— Навались! — отчаянно кричит Кротов, но нос английской шлюпки проходит линию финиша. Взмах судейского флажка. Гонки окончены. Победил «Тринити». С волнолома несется раскатистое:
— Ура! Гип-гип ура!
Кричат курсанты с «Тринити», кричат норвежцы. Воют рожки. Даусон вскакивает, срывает фуражку, машет ею, приветствуя шлюпку. Машет фуражкой и Шведов. Хотя его команда проиграла, все же не надо показывать, что он огорчен. Если его шлюпка не пришла первой, то лишь из-за вырванной планки уключины. Это видели всё. Даусон бежит к своей команде.
— Я доволен вами, мальчики! Вы выиграли гонки, а я бутылку русского коньяку. Гип!
Он возвращается к Нардину и Шведову.
— Поздравляю вас, — говорит Нардин и пожимает руку Даусону. — Коньяк я принесу сам. А вы принесете вторую бутылку, капитан, — оборачивается он к Шведову. — Выпьем в честь победителя.
Очень медленно шлюпки идут к своим судам. Гребцы в изнеможении. Добраться бы до коек. И отдыхать, отдыхать. Вечером все приглашены на «Тринити». Завтра на рассвете барк уходит в море.
Между высокими мачтами «Тринити» протянуты гирлянды разноцветных лампочек. Темпераментно играет джазовый квартет. Низенький белобрысый практикант-англичанин оглушительно бьет палочками в барабан. Он подпрыгивает, покачивается, выкрикивает слова песенки. Ноги отбивают такт. Ударнику вторят аккордеон, банджо и саксофон. Звучат веселые мелодии. Лихо отплясывают пары на желтой палубе «Тринити». Девушек мало. Они нарасхват. Курсанты стоят группками, ожидают своей очереди.
Лучше всех сегодня Зойка. Загнутые ресницы, вздернутый носик, сияющие глаза. Платье у Зойки черное, легкое, единственное для торжественных случаев. Сама шила. Танцует Зойка!.. Откинула голову назад, ни на кого не смотрит. «Покружиться бы так с Владимиром Васильевичем, — думает она… Где он? Видит ли ее? Заметил ли, какой она имеет успех? Разве она хуже Валерии? Нисколько. Даже моложе… А он ее никогда не замечает. Смотрит, как через стекло. Ну и пусть…»
Английские ребята глаз с нее не сводят: сразу видно, что она им нравится.
Зойка танцует с Троневым. Он бережно держит ее за талию, то отпускает, то снова притягивает к себе. Но вот музыка набирает темп. Зойка бросает Тронева и танцует одна. Что выделывает! Здорово! Девушки не отстают от Зойки. Англичане в восторге, бурно аплодируют. В круг протискивается английский практикант. Высокий, с длинным носом, светлыми глазами. У него очень самоуверенный вид. Наверное, «король танцев» на «Тринити». Он хочет пристроиться к Зойке в партнеры, но Тронев берет ее за руки и уже не отпускает от себя. Парень танцует один.
— Зоенька, — шепчет Тронев, — Зоенька…
Больше он не находит слов. Уж очень ослепительна сегодня Зойка. Как принцесса из сказки. Золушка на балу. Он никак не может привыкнуть к ее превращениям. От неуклюжих резиновых сапог и ватника к такому платью, прическе и лакированным туфлям. Зойка делает вид, что ничего не слышит и не замечает. Ей хорошо. Зойке всего двадцать лет. Молодость! Сколько внимания! Восхищенные взгляды, праздник.
Перерыв. Музыканты листают ноты.
— Тронев, иди-ка сюда! — зовет Виктора Роганов. Он стоит у борта и машет ему. Тронев отпускает Зойку.
— Я сейчас… Димка зовет.
Димка разговаривает с высокой норвежской девушкой.
— Потанцуй с ней, Витька, — просит он. — У меня рок плохо получается. Не хочется позориться. А ты класс покажешь.
Тронев польщен. Он приглашает норвежку, но куда ей до Зойки! Виктор оглядывает палубу. Зойки нет. Ушла? Обиделась? Надо ей объяснить, что Димка попросил его… Когда кончается танец, Тронев подводит девушку к Роганову.
— Получай обратно.
Виктор проталкивается сквозь толпу. Где же Зойка? Ага, вон она, танцует с этим носатым англичанином. Он увел ее в полутьму. Там светят только разноцветные фонари и никого нет. Виктор встает за мачту и наблюдает. Англичанин смеется, что-то говорит Зойке, пытается поцеловать. Зойка вырывается, толкает его руками в грудь, но парень держит ее крепко.
«Вот свинья», — думает Виктор. Он выходит из-за мачты. Англичанин отпускает Зойку. Он с усмешкой смотрит на Виктора. Они почти одного роста, светловолосые, чем-то даже похожи друг на друга.
— Витька! — испуганно кричит Зойка. — Не смей!
Виктор подходит к англичанину, делает короткий кивок головой, небрежно говорит:
— Excuse me! Извините!
Он берет Зойку за руку, и они уходят.
— Запиши в свой актив, — говорит Тронев. — Английский поклонник. Разве можно тебе оставаться на «Ригеле»? Думаешь, почему этот тип позволил так себя вести? Да потому, что ты «шипс-герл», судовая девчонка.
Зойка вскидывает голову:
— Пусть думает, что хочет. Я сама знаю, что мне делать.
— Так и знай. Не уйдешь с «Ригеля» — дружба врозь.
— Ультиматум?
— Да, ультиматум.
— Кто тебе на него дал право? — высокомерно произносит Зойка.
