— Все это правда?
Стас замялся, а я выпалил:
— Неделю сидели в архиве!
(Уже тогда я понял, что не обязательно врать, чтобы сделать человеку приятное.)
— Спасибо, ребята! — растрогано сказал потомок благородного Лопаты, горячо пожимая нам руки. — Дед говорил, что мы не из простых, но я не верил — с такой-то фамилией! Выходит дед прав. Повешу это у себя в кабинете — пусть знают, с кем имеют дело! А вам за труды… — он полез в карман и сунул мне в руку зеленую бумажку с портретом президента Гранта.
В коридоре мы со Стасом переглянулись, и без слов поняли друг друга. Назавтра я отнес текст в газету бесплатных объявлений…
Университет мы окончили с красными дипломами и дружно попросились на работу в государственный архив, где нас уже хорошо знали и искренне считали будущими светилами исторической науки. Архив вполне официально оказывал услуги по поиску родословных, но добрая часть соискателей дворянских титулов, узнав, что на это уйдет не менее трех месяцев (Стас мог пообещать и полгода) при полном отсутствии гарантии, что дворянские корни отыскать удастся (что было чистой правдой), попадали в ловко расставленные сети фирмы «Ноздрин-Галицкий и К». (Стас Козлов на полное участие в названии не претендовал.) Зато Стас оказался феноменально талантлив по части психологического воздействия на клиента.
— Сначала беседовать с ним должен ты, — наставлял он меня в начале славного пути. — Он увидит перед собой здоровенного красавца-гвардейца (не спорь, при государе-императоре служить бы тебе в гвардии!) со стопроцентно дворянской фамилией и поймет, на что претендует. Устрашится. А когда мы вынесем ему это дворянство на тарелочке, стирая со лба ручьи пота от непосильных трудов, бумажник у него сам собой раскроется…
Мне едва удалось уговорить его не делать однозначных заключений в наиболее тяжелых случаях. «В связи с гибелью необходимых документов во время многочисленных войн и революций трудно сделать окончательный вывод… в то же время вероятность совпадения чрезвычайно высока…» Даже в таком тексте человек при желании (а желание у него есть!) найдет, что хочет. Но убедить Стаса сортировать клиентов я не смог. Он искренне считал, что человек не должен уходить от нас, не заплатив, и своим убеждениям не изменял. Однажды он выдал дворянскую родословную банкиру с фамилией Рабинович, сославшись на некого Рабиновича, который в девятнадцатом веке выкрестился в православные и на статской службе получил чин коллежского советника, дававшего право на наследственное дворянство. Он бессовестно скрывал от клиентов, что освобожденные от крепостного права крестьяне скопом принимали фамилии бывших господ (от чего в России тысячекратно возросло число Шереметевых и Гагариных), а в присоединенных в восемнадцатом веке к России Польше и Литве каждый четвертый считал себя шляхтичем, что невероятно облегчало задачу корыстного исследователя.
— Мы же не хлеб голодным продаем, — рассуждал Стас, когда я доставал его упреками. — Думаешь, они сами не понимают, что никаким дворянством в их сермяжном роду не пахнет. Им хочется иллюзий. А иллюзии стоят дорого… Хорошо тебе, бабы сами на шею вешаются. Я меня полюбят только за деньги…
При последнем аргументе я умолкал. Природа жестоко пошутила над Стасом, наградив его блестящим умом и обделив остальным. Стас был мал ростом, толст и волосат. И хотя у него имелась подлинная родословная, подтверждавшая трехвековое дворянство, предки его прямо роились в Бархатных книгах, это, как и деньги, помогало плохо — женщины его избегали. Даже Стелла побрезговала…
Стас позвонил после полудня, когда я уже добивал купленный в газетном киоске детектив.
— Нашел! — без долгих предисловий сообщил он. — Онисим Брага действительно умер на Успение и отпет в церкви Покрова. Вообще странная запись — указано, что умер от «злого чародейства». Для конца восемнадцатого века — редкость. В отношении Ульяны Бабоед, как ты и говорил, записи об отпевании нет, но есть о крещении. Крестили на восьмой день после Успения 1877 года в церкви Преображения, отец — Микифор Бабоед, каменных дел мастер, и жена его Евдокия, урожденная Нестерович. Крестные из той же среды — каменных дел мастер и жена его…
— Спасибо! — сердечно поблагодарил я.
— Это еще не все, — довольно промолвил Стас. — Я на всякий случай в ревизские сказки заглянул — их как раз составляли после присоединения к России новых земель. Словом, к концу века у Микифора Бабоеда оставалось еще трое сыновей — Микифор, Микита и Микола. Почему-то все на «м», — хмыкнул он, — двое на момент переписи были уже женаты, но жили с отцом, дочь Ульяна не упоминается. Либо действительно умерла, либо вышла замуж. Что касается семейства Браги, то на момент составления сказок у них не указаны дети. То ли Онисим был единственным, то ли другие женились или вышли замуж и жили отдельно, — он помолчал и добавил. — Мне стало любопытно, от чего Онисим и Ульяна умерли такие молодые, и я полистал книги. Не похоже, чтобы в то время наблюдалась какая-то эпидемия. Количество отпеваний в течение года примерно одинаково.
