Я курил сигарету за сигаретой, ощущая во рту мерзкий вкус кислого табачного дыма. Месяц назад я клятвенно пообещал матери бросить, поэтому и приехал в Горку с пачкой сигарилл — слишком дорогих для государственного историка, чтобы смалить их одну за другой. Сейчас я истреблял фальшивое «мальборо», сделанное где-то в наших землях специально для таких вот идиотов, которые утром здоровому глотку свежего воздуха предпочитают надсадный кашель убитых легких…
Мигалка в просвете кустов внезапно задвигалась и исчезла. Я завел двигатель и тронулся. Если милицейский «опель» решил выбраться на магистраль, мне лучше двигаться, не привлекая внимания.
Но машина из-за кустов не показалась. Поравнявшись со съездом, я вообще не увидел ее на дороге — Ровда снял пост!
Я резко развернулся, проехал по встречной полосе, не обращая внимания на гудки машин, и свернул к Горке. Только перед самым городом сообразил: не стоит так гнать, пост, возможно, просто перенесли. К счастью, милицейской машины за железнодорожным шлагбаумом не оказалось, и я, крадучись, осторожно проехал по знакомым улицам.
…В этот раз Дуня встретила меня у ворот. И выражение лица у нее было еще хуже утреннего.
— Рита пропала, — сказала она сквозь слезы. — После того, как ты уехал. Люди видели, как к ней подошла какая-то женщина в голубом — похоже «монашка». И — все…
Я молча побежал к машине.
— В монастыре ее нет, — тараторила Дуня, семеня рядом, — Виталик с милицией все там обыскали. Сейчас ищут в других местах… Куда ты?
Я захлопнул дверцу прямо перед ее носом и визгом развернулся на пустынной улице. Мотор «эскорта» отчаянно заревел, разгоняя машину…
8
На площади перед монастырем стоял автобус, возле которого суетились какие-то женщины, затаскивая в салон вещи. Я схватил одну за плечо. Испуганно ойкнув, она обернулась. Это была уже знакомая мне круглолицая монашка, только одетая в обычное платье. Узнав меня, она заулыбалась.
— Что тут у вас происходит?
— Батюшка объявил, что монастырь закрывается, и велел всем уезжать. Вот, автобус пригнали. Некоторые девушки плачут, я — нет! — со значением сказала она и добавила: — Тут у нас целый день суматоха. После обеда приходила милиция, обыскала весь монастырь. Чего искали?.. — удивленно протянула она. — Говорят, какую-то девушку. Но наши все здесь…
— Веди меня к попадье!
— Ее второй день никто не видел.
— А отец Константин?
— Он у себя, заперся.
— Веди!
Она попыталась возразить, но я сильнее сжал ее плечо, и она подчинилась. Сейчас мне было не до сантиментов.
Мы поднялись на второй этаж и уже знакомым мне путем по длинному коридору прошли в правое крыло монастыря. Возле одной из дверей круглолицая остановилась.
— Дальше не пойду!
Я молча отодвинул ее в сторону.
Дверь была заперта изнутри, но стучаться я не собирался. От сильного удара каблуком по замку дверь хрустнула и, ощетинившись острыми щепками, приотворилась. Круглолицая ойкнула и зарысила прочь. От второго удара дверь распахнулась настежь.
Человек, бросившийся ко мне навстречу, был в обычной одежде, и это помогло: с облаченным в рясу я бы, наверное, не смог…
От удара в живот он только покачнулся: брюшной пресс у Костика оказался не поповским. Зато левый в печень прошел хорошо…
— Это тебе за особое послушание! Это — за Риту! Это — за апостолов!..
Я молотил его, не чувствуя боли в разбитых костяшках пальцев, и пришел в себя только, когда он сполз на пол. Я поднял грузное тело и прислонил к стене. Его пошатывало, но он стремился стоять сам. Из разбитой губы тоненькой струйкой сбегала на бритый подбородок (уже и бороду сбрил!) тоненькая темная стройка.
— Где Рита?
Он молчал. Только глаза смотрели с ненавистью. Без страха.
— Где Рита, сволочь?!
— Не знаю я никакой Риты! — сглотнув кровь, глухо ответил он. — Здесь милиция с прокуратурой были, все перевернули. Что вам от меня нужно? Я добровольно снимаю с себя сан, закрываю монастырь и уезжаю из Горки. Нет у меня ни вашей девушки, ни ваших апостолов.
— А где твоя рыжая Райка?!
— Вчера уехала. Бросила меня. Меня все бросили.
Он сердито убрал мои ослабшие руки и сплюнул на пол. На желто-коричневой краске расползлось большое темное пятно.
Я застыл в растерянности, не зная, что делать дальше. Ярость утихала, оставляя разочарование и боль.
— Твоя «монашка» подошла к ней у магазина и увела. Это случилось сегодня днем. Если Райка уехала, то «монашку» послал ты!
Он достал из кармана брюк платок, вытер кровь с подбородка. Внимательно посмотрел на красное пятно, расплывшееся по светлой ткани.
— Я закрыл монастырь сегодня утром, — сказал тихо, не поднимая глаз. — С той минуты каждая из насельниц вольна делать что угодно. Я не знаю, кто из них подходил к вашей подруге и подходил ли вообще. Может, ей Раиса велела это сделать, может кто другой. Меня следователь уже спрашивал об этом. Не знаю. И не хочу знать. Меня предали, меня заставили отказаться от моего служения, мне приказали выметаться отсюда… Теперь еще и избили. Чего вы еще от меня хотите? — крикнул он, глядя на меня с ненавистью. — Чтобы я повесился? — он показал на балку под потолком. — Не дождетесь! Самоубийство — великий грех, а у меня и так грехов…
Я молча стоял, не зная, что мне делать дальше.
