«Хозяин этой долины, богатый, уважаемый всеми бай Биндет, был в дружбе со своим соседом, не менее именитым и богатым Курукбаем. Биндет не кочевал, зимой и летом люди его рода пасли скот в долине и в ущельях гор. Курукбай зимой уходил в степь, летом пригонял скот в эти горы. Тогда начинались празднества. То бай Биндет режет барана в честь дорогого гостя, устраивает состязание певцов, то барана режет Курукбай и проводит скачки, состязание богатырей-борцов.
Когда у Курукбая родился сын, а у бая Биндета — дочь, они нарекли их женихом и невестой. Таков был обычай у казахов — девочку сватали, когда она была еще в колыбели. Отец жениха платил за невесту выкуп — калым.
Дамеш, дочь Биндета, была нежна, как ягненок, стройна, как ветка тальника, прекрасна, как эти горы. Сын Курукбая, Кенжебулат, рос крепышом. Смелость его восхваляли все. Когда ему было десять лет, он уже объезжал строптивых жеребцов из отцовского табуна, смирил даже пойманного охотниками кулана. Кенжебулат вырос надменным, любящим только себя и свою смелость юношей.
Настал день смотрин. Это тоже обычай — за год до свадьбы жених знакомится с невестой и проводит у нее несколько дней. Но Дамеш любила другого юношу — джигита-табунщика — и в день приезда жениха убежала с джигитом в горы. Их искали и люди Биндета, и джигиты, приехавшие с Кенжебулатом, но найти не смогли. Оскорбленный, разгневанный Кенжебулат бросил все привезенные невесте и ее родным подарки — коримдик — в озеро. С тех пор озеро и называется Коримдик-Куль.
Курукбай и Кенжебулат начали мстить. Они грабили аулы бая Биндета, захватывали его земли… Это было много лет назад».
— Так бы подробно о Шакирбае знать, — заметил Борисов, когда майор закончил читать.
— О нем легенд нет, — улыбнулся Рудков.
— Но есть факт, есть живые люди, которые могут помочь.
— Да, есть. Сын Семена Капалина — Илья Семенович. Линейный надсмотрщик отделения связи. В селе живет. Дом его рядом с правлением колхоза.
Илья Семенович Капалин налил чай из кипящего на столе пузатого самовара в большие, ярко раскрашенные фаянсовые кружки.
— Все помню. Мне тогда двенадцать лет было. Особенно запомнились глаза и редкая черная бородка. Как сейчас вижу, — Капалин подал Борисову чай, пододвинул ближе к нему сахар. — Крепким мужиком отец был. Не совладали бы с ним. Сонного оглушили. На сеновале любил спать. Кто-то сказал бандитам.
Говорил Капалин неторопливо. Лицо его было хмурым. Когда он замолкал, упругие желваки вздувались на скулах. Большими узловатыми руками он бесцельно передвигал кружку с чаем.
— Насиловать начали мать и сестренку, — говорил он. — Отец веревки силился разорвать — не мог. Стонал, а бандиты смеялись. Я тоже пытался вырваться. Подскочил ко мне один. Глаза блестят, лицо красное. Прошипел сквозь зубы: «Лежи, щенок!» — и нож в бок. Когда в себя пришел, слышу — спорят. Один говорит: пора уходить за реку, другие настаивают переждать несколько дней, пока успокоятся пограничники, доказывают, что кто-нибудь уже на пост сообщил и пограничники выставят заслоны. Вот и все.
— А где эти несколько дней могли пережидать бандиты?
— Ума не приложу. Давайте чай пить.
Но в этот вечер им так и не удалось попить чаю: на току кто-то сильно и часто начал бить в рельс. Удары звучали, как набат. У колхозного правления тоже ударили в рельс. Капалин выскочил на крыльцо.
— Лейтенант, хлеб горит! — закричал он.
Но Борисов и сам с крыльца видел взметнувшийся в небо яркий факел, от которого в темноту пучками летели искры. Горела соломенная крыша тока.
Борисов вместе с Капалиным побежал к току. Их обогнали две пожарные брички с наполненными водой бочками. На току уже были люди. Никто не тушил пожара, все понимали: бесполезно. Кто-то откатывал подальше от огня бочки с бензином, лежавшие метрах в пятидесяти от тока, кто-то прямо из-под горящей крыши, облившись водой, выкатывал зернопогрузчик. Женщины подносили воду из ближних колодцев, обливали водой пшеницу и тех, кто спасал технику. Все работали молча, только председатель колхоза громко выкрикивал приказания.
Борисов стал помогать двум колхозникам, толкавшим веялку. Горячий воздух затруднял дыхание, на китель и голову (фуражка осталась у Капалина) сыпались искры, какая-то женщина опрокинула на него ведро воды.
— Еще — взяли! — натужно прохрипел за спиной Борисова знакомый голос. Он оглянулся и узнал старшину заставы Исаева. «Успели с заставы. Молодцы!» — подумал лейтенант. Веялка пошла быстрее, и вот, наконец, стало легче дышать — горящая крыша позади. Но они продолжали катить веялку подальше от огня.