— Ты чудо Стас!
— Кто б сомневался! — прыснул он, и я словно увидел, как расплылось в улыбке его широкое лицо. — А зачем тебе эти провинциалы? Для диссертации? Так не по теме.
— С командировкой хочу разобраться побыстрее.
— Правильно! — одобрил Стас. — Работы и здесь хватает. Когда вернешься?
— Завтра, — сказал я, еще не догадываясь, насколько легкомысленное обещание даю…
Спускаясь в буфет пообедать, я чувствовал себя не в своей тарелке. С одной стороны было радостно, что завтра уже можно было домой. Честно говоря, можно было и сегодня, но Николаю Ивановичу, любимому шефу, вряд ли понравится такая спешка — научная корректность требовала от меня пожертвовать еще одной ночью. Николая Ивановича в архиве любили все. Он не только закрывал глаза на наши побочные заработки (прекрасно понимая, что официальная зарплата дает нам только одно право — умереть с честью). Он искренне вникал в проблемы каждого, и не одна научная карьера стала следствием его внимания и поддержки. Моя не ладилась. Недописанная диссертация не первый год пылилась в столе, и «остепенившийся» год назад Стас имел полное право меня упрекать. Я же утешал себя тем, что у него, обделенного женским вниманием, больше времени…
Тем не менее, выйдя после обеда на гостиничное крыльцо покурить, я обрадовался самой мысли, что менее чем через сутки уже буду подъезжать к столице, и этот городок с его скучными жителями скоро забудется, истершись в сознании под напором привычных дел. По правде, мне и вовсе не следовало ехать в эту Богом забытую Горку. Но отказать любимому шефу было «западло», как говорила одна моя давняя подруга с богатым опытом общения в специфической среде. В министерстве культуре заинтересовались многочисленными публикациями о местном привидении, но для проверки решили послать человека не из аппарата. Потому что аппаратчик не преминул бы составить положительную реляцию, сулившую дополнительное государственное финансирование заброшенному филиалу и открытие гарантированного туристского маршрута.
Август был на исходе, мягкое тепло последних дней лета ласкало тело, площадь перед гостиницей была пуста, и только кудлатый пес, развалившись на старой брусчатке, млел под солнечными лучами. Я докуривал сигариллу, когда увидел эту машину…
Машина была нарядной как майская бабочка — в Горке на таких не ездили.
Пролетев мимо по пустынной улице, она скрылась за домами, но через несколько секунд появилась снова — наверное, развернулась на ближайшем перекрестке. В это раз машина ехала тише, степенно, и у проезда свернула гостинице. Водитель не спешил выходить, и я успел рассмотреть автомобиль. Это был ярко-красный «бээмвэ» с кузовом купе — нарядная игрушка для большого города. По борту машины, от переднего крыла к заднему, бежал стремительный желто-коричневый орнамент — владельцу «бээмвэ» показалось мало яркой окраски на пижонском кузове, он не пожалел денег и съездил в специальную мастерскую…
Дверца машины распахнулась. Поначалу я увидел две стройных ножки в красных туфельках. Они изящно выскользнули из темного проема и одновременно ступили на брусчатку. Затем появилась голова в белой косынке, и через мгновение женщина в красном коротком платье стояла рядом со своей железной игрушкой. Платье плотно облегало ее тело, повторяя каждый изгиб, и я ощутил, как в груди кольнуло. Женщина, которая знает, как правильно выходить из автомобиля, могла появиться здесь только из другого мира. Такая не шлепнется тебе на грудь с разбега…
Незнакомка закрыла за собой дверь и с любопытством осмотрелась. На одинокого гвардейца, скучающего на крыльце, она не обратила внимания. Или сделала вид, что не обратила. Подошла к багажнику своего «бээмвэ» и вытащила из него огромный чемодан.
Едва обзаведясь автомобилем, я узнал об этой женской слабости: если есть возможность взять с собой много вещей, которые не придется тащить самой, взято будет по максимуму. И в данный момент это было на руку.
— Позвольте!
Она настороженно смотрела на меня.
— Здесь нет носильщиков, это не заграница. Рад буду помочь.
— Пожалуйста! — пожала она плечами.
Вблизи она оказалась еще лучше. Точеная фигура, большущие, серо-голубые глаза. Не писаная красавица, но… Писаной красавицей восхищаются, но скоро забывают. Но стоит сделать ее лицо чуть-чуть неправильным и добавить какую-нибудь родинку на верхнюю губу… Родинки у незнакомки не было, но это ничего не меняло. Пока она заполняла анкету у стойки администратора, я тихо млел рядом. Не удержался, потихоньку заглянул через ее плечо (это было не трудно, я оказался выше на голову). Маргарита Голуб, родилась двумя годами позже меня, цель приезда — командировка… Из столицы, живет неподалеку от моего дома, точнее — в полукилометре. А впервые встретились здесь. На безымянном пальце правой руки кольца не было. Не замужем. Женатые мужчины часто не носят обручальных колец, но женщины, особенно молодые, — практически всегда. Приятно похвастаться удачн