— Сашки нет, я свободна. Почему бы мне не нагрянуть к Грине и не обломать ему заказ?
— Обломай! — поддержала Алена.
— А ты чем будешь заниматься?
— Скучать.
Утром Семен ушел на работу: она видела из окна, как за ним приехала машина. Вернется он теперь только утром. Что ей остается делать — дохнуть, как муха, от скуки!
Они неплохо посидели в «Макдоналдсе». Уходя, Алена снова увидела того парня. На этот раз он не улыбался и смотрел на нее так… так… Она не смогла подобрать сравнения, но от его пронзительного взгляда ей стало не по себе. Словно с нее живой сдирали шкуру.
— Тьфу, чур меня! — проговорила она.
— Ты на кого плюешься?
Мимочка оглянулась вокруг.
— Да так. Встретила тут одного… Я его не помню, а он меня запомнил. Странный какой-то… Видишь, блондин за окном?.. У него руки трясутся.
Но Мимочка больше смотрела на мускулистого парня за соседним столиком.
— Трясутся — ну и что? Алена, да у тебя сейчас все мужики, кроме твоего Семена, будут странными.
Пожалуй, так оно и есть. И Алена выкинула блондина из головы.
Вадим незаметно проводил Алену с подругой — разряженной идиоткой в кудрях — до салона. Он давно выяснил и место их работы, и расписание, и имена некоторых служащих — мало ли пригодится. И уже пригодилось.
В прошлый раз, когда он был в салоне и делал вид, что интересуется проспектами с рекламой услуг, Вадим слышал, как девчонки на телефоне обсуждали Алениного друга — художника, который рисовал ее портрет. До слуха долетело и то, что рисовал он ее обнаженной… У Вадима даже желваки заходили. Нагой! Это нужно прекратить и немедленно. Но как?
Сегодня он пришел к салону просто так. Мотался вокруг, бродил по кустам и газонам, попил водички в ларьке, съел мороженое, помня, что мама разрешает ему съесть только одну порцию. И вдруг увидел, что из салона вышли Алена с подругой Они направились в «Макдоналдс». Чем не место для случайной встречи?
В глубине души он надеялся, что она его помнит. Вспомнила, но не сразу. Но так даже лучше. Если у него ничего не выйдет, то его образ опять сотрется из ее памяти. Он останется для нее «кем-то там».
Они перебросились парой слов. Вадим поговорил бы еще, но понял, что неприятен Алене. Пришлось отойти в сторону. Пусть она идет и не боится. А он тихонечко постоит за окошком и посмотрит…
Когда утром у него на работе появился Аленин ухажер и с ним второй тип, Вадим струхнул. Знал, что однажды такое может произойти, но увидел их и заметался, запаниковал. По спине опять потек пот. Прилипла футболка. Руки похолодели так, что перестали сгибаться пальцы.
Он присел между штабелями коробок, но его увидел начальник смены, заорал:
— Долгов, чай расселся пить?
Пришлось встать и идти таскать коробки в зал. Неожиданно сыщики вышли прямо на него. Ноги точно приросли к месту. Вадим не успел увернуться — коробка в руках не позволила — и Аленин ухажер толкнул его. Извинился. Лучше бы молчал! Звук его голоса отдавался в мозгу какофонией. Слушать было невозможно. Взяв себя в руки, Вадим шагнул дальше, кажется, буркнул что-то в ответ.
Они ходили, вынюхивали, выспрашивали, разглядывали… Вадим, чувствуя, как стучат зубы, шел за ними. В сутолоке разглядеть его было трудно. Да они и не пытались. Это он знал о них, а они о нем нет. Но слишком, слишком близко подобрались…
Шутка с манекеном обернулась против него. Но когда-то все должно было закончиться. Значит, уже скоро. Он должен подготовиться. Подготовить своих золотых рыбок и Алену. Он не оставит ее здесь, с этим…
Может, сыщик что-то почувствовал, начал оглядываться. Но у Вадима уже закончилась смена. Он быстро переоделся и ушел с работы, приехал сюда, к Алене…
В кармане зазвонил сотовый. Стало неприятно. Вадим взглянул на экран и скривился: Катя. Она, дурочка, даже не представляет, как ей повезло! Могла бы валяться на бетонном полу вместо манекена. И кровь на стенах была бы не из краски, а из вен, тягучая, темная, сладкая… Но в последнюю минуту, когда уже выходил из дома, Вадим решил, что ему противно прикасаться к Кате. Чувствовать растяжки на немолодой коже, видеть белые складки жира на рыхлом животе. Да и к шее, морщинистой, дряблой, прикасаться не тянуло. Какая она Золотая Рыбка? Скорее уж старая жаба!
Но Катя настойчиво искала свидания. Звонила, требовала, умоляла.
— Мальчик, мой! Малыш… — Катя ревела в трубку. — Всего разочек… Один разочек…
Сдуру он пообещал встретиться, когда будет свободное время. Так она теперь звонит каждый день. Как от нее отвязаться? Не обращать внимания — сюда притащится. Припугнуть — побежит в полицию. Катя, Катя… Кажется, он ошибся, поменяв ее на манекен.
Он достал сотовый.
— Я слушаю.
— Малыш, это я…
Она снова принялась просить о встрече, и на этот раз Вадим согласился.
— В нашем парке. Никому не говори. Пусть это будет только нашей тайной…
Она была готова пообещать что угодно, хоть луну с неба!
