– Он ничего с тобой не сделал? – спросил огромный русский на том же английском. Часка кивнул – мол, ничего не произошло, – но тот из «пятнистых», который был поменьше, понял его неправильно и, взяв его мучителя за глотку, достал большой нож и произнес:
– Теперь ты мертвый, свинья.
Чатан, наконец, подобрал нужные слова:
– Нет, он нет делать… нет время.
Русский поменьше спрятал нож и брезгливо поморщился – от поверженного пьяницы запахло человеческим пометом. Большой русский укоризненно посмотрел на своего товарища и спросил у обгадившегося бледнолицего:
– Идти сможешь?
– Да, – дрожащим голосом пробормотал тот.
Они стали спускаться вниз по склону холма. Большой русский вел поскуливающего от страха пленника. Неожиданно из-за куста появился Часка с ружьем наперевес. Чатам хотел было крикнуть брату, чтобы тот не стрелял, но не успел – Часка уже вскинул ружье к плечу и приготовился к выстрелу. В самый последний момент за спиной Часки появился еще один русский. Он ударил снизу по стволу, и пуля ушла вверх. Русский отобрал у парня ружье, сказав что-то непонятное, вроде «ish vi kakie». Большой же русский лишь улыбнулся, а сопровождавший его второй, обращаясь к Часке, произнес по-английски:
– Успокойся, с твоим другом ничего страшного не произошло.
– Братом, – поправил Часка, сверкая глазами.
– Ну, значит, с братом. Поехали с нами, надо поговорить.
– А если мы не хотим? – насупился Часка.
– Не хочешь – не надо. Можете ехать куда хотите. – Он повернулся к тому воину, который держал в руках ружье Часки, и что-то сказал ему на своем языке. Тот вернул оружие индейцу.
Часка любовно погладил приклад ружья, о чем-то подумал и произнес:
– Хорошо, мы поедем с вами…
На хуторе Красной Куртки на земле лежали несколько трупов с коричневой кожей. Неподалеку от них в кучу было свалено десятка три тел убитых бледнолицых.
Русский – судя по всему, это был вождь – начал о чем-то расспрашивать вонючку. Тот, жалобно поскуливая, быстро и сбивчиво отвечал на каждый вопрос с выражением испуга на своей мерзкой физиономии. Затем русский брезгливо поморщился, подозвал к себе девушку-индианку и что-то ей сказал. Она кивнула, подошла к Часке и сказала на языке лакота:
– Вы свободные люди и можете делать все, что хотите. Вот только их вождь попросил меня передать тебе, чтобы ты отвел их к Старому Дыму. Узнав о том, что здесь погибли белые люди, сюда, скорее всего, пришлют военных. Он говорит, что с этой бандой они справятся, а вот с солдатами воевать будет сложнее. Их можно будет победить, только если все будут воевать вместе. И лакота, и русские.
– Хорошо, – кивнул Часка. – Мы отведем их к Старому Дыму. А ты передай их вождю, что я очень благодарен его людям за спасение брата.
Щукин тщательно обдумывал все произошедшее. Это очень даже неплохо, что удалось ополовинить банду отморозков. Из экспресс-допроса пойманного несостоявшегося педофила удалось установить численность банды и ее основные задачи. Главарь – некто Джонсон – отправил три десятка головорезов зачистить индейские деревни на подступах к Черным холмам. Чем они и занялись с большой охотой, заодно удовлетворяя свои низменные инстинкты. Так что к тому, что их отправили прямиком в пекло – а учитывая грехи этих ублюдков, полковник не сомневался, что черти давно их уже ждут, – он отнесся ко всему случившемуся как к крайне необходимой санитарной акции.
Пленный, который как мог застирал свои обгаженные штаны, но все равно продолжал распространять вокруг себя зловоние, у Щукина тоже никакого сочувствия не вызывал. Бывший матрос флота США, изгнанный с военной службы за сексуальное насилие над юнгой, был туп, глуп и не мог толком ничего сказать о дальнейших намерениях своего начальства. К тому же он ужасно любил свою задницу и во время допроса через слово умолял не убивать его. Щукин решил отдать его, после того как он перестанет быть нам нужен, индейцам. Интересно, у них еще есть «столбы пыток»?
Спецгруппу вели к местному вождю – Старому Дыму – два пацана из уничтоженной бандитами деревни. Они понравились полковнику, хотя первое время и косились на него и его бойцов. Все же Щукин со товарищи были белыми, то есть людьми, от которых индейцы имели в основном одни неприятности. Правда, младший, которого они спасли от вонючего извращенца, был им благодарен за это, и когда Щукину приходилось обращаться к нему, он вел себя подчеркнуто почтительно.
Переводчиком полковнику служила девушка из племени лакота, которую они несколько дней назад подобрали, оборванную и обессиленную. Она неплохо знала английский, и с ее помощью можно было беседовать с индейцами. Как оказалось, вакеро Фернандес тоже немного понимал язык индейцев сиу, но Щукин велел об этом до поры до времени помалкивать. Пусть индейцы считают, что никто не знает, о чем они разговаривают между собой.
