— Я пошла за сигаретами в палатку, где ты покупаешь пончики.
Когда жена уходит, Жорди Жуан шарит в ящике стола, который уже давно не открывал, и находит там полиэтиленовый пакетик с марихуаной. Дело не в том, что бедняга сомневается в своей подруге, он сомневается в том, стоит ли ему сомневаться. Если она так поступила, значит, в глубине души не исключает некую долю его вины. А может быть, ей хочется защитить их совместную жизнь во что бы то ни стало и вопреки обстоятельствам. Если бы он расстрелял из пулемета группу из детского садика, она бы поступила так же. Неожиданно для себя он докуривает самокрутку до конца. „Чтобы заснуть раньше, чем она вернется домой и надо будет продолжать разговор“, — объясняет он себе свой поступок.
■
На суде ему задают только два вопроса: „Вы оказали помощь жертве и вызваны в суд в связи с этим?“ — „Да“. — „Вы видели номер автомобиля или могли бы назвать какие-либо характеристики машины, которая нанесла ребенку травму?“ — „Нет“. — „Вы можете идти“.
Есть некое государственное учреждение, которое берет на себя возмещение ущерба в тех случаях, когда никакая страховая компания не берет эти выплаты на себя. Поскольку в этом случае личность водителя установить не удалось, данное учреждение выплатит семье мальчика огромную компенсацию. Радость двадцати с лишним ее членов так же безгранична, сколь безбрежно было их горе, когда они узнали о гибели ребенка. Жорди Жуан сохраняет при себе свои мысли на этот счет, чтобы жена не обвинила его в расизме.
Он выходит на улицу с женой и ее подругой. Когда они устраиваются в баре за чашечкой кофе, к ним присоединяется еще одна женщина. Жена и подруга жены задорно смеются: „Неужели ты ее не узнаешь?“ Нет. Минуту спустя он понимает, в чем дело: это судья.
Без мантии, с улыбкой на губах и далеко от зала суда она кажется совсем другим человеком. Судья приветствует его двумя дежурными поцелуями и добавляет еще один — в лоб:
— Когда встречаешь таких людей, как ты, Жорди Жуан, то понимаешь, что наша профессия нужная и необходимая.
Этот третий поцелуй окончательно хоронит мертвого мальчика. На протяжении следующих дней Жорди Жуан ведет себя как пациент, неожиданно излечившийся от недуга, который ставил в тупик всех врачей. В субботу он занимается любовью с женой четыре раза, а в воскресенье утром отправляется в палатку за пончиками. Воспоминания накатывают на него, и Жорди Жуан испытывает волнение — возможно, потому, что ему так хорошо, и он становится более чувствительным, чем обычно. Да, конечно, можно гордиться тем обществом, где тебе довелось жить, ибо здесь полицейские, врачи и судьи находятся на высоте граждан, которым они служат.
У палатки выстроилась жуткая очередь. Жорди Жуану нечем себя занять, поэтому он предается размышлениям о благах супружеской жизни. Ему кажется невероятным, что он никогда раньше не думал обо всех возможных применениях пончиков, посыпанных сахаром.
Из очереди выбегает белокурый мальчик, его волосы подстрижены, как у средневекового пажа. Лучше бы он не бегал через улицу. В левой руке у него пластмассовая лошадка. Мальчуган воображает, что его скакун летает по воздуху. Если могут летать воздушные змеи из пластмассы и самолеты из пластмассы, то почему бы не летать лошадке? „Таково детство — думает Жорди Жуан, — вернее, раньше оно было таким“. Но лучше бы мальчик не бегал через улицу.
Из-за угла появляется машина. Водитель торопится, потому что в этот ранний час ночь для него еще не закончилась, хотя для людей, стоящих в очереди, уже начался новый день.
Мальчик взлетает в воздух от страшного удара восьмидесяти лошадиных сил, и его тело отскакивает от асфальта четыре раза, словно плоский камешек от поверхности воды. Машина молниеносно исчезает. Ребенок бьется в судорогах, как шмель, которого обрызгали инсектицидом. Перед палаткой никого нет. Ни одного человека.
У меня нет больше сил
„Так, значит, вот каким бывает наш конец; он наступает в самый неожиданный момент, и тебе крышка“, — думает эскимос, вдруг повстречавшийся с медведем. С этой горой мохнатой плоти сражаться бесполезно: люди маленькие, а белые медведи — огромные. Эскимос провел всю первую половину дня в поисках тюленей и так устал, что даже плечи его болят, — и вот теперь ему самому придется уходить от преследования.
Близость смерти заставляет его вспомнить всю прошлую жизнь. Самые важные ее события, подобные узелкам, завязанным на длинной веревке, пробегают перед глазами бедняги за тысячные доли секунды.
Его счастливая жизнь длилась до женитьбы брата. В этих широтах женщин на всех не хватает, и он остался холостяком. Появление невестки превратило его существование в ад. Все ее любили: и муж, и дети, а свекор и свекровь в ней души не чаяли. И не то чтобы она не выносила деверя или наш эскимос ее недолюбливал, но дело было в том, что после этой свадьбы он из первенца своих родителей превратился в обузу. Родительская любовь испарилась, узы братской дружбы разрушились; его в доме терпели, но ему оставалось довольствоваться местом принца, которого лишили трона. Вот и сегодня он отправился на охоту после очередной перепалки с братом, потому что предпочитал излить свой гнев на тюленей, а не на него. В этом крошечном мирке можно ненавидеть только тех, кого любишь.
