— Стоит, значит, — продолжила хозяйка, как ни в чем ни бывало, — и что-то шепчет. Чего ты, спрашивается, над дитенком шепчешь?! — грохнула она кулаком по столу. — А? Лярва ты рыжая… — Степановна всхлипнула. — Девочка наутро никому не сказала, потом только вспомнила. Заболела она в городе. Мерещиться ей что-то начало ночами, вены себе пыталась резать… Родители ее и по докторам водили, и по знахарям. Без толку. Тогда они в Сибирь уехали, на нефтепромыслы. Какой-то знахарь умный им посоветовал. И девочка отошла. Закончила школу, в институт поступила… Надо было не возвращаться сюда, говорил им тот знахарь. Не послушались. И в первый же день, как вернулись, девочка с балкона девятого этажа и спрыгнула. Насмерть…
Степановна замолчала, грустно глядя на растерзанный стол, и я торопливо плеснул ей в стакан. Она, не глядя, схватила его и вылила желтую жидкость в рот. Вздохнула.
— Иван, брат Костика, — продолжила она, — после всего совсем перестал с ним знаться. Сказал: ты мне не брат, я тебя знать не хочу! Но Костик свою рыжую все равно не бросил. Присушила она его, это точно. Она ж от него прямо не отходила. Все увивалась: «Костя, Костя…» Когда его за растрату на «химию» отправили, поехала следом, жила там, чтобы, значит, не передумал и другую не выбрал. У, лярва! — попыталась пригрозить кулаком Степановна, но кулак только приподнялся над столом. — Из-за этого, когда Костик в священники пошел, они в Горку и переехали. Здесь все об этой рыжей знали, никто бы в храм не пошел…
— Сюда Константин давно приезжал? — спросила Рита.
— Сюда? — удивилась Степановна. — Уже и забыли, когда видели.
— А жена его?
— Пусть бы только показалась! Здесь народ ее помнит…
— А может они были в своей Софьевке, а вы и не знаете?
— Я? — Степановна хотела обидеться, но на это у нее уже не оставалось сил. — Вы завтра уедете, а тут все будут знать, что у меня гости были. Пусть знают. К ним не ездят, а ко мне — пожалуйста…
— А собака у Кости и его жена есть? — спросил я, вспомнив разговор с Виталиком.
— Нет у них никакой собаки, — удивилась Степановна. — И не было никогда. Райка их очень не любила — покусали ее в детстве. След на ноге остался… — хозяйка хотела показать, где был след, но вовремя передумала. — Зачем ей собака? Она сама собака…
— Вот что, — она привстала, и я подскочил на помощь. — Пойду я спать. Вы тут сами. Перина, подушки — все в шкафу. Диван разложите…
Я довел ее к кровати, где Степановна, едва упав на под снятое мной покрывало, могуче захрапела. Я прикрыл ее и вернулся к Рите.
— Давай приберем! — засуетилась она, и я без слов стал помогать. Разговаривать не хотелось. Мы приехали в Прилеповку зря. Никто не привозил сюда золотых апостолов…
6
— Ну и перина! Я провалилась в нее, как в сугроб.
— Неужели?
— Аким! Убери руки!
— Где ты видишь руки?
— Я не вижу, я их ощущаю.
— Чувства тебя обманывают.
— Счас как дам в глаз!
— И не будет жалко?
— Ни капельки! Врежу так, что завоешь!
— Степановна проснется.
— Ее из пушки сейчас не разбудишь. Слышишь, как храпит?
— Как тигр рычит… Никогда не думал, что женщины так могут.
— Могут. Я вот тоже постарею…
— Ты? Никогда!
— Так… Где тут ручки наши шаловливые? Вот им! Вот!
— Больно!
— А ты не распускай. Я спать легла!
— Причем прямо в колготках. Ты б еще бронежилет надела!
— Если б был, — надела! Раз по-другому от тебя защититься нельзя. Ты всегда берешь женщин штурмом?
— Планомерной осадой. Я все-таки сын полковника и внук генерала.
— Да ну? Вместо того чтоб приставать, рассказал бы лучше…
— Я не пристаю, я выказываю свое расположение и симпатию.
— И многим ты ее уже выказывал?
— Только тебе одной.
— Я, конечно, сразу же поверила. Обрыдалась тут от счастья. Можно подумать, у тебя до сих пор ни одной девушки не было.
— Это все не серьезно.
— А сейчас серьезно?
— Чрезвычайно. Хочешь, я тебя с моими родителями познакомлю? Хоть завтра? Бросим эту чертову Горку и поедем?..
— Набросались мы… Ну, познакомишь… Что из того? Ты, наверное, уже с десяток кандидаток на смотрины приводил.
— Никого.
— Врешь!
— Ей богу, Рита! Мать на меня даже ругается: «Хоть бы посмотреть, кто у тебя бывает? Может, мужики голубые…». Она уже лет пять пытается меня женить. Ты им понравишься, обещаю.
— Почему у тебя до смотрин не доходило? Плохие встречались?
— Разные. Были и очень хорошие. В принципе. Только душа не лежала.
— А ко мне, значит, лежит?
— Еще как!
— Так… Руки!
— Уже убрал.
— То — то! Значит, бросал девушек?
— Расставался… От некоторых, правда, убегал.
— От меня бы не сбежал…
— Я и не хочу!
— Опять руки… Связать их тебе, что ли? Еще раз распустишь, будешь спать в машине!
— Что ты! Мне там будет холодно и одиноко. Страшно.
— Сейчас я тебя пожалею, бедненького, и возьму на ручки… Аким, я замужем.