— Я хочу, как лучше. Мы же говорили с тобой… И ты почти согласилась.
В душе Зойка согласна с Треневым, но тон, которым он говорит с ней, вызывает протест.
— Захочу — останусь на паруснике, и никто мне не указ. Или уйду на большой транспорт. Пусть меня называют, как хотят. Мне все равно.
— А мне не все равно. И если ты дорожишь нашей дружбой, то уйдешь, — упрямо говорит Тронев.
— Останусь. Не приставай больше.
Тронев обижен, поворачивается и идет к Роганову. Тот все еще стоит с норвежкой. Зойка садится на фальшборт, задумывается… Хороший парень Витька. Но ведь всего ему не расскажешь. Сложно все… Уйти? Остаться? Как уйти от Владимира Васильевича, не видеть его, не слышать его голоса? Ему-то, конечно, она не нужна, а ей он необходим. Пусть он не замечает ее, любуется на свою Валерию. Зато Зойка видит его каждый день. Что делать? Как-то надо решать по-серьезному. Виктор для нее друг, а вот она для него, наверно, что-то большее. Она чувствует это. Как сказать ему, что она любит другого? Нет, не нужно его огорчать. Все равно из ее любви к капитану ничего не выйдет…
А вокруг смеются, хлопают друг друга по спинам, курят. Сквозь музыку прорываются обрывки разговоров.
— Пиши мне, вот адрес…
— Ты будешь вспоминать меня, Дагни?
Играет музыка. Танцует молодежь. Маяк на волноломе бросает свой луч в море. Длинная светлая дорога уходит в темноту и теряется вдали. Нардин и Даусон сидят на корме. Шведов о чем-то горячо спорит с Вудбайном. Даусон задумчив, на его лице нет обычной улыбки.
— Так лучше… Танцевать лучше, чем воевать, — ворчит старик. — Он отворачивается и долго молча смотрит в ночное море.
«К чему это он?» — удивленно думает Нардин, но ничего не спрашивает.
— Лучше… — продолжает Даусон. — Я потерял сына в последнюю войну. Осталась дочь. Мне так хотелось, чтобы Волт продолжил традиции. У нас в семье, начиная от прапрадеда, все мальчики — моряки. Больше не будет моряков Даусонов.
Он печально наклоняет голову. Маяк бесстрастно бросает луч в море.
— В войну он не светил… Я плавал тогда в конвоях…
— Смотрите, как здорово пляшет ваш парень. Прямо артист, — говорит Нардин, желая отвлечь Даусона от мрачных мыслей.
Старик оживляется.
— О, этот? Фильдинг, кажется. Ужасный заводила. Хорошие парни попали на «Тринити» в этом году. Что вы делали во время войны, капитан? — спрашивает Даусон. — Впрочем, вы совсем молодой.
— Когда кончилась война, мне было восемь. Но я хорошо все помню. Отец — военный.
— Остался жив?
— К счастью.
— Мне не хочется больше воевать, — сердито говорит Даусон. — Я тоже чуть было не отправился кормить рыб, здесь, на севере, недалеко от Тронгейма. Немец торпедировал мой пароход. Я плавал больше двух часов, держась за доску. Вытащили меня матросы с американского корвета. А какое было судно! Сердце обливалось кровью, когда я увидел его задранную к небу корму и нос, уходящий в воду. Оно было набито ценнейшим грузом. Какие убытки! Кому это нужно? Вот вы, коммунисты, можете положить конец войнам? Вас много, за вами идут миллионы.
— Положим рано или поздно, — уверенно отвечает Нардин.
— Ну что ж… Хорошо. Народы должны дружить и торговать, а не воевать. Вот основа моих взглядов. Я буду твердить это всегда.
— Нам нечего делить, капитан. Дружить и торговать мы умеем.
А на палубе бурно плещет веселье. Тут никто не думает о войне. Вот уже Хабибулин взял аккордеон. Он играет русскую. Пляшут все, кто во что горазд. Как умеют.
— Ахан, стой! Давайте споем, — кричит Курейко. — «Подмосковные вечера», ребята. Играй!
Хабибулин растягивает меха. Курсанты нестройно начинают петь. Англичане и норвежцы подтягивают. Получается неплохо. Льется знакомая мелодия.
— Приезжай, Толья…
— Ты приезжай к нам, Барт…
Улыбки. Дружеские слова, песня… Хорошо!
ДРАКА
Общество норвежско-советской дружбы устроило для моряков «Ригеля» и «Алтаира» прием. В маленьком зале суетились женщины-распорядительницы. Накрывали столы, приготавливали бутерброды, расставляли бутылки с пивом. Все делали сами. На вечер пришли целыми семьями, с детьми. Торжественную часть открыл председатель общества в Тронгейме, седой сухощавый человек. Он сказал много хорошего о Советском Союзе, о русских моряках и закончил свою речь словами:
— Сегодня у нас в гостях советские друзья. Мы хотим знать больше друг о друге и надеемся видеть землю без войны и оружия. В этом смысл наших встреч. Надеюсь, что никому не будет скучно…
Потом норвежские парни и девушки танцевали в национальных костюмах. Курсанты не остались в долгу. Они показали настоящее мастерство. Плясали, пели, читали стихи. Маленький оркестр, собранный из музыкантов обоих судов, играл танцы. Некоторые норвежцы знали русский язык, поэтому за столом не прекращалось веселое оживление. Крепкое черное пиво ударяло в головы.
После ужина начались игры. Очень веселые и смешные. Перетягивали канат, надували шары, набрасывали кольца на кегли… Роганову все очень нравилось.