Припарковав «омегу» у горкинского универмага, я остался в кабине. Рита явно не желала, чтобы я сопровождал ее при покупках. То ли собиралась приобрести нечто интимное, то ли… С той минуты, как мы проснулись в одной постели, он держалась отчужденно, словно опасаясь, что позволила себе лишнее. И это огорчало куда больше, чем неожиданная инициатива Стаса.
По правде, мне следовало его поблагодарить. В своих поисках мы зашли в тупик, выхода из которого при всем старании не видели. Приезд спецгруппы все расставит на свои места. Если апостолы действительно существуют и спрятаны в Горке, их найдут. Если все это миф или, что того хуже, чья-то злая мистификация, историк Ноздрин-Галицкий станет посмешищем коллег. Пожизненно. Наравне со Стасом Козловым. Но тот хоть «остепенится» успел… И не важно, что дело заварил Стас. Все будут помнить, что группу в Горке встречал я…
Удивительно, но мысль о профессиональном провале меня почему-то не волновала. Отчужденное, как в день нашей встречи, лицо Риты… Но тогда это было понятным. Теперь же, после всего… Я до сих пор чувствовал на своем плече мокрое тепло ее щеки…
Рядом остановился автомобиль, но я даже не посмотрел в ту сторону. Только когда дверь «омеги» со стороны пассажира мягко распахнулась, я поднял взгляд. Это была не Рита…
Подполковник Ровда по-хозяйски устроился рядом, бросив фуражку к ветровому стеклу. Выглядел он довольным, и я ощутил, как внутри все закипает.
— Значит, не слушаем хороших советов? — благодушно спросил он. Но благодушным был только голос. Глаза смотрели жестко.
— К хорошим прислушиваемся, к плохим нет, — сухо отозвался я, изо всех стараясь держать себя в руках.
— Я, значит, плохое посоветовал, — как бы размышляя вслух, продолжил он. — Хотел помочь молодому человеку, спасти его от тюрьмы, а он не поверил.
— Не внял. По собственному разгильдяйству.
— Вот именно! — ничуть не смутившись, продолжил он. — Более того, впутался в новую историю. На этот раз — по-настоящему. Незаконное проникновение в жилище, похищение чужой собственности, — перечислял он, загибая пальцы. — По нынешнему кодексу лет на пять потянет, — для большей убедительности он показал мне растопыренную пятерню. — Суд, правда, может учесть первую судимость, раскаяние в содеянном и добровольное возмещение ущерба, — он явно наслаждался, — и назначить наказание, не связанное с лишением свободы. И никакой Владимир Петрович Павленко вам не поможет, несмотря на то, что он доктор наук и профессор, — злорадно подвел он итог.
— Значит, в этот раз — проникновение в жилище и похищение собственности? — ядовито спросил я. — Православный монастырь тоже я развалил?
Яд его не взял. Ровда лишь ухмыльнулся.
— У меня есть заявление отца Константина. Он самолично видел вас в стенах монастыря позавчерашней ночью, после чего обнаружил исчезновение японской видеокамеры. Мы сняли отпечатки с дверей в подвале с полным соблюдением процессуальных процедур. Думаю, ваши там тоже есть. Так что вы делали позапрошлой ночью в монастыре?
— Ходил к девочкам.
— У тебя же их две… — он явно не ожидал такого ответа, но мгновенно поправился. — На свидание — в подвал?
— Мне, в отличие от вас, не предоставляют комнату с диванами вдоль стен. Приходится приспосабливаться.
Если я и ударил его под дых, то лишь на мгновение. Спустя секунду лицо его стало прежним.
— Вот что, умник! — жестко сказал он, четко выговаривая слова. — Не знаю, кто и что сказал обо мне, но выбор у тебя небольшой. У меня есть заявление, есть пальчики с дверей. Сейчас мы поедем в райотдел и откатаем твои. Если хоть один отпечаток совпадет, — будет постановление о задержании. Будешь ночевать на нарах. И ни один прокурорский щегол тебя из изолятора не вытащит — слишком веские основания. Может, кто потом и вмешается, — наплевать, я подал рапорт об уходе на пенсию в связи с выслугой лет. Мне все равно. А ты просидишь минимум неделю, а то и месяц. Понял?
Я молчал. Он был прав.
— У тебя два варианта. Либо мы сейчас — в райотдел на задержание, или ты отправляешься домой. Что выберем?
Я повернул ключ в замке зажигания…
Подполковник оказался умнее, чем я думал. Он не стал останавливать машину у выезда из Горки, как я рассчитывал, а молча указал рукой вперед. Милицейская машина следовала за нами, и я подчинился. В молчании мы преодолели дорогу, по которой совсем недавно гнался за мной Кнур, и остановились только у выезда на автомагистраль.
— А теперь слушай, — жестко сказал он, забирая с приборной панели фуражку. — По шоссе к столице у меня два поста. Сейчас я свяжусь с ними по рации. Если хоть один из постовых них доложит, что ты не проехал, я объявлю розыск. В Горку тебя привезут в наручниках. Если вдруг вздумаешь вернуться, будет то же. Здесь я тоже поставлю пост — на случай, если вздумаешь объехать по дуге и въехать с другой стороны. Ясно?
Он надел фуражку и вышел наружу.
