившись эффектом, произведенным сенсационной новостью, остальное сообщил буднично.
— Жиров и его жена из соседней области. Деревня Прилеповка…
— Прилеповка? — встрепенулся я. Рита с любопытством посмотрела на меня.
— Ну да, — пояснил Виталик. Мой интерес он понял по-своему. — Она расположена вдоль берега, как бы прилепилась к нему. Поэтому и Прилеповка. Это, кстати, недалеко отсюда: километров десять — пятнадцать. По прямой. Когда-то деревня была составе горкинского уезда, потом района. Позже передали соседям. Ездить стало неудобно: деревня за рекой, а мост развалился еще до войны. Чтобы не строить новый, изменили территориальное деление. Теперь от нас до Прилеповки — километров шестьдесят. Надо выехать на автомагистраль, потом там свернуть…
Рита взяла со стола видеокассету.
— Оставь, — попросил Виталик.
Лицо Риты отобразило сомнение.
— Не пропадет, — заторопился Виталик. — Как улику использовать ее мы не сможем — запись не процессуальная. Но нам в прокуратуру приходят анонимные письма, иногда вот приносят видеозаписи, — хитро улыбнулся он. — Которые могут стать поводом для проверки и последующего возбуждения уголовного дела. Здесь кассета целее будет.
— А если и твой шеф бывал у «монашек»? — возразила Рита. — Мы видели только одну запись. Возможно, их там много. Вдруг и твоего сняли?
— Моего? — Виталик засмеялся так, что закашлялся. — Я думал, вы в курсе. Прокурор района — женщина!..
— Откуда ты знаешь Прилеповку? — спросила Рита, когда мы садились в машину.
— Видел во сне.
Она укоризненно посмотрела на меня.
— Ей богу!
— Здесь скоро черти будут сниться, — вздохнув, согласилась Рита. — Не город, а сплошной дурдом! Поп-расстрига с судимостью, дьякон-уголовник, который прикидывается привидением, дикие обряды изгнания дьявола, в ходе которых разбивают головы… Людей по ночам загрызает насмерть какая-то зверюга… Крыша едет.
— Дуня очень не любила этого Кнура, — сказал я, чтобы отвлечь ее от тяжких мыслей.
Рита помолчала, будто решая: сказать или промолчать. Решилась.
— Два года назад он пытался ее изнасиловать. Прямо здесь, в скверике. Встретил вечером пьяный…
Я напрягся.
— Она стала кричать, поэтому ничего у него не вышло. Только одежду порвал.
— И?
— Она пошла в милицию, но там дело замяли. Сказали: раз изнасилования не произошло, свидетелей нет, то ничего доказать не удастся. Теперь ясно, почему замяли. Сволочи! — выругалась Рита. — Хочешь знать, что было потом? Дуня пожаловалась отцу Константину. Тот в ответ сказал, что она б…, и к дьяку его сама приставала… Скотина!