— Неправда.
— Это почему?
— Нет обручального кольца.
— Может, я просто не ношу?
— Женщины всегда носят.
— Ладно, формально я не замужем. Но фактически — да!
— Тогда ты его бросай и уходи ко мне. Раз он тебя обижает.
— Ты, конечно же, обижать не будешь?
— Никогда!
— Все вы так обещаете. Знаю!
— Злая ты!
— Извини… Это я не на тебя злюсь — на себя. О таком парне, как ты, я всю жизнь мечтала. Высокий, красивый, умный, добрый… Вот он, рядом, даже как бы в невесты зовет, а я…
— Что ты, Рита!
— Не обращай внимания…
— Не плачь! Не надо, ей богу! Что ж он за птица такая, чтобы из-за него плакать?
— Это я птица. Он — пчела.
— В смысле — жалит?
— Да нет… Его предок — наполеоновский солдат, попавший в плен в войну 1812 года и оставшийся в России. Фамилия предка была Абей, что в переводе с французского — пчела.
— Так он Абей?
— Его фамилия — Телюк.
— Еще лучше! И этот Телюк позволяет себе… Он что, бьет тебя, обзывает?
— Что ты! Он обо мне заботится. Сам делает все по дому, даже еду готовит. Он ласковый, покупает мне подарки. Прямо как отец…
— Тогда почему ты плачешь?
— Я его люблю. Если б ты только знал как!.. Как последняя дура, наверное. Вот сейчас лежу рядом с тобой, а думаю о нем: где он? С кем?
— Он тебя бросил?
— Просто уехал на неделю. Неожиданно, не предупредив заранее.
— По-свински.
— Вот именно!
— Уходи ко мне.
— Я же его люблю!
— Разлюбишь. И полюбишь меня.
— А если нет?
— Я буду стараться.
— Ты как ребенок. Большой, сильный, но ребенок. Я же не кукла, которую можно отнять у другого и забрать себе. Я — живая.
— А я? Что, по-твоему, я делаю в Горке и этой Прилеповке? Командировка давно закончилась, ситуация с привидением выяснилась…
— Так ты из-за меня? Господи! Я думала: Дуня…
— Она же малолетка!
— Я бы не сказала. Это еще та малолеточка! Характерец у нее…
— Ее будущему мужу придется объясняться в любви, стоя на коленях, а потом ходить по струнке.
— Заметил?
— Я не слепой. Хотя она замечательная девушка. Искренняя, чистая… Только маленькая еще.
— Вот и полюбил ее!
— Мне нравишься ты.
— И ты мне нравишься. Но что делать, если мы встретились чуть позже, чем следовало?
— Ничего еще не поздно.
— Если бы… Расскажи мне что-нибудь о себе. А то уже несколько дней вместе, такое пережили, а по сути — ничего, кроме имени…
— Нечего рассказывать. Изменил семейной традиции: вместо офицера стал историком. Работаю в государственном архиве.
— Зарплата, конечно, не очень?
— Я подрабатываю. Не волнуйся, нам будет на что жить.
— Не волнуюсь. Я по деньгам парней себе никогда не выбирала. Родители у тебя работают?
— Отец — военный пенсионер, но трудится в каком-то оборонном обществе. Мама — учительница. До пенсии ей пару лет.
— Живут отдельно?
— Мы двадцать лет по гарнизонам скитались — отца все переводили, а потом приехали в столицу и стали жить у дедушки в его генеральской квартире. Дедушка с бабушкой умерли, а квартиру родители разменяли. Она была большая и в престижном доме, поэтому нам за нее без всякой доплаты дали две двухкомнатных.
— Какой завидный жених!
— Не издевайся.
— Я вправду! И как это тебя до сих пор не охомутали?
— Пытались. Но я не лошадь, чтобы позволить надеть хомут.
— Зато сейчас шею вытягиваешь.
— Из твоих рук — хоть ярмо!
— Начинается… Молчи уж, богатый женишок! Мы вот с отцом всю жизнь в однокомнатной квартире… Папа сам перегородку в ней сделал — и все. Правда, сейчас в этой квартире никто не живет.
— Почему?
— У папы есть женщина, он — у нее. А я — у Кузьмы.
— Так он еще и Кузьма!
— Перестань! Он умный, смелый, честный. Он мне жизнь спас. Во Франции, когда за нами на машине гнались, стреляли… Он сбил их в пропасть.
— Читал в твоей газете. Как я понимаю, он вместе с тобой в той машине был? Себя тоже спасал?
— Какой ты!
— А разве не так? Мне не нравится, что он тебя обижает.
— Он не обижает.
— Тогда почему ты плачешь?
— Я… Мы прожили вместе полгода, а я до сих пор не знаю, кто я ему. У него ко мне — серьезно или так… Он, когда мы познакомились, долго рассказывал мне, как любил свою первую жену, а мне ни разу не сказал, что любит. Хоть бы намекнул.
— Он был женат?
— Пятнадцать лет. Потом жена его нашла немца, он у нас филиал фирмы возглавлял, и уехала с ним с Германию. Ребенка родила. А старшая девочка, Вика, осталась с отцом. Ей тринадцать, она сейчас в летнем лагере.
— Вы с ней ладите?
— Замечательно. Когда переехала, больше всего ее боялась. Что скажет, как посмотрит… Оказалась, умная девочка. Разбалованная немножко, но добрая. Мы с ней как сестры. Она мне говорит: «Не обижайся на папу. Он и маме, пока вместе жили, ни разу не говорил, что любит. Та на него даже ругалась: «У, бирюк!» Ты оставайся с нами насовсем…»