Ярость душила меня, когда я выскочил на магистраль и припустил по трассе. Меня поймали, как цыпленка. Он все-таки добился своего — вышвырнул меня из Горки. Как раз в тот момент, когда уезжать было никак нельзя. Я не опасался за Риту: не маленькая, не обнаружив машину у магазина, дорогу найдет. Завтра приедет спецгруппа, но за ночь из монастыря можно вывезти танковую дивизию. Улицы будут пустынны — все страшатся бешеного зверя из леса, а Рита и Дуня наверняка не решатся дежурить у монастыря без меня — они не бойцы спецназа. Все зря. Они подгадали точно. Подполковник выходит на пенсию: жить в старости ему предстоит безбедно. Один апостол на черном антикварном рынке будет стоить, как завод средней величины. Вывезти его страны непросто, но продать — без проблем! Этих статуй нет ни в одном каталоге или справочнике, никто и никогда не докажет, что их нашли в Горке. Нас сделали, как детей…
Притапливая в ярости педаль газа до пола, я пролетел первый пост Ровды на полной скорости, затем — второй. Никто не подумал остановить меня, хотя оба гаишника проводили мою «омегу» долгими взглядами. Я даже желал, чтобы они взмахнули палочками: тогда бы я отвел душу, сказав все, что я думаю об их начальнике и их самих. Но они не доставили мне такой радости…
У первого же съезда за последним постом Ровды я свернул с магистрали — без цели, просто наперекор. Но, прокатив с полкилометра, остановился на обочине. Ожесточенно затягиваясь, высосал до фильтра горькую сигарету. И только затем достал из бардачка карту…
Минуту спустя я гнал по асфальту во все сто тридцать лошадиных сил. До ближайшего областного центра было свыше ста километров, а часы на руке уже начали отсчет второй половины дня…
Я успел. Авторынок уже затихал, но людей вокруг выставленных на продажу машин и павильонов с запчастями хватало. Осмотревшись, я быстро подошел к здоровенному мужику, лениво курившему у входа.
— Что ищем? — спросил он, окидывая меня профессионально оценивающим взглядом.
— Хочу машину поменять.
— Старую на свежую? Или наоборот?
— Наоборот.
— С доплатой? — сощурился он.
— Без.
— Что так?
— Да жена! — махнул я рукой. Ярость еще не оставила меня, поэтому злость в голосе вышла натуральной. — Не нравится ей большая. Пусть будет маленькая…
Я сделал жест кулаком вверх.
— Понятно, — кивнул он. — Они это могут. Подожди здесь.
Обратно он появился со щуплым пареньком лет двадцати. Без лишних слов тот мгновенно обследовал мою «омегу» и радостно кивнул.
Несмотря на ситуацию, я едва не застонал, увидев его машину. Если бы то была лошадь, ее давно пристрелили — из жалости. Этот «эскорт» гоняли безжалостно, что было видно по его салону и кузову, кроме того, ему давно следовало отдыхать на свалке.
Поймав выражение моего лица, паренек засуетился, заелозил руками, что-то торопливо рассказывая о потрясающей выносливости своего автомобиля. Он запустил двигатель, который, к моему удивлению, не заглох сразу после старта и даже бодро стучал дряхлыми цилиндрами, будто старясь приглянуться новому хозяину. До Горки на этой рухляди можно было попытаться доехать, и я кивнул.
— С учета сегодня снять не успеем, — заспешил паренек. — Но нотариус работает. Оформим доверенности. Плачу я…
В школе меня постоянно ругали за неусидчивость. В университете — тоже. Свои отличные оценки я брал памятью, а не прилежанием, как Стас. Для меня высидеть, если так случалось, «пару» без перерыва было мукой. Я потому и обзавелся машиной (к архиву проще и дешевле было ездить на троллейбусе), что приплясывать в холод на остановке казалось мне невыносимо тяжким делом. (В теплое время на остановках можно было хотя бы с девушками флиртовать.) Моя заброшенная диссертация — следствие отсутствия склонности к методичной ежедневной работе. Само мое пребывание в стенах архива — следствие небывалого либерализма начальства. Потому я поехал в эту командировку, потому меня в нее и отправили. Как отпетого разгильдяя, который не посмеет отказаться… И вот сейчас я сидел в своем свежеприобретенном тарантасе, припаркованном на обочине недалеко от съезда к Горке и тупо ждал сумерек.
Ровда не блефовал: сразу за поворотом здесь дежурила милицейская машина. Я специально проскочил мимо по магистрали — проверил, при первом же удобном случае развернулся и теперь ждал на обочине. Машина у меня была другая, но постовой мог знать меня в лицо. Пока светло, до Горки мне не добраться. В августе темнеет около девяти вечера, ждать мне предстояло еще часа полтора.
С моего места мне была заметна отключенная мигалка на крыше милицейского «опеля», выглядывавшая в просвет придорожных кустов. Постовой, в свою очередь, меня видеть не мог — мешали те же кусты. Если бы вдруг на трассе появился какой-либо грузовик, снижающий скорость для поворота, я бы пристроился за ним: внимание постового всегда концентрируется на первой машине. Вторую он бы тоже заметил, но уже когда водителя рассматривать поздно. Как назло все грузовики на полной скорости пролетали мимо. Никому не надо было в эту забытую Богом Горку…