Появление медведя в один миг доказывает незначительность всех его бед. Он умрет, и все будет кончено. Однако гнев, накопившийся в душе, никуда не исчез, и эскимос направляет его против внезапно появившегося противника. „Я не стану показывать зверю спину и погибну в бою“, — думает эскимос. Никто не узнает о его отважном поступке, но, по крайней мере, он сам уйдет из жизни, сознавая, что умирает храбрецом. Вместо того чтобы бежать от зверя, он начинает самоубийственное наступление на врага — набрасывается на медведя, размахивая руками и пронзительно крича.
Безнадежные ситуации разрешаются порой самым неожиданным образом. В бегство вдруг обращается медведь! Наш эскимос — это первый эскимос в мире, которому открывается тайная сторона сознания белых медведей: они так привыкли быть преследователями и внушать ужас, что стоит кому-нибудь пойти против них в наступление, как хищник приходит в замешательство и пускается — на всякий случай — наутек.
Эскимос, не веря до конца в свою удачу, довольно долго преследует зверя, оглашая просторы грозными воплями. Вся его покорность перед лицом неминуемой смерти испарилась, и теперь он безумно счастлив. Никогда раньше ему не доводилось видеть так близко перед собой задницу медведя. И вправду это забавно!
Он даже позволяет себе экспериментировать и обнаруживает, что может направлять движение животного. Стоит ему слегка отклониться вправо относительно оси медвежьего хвоста, как зверь поворачивает на несколько градусов влево, и наоборот. Так ведет себя корма лодки в зависимости от того, каким из двух весел делают гребок.
Однако потом им овладевает усталость; смесь радости и утомления хмельной дурнотой ударяет в голову. День выдался очень необычный и тяжелый. Эскимос сильно вспотел, и ему кажется, что между его кожей и одеждой колышется вода. Надо как можно скорее найти какой-нибудь поворот и, как только медведь скроется из виду, сменить направление и поскорее уносить ноги, пока зверь не догадался, что стал жертвой обмана. Это, безусловно, самый лучший выход.
Однако, когда эскимос находит подходящее место, впереди появляется какая-то старушка. Что она там забыла? Черт ее знает! Увидев женщину так близко, медведь не может избежать искушения и направляется в ее сторону. Несмотря на то что силы у охотника на исходе, он не хочет запятнать свою совесть смертью почтенной старушки.
— Бегите! — кричит он, ускоряя шаг. — Я его отвлеку. Бегите скорее, добрая женщина!
Нет, теперь в этой истории нет ничего забавного. Женщина удаляется, с трудом передвигая ноги, что неудивительно в ее возрасте. Эскимос подгоняет медведя и орет на него, зверь рычит и огрызается, но подчиняется напору этой странной и неясной угрозы. „Еще чуть-чуть, — говорит себе охотник, — самую чуточку“.
Старый эскимосский прием, позволяющий человеку противостоять невзгодам, состоит в том, чтобы сосредоточиться на бедах более значительных. Охотник старается не думать ни о медведе, ни о своем изнемогающем теле. Он занимает себя мыслями о том, что ждет его по возвращении домой: споры с братом, упреки родителей, косые взгляды молчаливых родственников, укоряющие за то, что он не нашел себе жены, племянники, для которых он — только дядя, а не настоящий отец. И она — такая красивая, такая близкая, но и такая недоступная. Эскимос думает обо всем этом и продолжает гнать зверя вперед. Когда сердце уже готово выскочить у охотника из груди, он достигает знакомых мест. Медведь по-прежнему бежит перед ним, словно их соединяет нерушимая связь.
Внезапно на снег выкатывается целая дюжина серых шариков. Это дети, которые, заигравшись, отдалились от дома. На глаза эскимоса навертываются слезы. Ему кажется, что его бедра превратились в железные прутья, его колени хрустят, точно свежий снег под каблуком. Но что ему остается делать? Может ли он позволить хищнику убить ребенка? Головки в капюшонах наполняют его сердце нежностью.
— Бегите отсюда! Скорее!
Из легких эскимоса вырывается хрип, которому вторит медведь — зверь отказался от своего намерения, но продолжает бежать впереди охотника. Кажется невероятным, что дети могут быть такими маленькими… и бегать так медленно. Крошечные фигурки удерживают равновесие, широко раскинув руки, и высоко поднимают колени, вытаскивая ноги из сугробов. Дабы удостовериться в том, что дети вне опасности, эскимос должен гнать медведя от этого места еще некоторое время.
Крики охотника превращаются в стоны. В любую минуту медведь может остановиться и спросить себя, зачем убегает; тогда зверь сожрет своего преследователя, который не сумеет оказать ему никакого сопротивления. Эскимос находится во власти дурацкого инстинкта. И это еще не конец.