Спецгруппа двигалась неспешно, соблюдая меры предосторожности. На стоянках выделялись парные патрули, которые внимательно наблюдали за окрестностями, чтобы их не могли застигнуть врасплох люди Джонсона. Конечно, они бы в конце концов отбились от бандитов, но Щукину не очень хотелось бы потерять кого-нибудь из своих товарищей. Пару раз спецгруппа запускала квадрокоптер, чтобы обозреть местность. Ангпету, которая уже имела возможность наблюдать за тем, как Надежда поднимает в небо «чудо-птичку», уже не так бурно реагировала на это зрелище. А пацаны-индейцы просто обомлели, открыв рты на ширину приклада при виде того, как квадрик, взмыв в воздух, стал нарезать круги в небесной синеве. После этого они с необычайным почтением стали относиться к Надежде. Видимо, они посчитали, что она – великая колдунья, способная управлять «летающими пауками».
С помощью Ангпету полковнику удалось узнать у юных «чингачгуков», что до стоянки Старого Дыма ехать еще примерно дня два. Так оно или нет, Щукин не знал, вполне вероятно, что они специально вели спецгруппу самым длинным маршрутом, чтобы их отец первым успел добраться до цели и проинформировать вождя о том, что произошло.
Все бойцы спецгруппы вели себя безупречно. Если сказать честно, то Щукина поначалу немного беспокоил Лермонтов, который, как он слышал, плохо ладил с начальством. Но Михаил Юрьевич безукоризненно выполнял все его команды, внимательно наблюдал за происходящим, а во время боестолкновения с бандитами без всякой жалости расстреливал их из автомата.
Именно Лермонтов сумел вовремя ударить по стволу ружья старшего из братьев и тем самым избежать ненужного кровопролития. Он подружился с девушкой-индианкой, болтая с ней по-французски – как оказалось, Ангпету неплохо знает и этот язык, – и даже, видимо, вспомнив о своей гусарской молодости, пытался флиртовать с девицей. Забавно было видеть, как Лермонтов, сочинив на ходу мадригал, зачитывал его немного смущенной Ангпету, которая, посмеиваясь и постреливая глазками, поглядывала на великого поэта. Щукин переговорил с дочкой и попросил ее приглядывать за подругой, чтобы романтические отношения между Лермонтовым и Ангпету не зашли слишком далеко. В данном случае его беспокоили не возможные последствия флирта, которые обычно появляются у юных особ женского полу через девять месяцев, а то, как все это воспримут индейские вожди. Во всяком случае, во время похода расслабляться никому не стоит. Надо думать не о нежных чувствах, а о бдительности и осторожности.
Надежда провела соответствующую профилактическую беседу. Ангпету заявила, что хотя ей и нравится красивый русский, но замуж она выходить пока не собирается. А вне брака у нее никаких тесных отношений не будет – так ее воспитывали в миссии пасторов Джеремайя и Джедедайя. Ну, если так, то ладно – хотя Щукину было известно, как основной инстинкт бывает сильнее наставлений разных там пасторов и родителей. Слава богу, подумал полковник, что Наденька наконец определилась и после возвращения в Питер собирается выйти замуж за майора Соколова. Тот уже попросил у Щукина ее руки, и полковник дал согласие.
«Глядишь, я и доживу до внуков, – подумал Щукин. – Во всяком случае, очень бы хотелось дожить».
На второй день пути, ближе к вечеру, осматривая в бинокль окрестности, полковник заметил на вершине соседнего холма всадника. Судя по одежде, это был индеец. Он подозвал старшего из братьев и попросил его взглянуть в бинокль. Тот с удивлением приложил к глазам окуляры, вскрикнул от неожиданности и что-то оживленно начал объяснять полковнику.
– Часка говорит, – перевела Щукину Ангпету, – что волшебные стекла показали ему отца. Это значит, что скоро мы будем в становище Старого Дыма. Можно, я отправлюсь к отцу и расскажу ему о том, что мы уже на подходе и у нас все в порядке?
Падающий Ястреб выехал из деревни в сопровождении Часки и двух воинов, которых Щукин ранее не видел. Лицо вождя было на этот раз менее хмурым, чем во время их первой встречи. Подъехав, вождь сделал знак – повернул правую руку ладонью в области шеи, подняв два пальца – указательный и средний – вверх и загнув остальные, а затем медленно поднял ее до уровня головы.
– Это означает «друг», – пояснила Ангпету.
Щукин усмехнулся, повторил тот же знак, после чего Ястреб сказал: «Хау, митакуепи!»[45] Щукин, не дожидаясь перевода, повторил, как смог, эти слова. Ястреб тоже улыбнулся:
– Благодарю тебя, белый, за то, что ты спас моих детей. И за то, что вы спасли женщин и детей и привезли их сюда. И за пойманного вами белого убийцу, который любит мальчиков. Прости меня, что я тебе не сразу поверил.
– Я бы на твоем месте, вождь, тоже не сразу поверил, – произнес Щукин и подождал, пока Ангпету перевела его слова. – Но сейчас не время обмениваться вежливыми словами. Нам предстоит вместе много сделать. Во-первых, надо найти и уничтожить остатки банды. И, во-вторых, рано или поздно сюда придет кавалерия. Ее нужно будет остановить, причем силой оружия – вряд ли они послушаются голоса разума.