Кто-то громко крикнул: «Берегись!» Часть крыши рухнула. Все кинулись растаскивать горящие стропила, тлевшее кое-где зерно раскидали и залили. Пожар затихал. Все ближе и ближе к току подбиралась темнота, вот она охватила весь ток, и в этой темноте чернели, как клыки огромного хищника, каменные столбы, а чуть в стороне темнел похожий на жирафа зернопогрузчик. У зернопогрузчика старший лейтенант Малыгин в кителе, прожженном в нескольких местах, в фуражке, сдвинутой на затылок, тоже прожженной, разговаривал с председателем колхоза Петром Григорьевичем Тереховым.
— На трудодни раздадим, а семян нет — покупать придется, — сокрушался председатель. — Стукнет по карману.
— Почему загорелось, не выяснили? — прервал Терехова Малыгин.
— Думаю, подожгли. Крыша загорелась. Сторож ужинать уходил. Он первым и увидел, когда возвращался. Тревогу поднял.
— Кто же мог? — недоуменно спросил Малыгин.
— А кто его знает. Вы границу покрепче перекройте.
— Начальник всех на ноги поднял. Сам следовую полосу проверяет.
— Если надо, мы поможем.
— Хорошо, Петр Григорьевич. А сейчас нам пора.
Борисов сидел на небольшом валуне у обложенной камнем могилы и смотрел на заржавевшую звезду. В ущелье было сыро и сумрачно. Над головой, каркая, кружили вороны. Лейтенанта раздражало это карканье, разочаровался он и осмотром ущелья. Но Борисов собирался внимательно осмотреть еще подножие горы там, где его огибала речка.
Вчера, после пожара, когда он вернулся с Малыгиным, Исаевым и солдатами на заставу, майор Рудков сразу же послал и его, и всех приехавших с ним на границу. До самого рассвета застава была на ногах. Инструкторы с собаками беспрерывно проверяли следовую полосу.
А утром, когда наряды вернулись с границы и доложили, что никаких признаков нарушения не замечено, когда вернулся инструктор с собакой, посланный к току после пожара, и тоже доложил, что вокруг тока все истоптано и никаких подозрительных следов там определить не удалось, майор Рудков вызвал дежурного по заставе.
— Вышлите наблюдателя на вышку, остальным — отбой!
— Есть.
Подождав, пока дежурный выйдет из канцелярии, Рудков обратился к Малыгину и Борисову.
— Зря шум подняли. И председатель ошибается, что поджог. Какой-нибудь разиня окурок бросил — вот и пожар.
— Я Другое предполагаю, — возразил Борисов майору. — Следов банды тоже не могли обнаружить. Но где-то ведь она прошла, где-то пережидала? Может быть…
— Все может быть, лейтенант, но я верю фактам. А факты таковы: следов нарушения границы нет. Не было их вчера, не было позавчера, нет и сегодня.
— Я все же пойду в ущелье. Позавтракаю и пойду.
— Стоит ли?
Сейчас Борисов смотрел на заржавевшую звезду, вспоминал события минувшей ночи, слова Рудкова: «Стоит ли?» — и начинал уже сомневаться в правильности своего предположения. «Но где-то ведь прятались бандиты. Нужно найти то место и проверить его», — как бы убеждая себя, проговорил лейтенант и встал.
Нахоженной тропы к водопаду не было. Весь склон горы покрыт мягкой травой, перевитой длинными, тонкими и твердыми, как проволока, колючими побегами ежевики. Ближе к речке — редко разбросанные невысокие, чем-то напоминающие перекати поле, только красно-сизые от созревшей ягоды, кусты барбариса. За этими кустами — густой тальник. Борисов излазил весь склон горы, внимательно осмотрел каждый камень, обошел каждый барбарисовый шар, но ничего не нашел. Он проголодался и жалел, что не взял с собой ничего закусить, однако идти на заставу, не закончив осмотра берега реки, не собирался. Пробившись через густой тальник, Борисов вышел к водопаду.
Большой черный камень перегородил почти всю реку. Между камнем и противоположным берегом, тоже каменистым, образовалась узкая щель, в которую врывалась струя воды. Часть же реки спокойно перекатывалась через камень и тонкой пеленой, образуя навес над камнем, падала с метровой высоты в глубокую тихую заводь. Мелкие брызги водопада вспыхивали в лучах солнца разноцветными огоньками; солнце, пробив тонкую пелену воды, кусочками радуги лежало на мокром черном камне.
Напившись воды, лейтенант принялся осматривать прилегающую к водопаду местность. Никаких следов. Только за пеленой падающей воды, метрах в двух от берега, у самого камня, на зеленой плесени, покрывающей гальку, он заметил нечто, похожее на отпечаток босой ноги. Отпечаток был нечеткий, и Борисов, чтобы рассмотреть его, вплотную подошел к водопаду и пронырнул через тонкие струи воды.
Перед ним был действительно след — след взрослого человека. Борисов пытался ответить на заданный себе же вопрос: «Кто этот человек, что он здесь делал?» Сидя на корточках, он внимательно изучал каждый сантиметр мокрого дна, а вода падала на полы его шинели, и холодные брызги, попадая на шею, скатывались за воротник. Не замечая этого, Борисов взглядом прощупывал дно воздушного мешка. Вот он увидел, ближе к берегу, еще один след и передвинулся к нему. Здесь воздушное пространство стало уже, и струя воды начала падать на спину. Борисов прижался к камню и на четвереньках пополз к берегу. В метре от берега он увидел на толстом слое ила еще один след — четкий след босой ноги человека, а рядом такой же четкий отпечаток руки. Заметил он и то, что основание камня неплотно подходит к берегу, образуя узкий треугольник.