— Конечно! — восклицала Катя. — Да, мой мальчик!
Старая дура! Никак не смирится с тем, что никому не нужна. Но если бы она видела Алену, ее гладкую кожу, красивые, ухоженные руки, то поняла бы, что со временем поспорить может лишь смерть.
Бот он и подарит ей это чудо..
Вадим вернулся домой. Его лихорадило — то ли заболел, то ли от предвкушения того, что случится. Рыбки в аквариуме, словно чувствуя его состояние, метались из угла в угол, задевая друг друга хвостами и плавниками.
— Мои дорогие…
Поставив аквариум на столик рядом с собой, Вадим сел в кресло и включил Бетховена. Пока текла соната, он успокаивался. Прекратили метаться и рыбки. Что с ними будет, если его вдруг не станет?
Почудилась мать. Взглянула на него строго, протянула руку к аквариуму и проговорила:
— Ты должен позаботиться о них.
— Да, мама, конечно.
Он позаботится, но чуть погодя. После того, как разберется с Катей.
К вечеру небо нахмурилось, пошел небольшой дождь. Вадим занервничал. Теперь в парке развезет, он перепачкается с головы до пят. Еще следы оставит! Может, позвонить и сказать, что у него поднялась температура? Но Катя так мешается под ногами, что он уже боится споткнуться о нее.
Вадим переодевался в темную одежду. Сегодня он чувствовал себя демоном. Сегодня мать точно не назвала бы его Вадиком, только Вадимом. Только так!
До парка он ехал почти два часа: кружил, менял транспорт, оглядывался. Едва ли они уже вышли на его след, но осторожность никому и никогда не вредила.
Адреналин вливался в кровь, и та, будоража, бешено неслась по венам. Он никак не мог успокоиться. Но ведь не первый же раз…
В парке никого не было. Дождь разогнал даже собачников, которых Вадим очень боялся. Он шел по узенькой тропинке, стараясь наступать на траву и не оставлять следов подошв ботинок. На голове капюшон, руки в карманах. Катю увидел издали. Она стояла под зонтиком, прижавшись к стволу кривой березы. Дрожала от нетерпения. Была одета в нелепое розовое платье, подходящее для девчонки лет двадцати, а не для сорокалетней тетки! На плече — ремешок от сумки. Туфли на каблуках…
В голове созрел план. Неподалеку есть овражек. Подвести ее к краю, наступить на туфлю — каблук обломится… И чуть подтолкнуть. А потом… Бедная женщина! Какая нелепость… Плохо одно: нет уверенности, что она умрет.
Катя увидела его, замахала, поспешила навстречу.
— Мальчик мой!
У нее были холодные губы. Вадим поморщился, когда они коснулись его щеки. Руки полезли ему под свитер, сняли капюшон — волосы тут же намокли.
— Пойдем! — коротко обронил он.
Катя послушно засеменила рядом.
— Я так давно тебя не видела… Ты скучал по мне?
— Скучал.
— Почему мы так редко видимся?
— Я работаю. Учусь.
Он продолжал врать, хотя теперь это было лишнее.
Почему ему так трудно избавиться от Кати? Проснулась пресловутая жалость? Никого из предыдущих жертв он не жалел. А она… Катя так похожа на его мать! Вот рука и не поднимается.
— Вадичек, куда мы идем?
Если бы он знал! Шел вперед, словно его гнали.
Дождь то затихал, то начинался заново. Они подошли к оврагу. Внизу темнела вода, валялись сухие ветки, листья, пластиковые бутылки и банки из-под пива. На мгновение Вадим пожалел, что не может найти для ее последнего вздоха место покрасивее. Но у него нет времени.
— Катя… Мы должны расстаться. Совсем.
Он посмотрел в ее круглое лицо. Морщины — длинные и короткие, лучиками и сеткой. Она разом постарела лет на десять.
— Вадичек… Как же это? — по мокрым щекам потекли крупные слезы. Глаза покраснели, распух нос, делая ее уродливой.
— Так надо, Катя.
Он даст последний шанс. Если она откажется от него и не будет преследовать, он уйдет и просто забудет ее.
— Нет!
Она вцепилась в его руку, как пиранья, сжала до боли. От судьбы не уйдешь… Видимо, ей на роду было написано встретить именно его.
— Катя, ты веришь в рок?
— Что? — она перестала плакать, растерянно озиралась по сторонам.
Поздно! В ее глазах забился пойманной рыбкой страх.
— Ты хочешь, чтобы я обнял и поцеловал тебя в последний раз?
— П-почему в последний? — переспросила она мелко дрожащими губами.
— Мы больше не увидимся. Иди ко мне…
Вадим не знал, что ей напомнили его широко раскинутые руки. Но Катя побежала.
Она бросилась в противоположную сторону и оступилась: каблуки заскользили по глине, ноги разъехались. Успела зацепиться рукой за куст, но ветки были тонкие и гибкие — не удержали грузного тела. И всего-то подтолкнуть чуть-чуть…
Катя взмахнула руками, повалилась в грязь и покатилась вниз, ударяясь о выступающие корни деревьев. Слишком мягко, крикнуть успела. Что-то вроде: «Будь ты…» Предположим — счастлив!
— Буду, — усмехнулся он, засовывая руки в карманы.
Катя лежала внизу бесформенной грязной кучей. Не шевелилась. Но он знал, что она жива. В его руках — дать ей жить или умереть. Сейчас он — бог, вершитель судьбы.