— Оставьте меня! — раздраженно сказал он, направляясь к столу. — Вы сделали, что хотели, теперь можете уходить. Я не буду жаловаться. Господь велел прощать обиды…
Мне не понравилось, как он сказал последние слова. Это не был голос смиренного христианина.
— Кто написал заявление, что я обокрал монастырь?
— Меня заставили… — он увял. — Сказали, что так нужно. И я не писал, что вы украли видеокамеру — только, что она исчезла. После того, как вы побывали здесь ночью. Она, действительно, исчезла. А вы здесь были.
— Ты меня видел?
— Видел.
— Тебя же не было тогда в монастыре!
— Был.
— И где ты меня видел?
— Во… — начал было он и вдруг замялся. — Видел и все…
— Если я узнаю, что ты хоть каким боком причастен к исчезновению Риты… Хотя бы только причастен, — я задохнулся от нахлынувших чувств.
— Тогда вы меня сами повесите? — насмешливо спросил он.
Я шагнул вперед и замахнулся. Он даже не отшатнулся. Я опустил руку.
— Не повешу. Просто убью. Вот этим! — я показал ему кулак и, повернувшись, вышел.
…Я не помнил, как оказался на площади. Автобуса уже не было, легкий ветерок гонял по пыльному асфальту какие-то цветные обертки. С минуту я стоял отрешенно, я затем побрел к машине. Смеркалось, вокруг было ни души, и так же пусто и тоскливо было у меня внутри. Скорее машинально, чем осмысленно, я забрался в салон, повернул ключ в замке зажигания и медленно тронулся. Я катил по пустой улице ненавистной мне Горки, сам не зная, куда и зачем я еду.
Милицейский автомобиль выскочил из-за поворота мне навстречу и стремительно промчался мимо. Мне показалось, что рядом с водителем я разглядел подполковника Ровду, напряженно смотревшего вперед. На мой дряхлый «эскорт» никто не обратил внимания. Константин Жиров только прикидывался смиренным. Он позвонил дружку…
Я придавил подошвой педаль газа. Счет шел на минуты…
Дуня хотела идти перед машиной, но я велел ей забираться внутрь. Сумерки уже сгустились над Горкой, дорога была плохо видна, а включать фары я не хотел. Мы обогнули сад деда Трипуза и вползли в какой-то глухой проулок. Здесь, как было видно, давно никто не ездил — «эскорт» приминал перед собой бампером высокую траву. Сделав знак остановиться, Дуня выскочила наружу и, к моему удивлению, сдвинула как створку ворот целый пролет штакетника. Подчинясь ее знаку, я заехал за забор. Здесь тоже росла трава, но, по всему было видно, некогда был двор: высокие кусты и деревья росли вокруг этой площадки со всех сторон, правильно обрамляя просторный четырехугольник.
— Здесь дом стоял, — подтвердила Дуня мою догадку. — Еще мамин прадед жил. Потом дедушка другой построил, тот, где мы сейчас живем. А этот разобрали — сгнил…
Место было выбрано идеально: для того, чтобы отыскать меня здесь следовало прочесать сад деда Трипуза. Вряд ли у Ровды появится желание бросить на это половину своих бойцов. А из проулка машину не разглядеть — я поставил ее в углу старого двора.
— Мне остаться с тобой? — тихо спросила Дуня.
Я внимательно посмотрел на нее. Даже в тусклом лунном свете было видно, как она измучена.
— Иди отдохни. Позвонишь мне по сотовому, если что. Вот! — порывшись, я вытащил из барсетки визитку и протянул ей. — Здесь и код есть.
Внезапная мысль осенила меня.
— У Риты был сотовый телефон?
— Был, — подтвердила Дуня. — Я видела.
— Номер знаешь?
— Она не говорила.
Я едва не застонал. Конечно! Тары-бары-растабары… Танцевал, на руках носил, даже в постель одну лег. А самое элементарное — спросить у девушки телефон…
— Я пойду?
— Погоди!
Я достал из ящика с инструментом монтировку. Если здесь бродит эта зверюга…
Мы прошли обратным путем по проулку, затем по улице. Дуня испуганно жалась ко мне, и я, чтобы успокоить, обнял ее за плечи. Со стороны мы, наверное, смотрелись обычной парочкой влюбленных. Только девушка дрожала от страха, а в руках ухажера зачем-то была монтировка…
Во дворе деда Трипуза горел свет, и, заглянув за забор, я увидел за столом Виталика. Он молча встал, увидев нас.
— Вот! — протянул он женскую сумочку. — Нашли на берегу неподалеку от монастыря.
У меня, наверное, что-то случилось с лицом, потому что Виталик вдруг испуганно схватил меня за плечо.
— Нет, что ты! Тела нет. Только сумочка.
Он усадил меня на лавочку.
— Случайно нашли. Из-за телефона, — он достал из сумочки маленький аппаратик в аккуратном кожаном чехле. — Женщина одна проходила мимо, услышала: музыка играет… Рите звонил кто-то, настойчиво, поэтому и нашли. Мы потом посмотрели — один и тот же номер, вызовов шесть. Тоже сотовый, сейчас выясняют кто. Сумочку женщина принесла в милицию, а мы потом прочесали все вокруг. Ничего. Наверное, просто выбросили. Документы, деньги, ключи от машины — все на месте… Это не ограбление. Ее целенаправленно похитили.