– У меня что-то на губах?
– Нет, – сказал Энрике, быстро отвернувшись.
Гипнос пробормотал себе под нос что-то похожее на «очень жаль».
Стрелки часов приближались к полуночи.
К этому времени Лайла и Зофья уже вернулись. Они поделились своими находками – загадкой костяных часов и спрятанным тескатом – и продолжили ждать назначенного часа. В астрономической комнате стало гораздо оживленнее, и только подушка Тристана продолжала пустовать.
В последние минуты до полуночи Энрике показалось, что все его чувства обострились… Он отчетливо ощущал тепло руки Гипноса, сидящего рядом с ним; свечение волос Зофьи; кристаллы сахара, поблескивающие на печенье, которое ему принесла Лайла, и холодную ярость Северина, устремившего взгляд на часы. Энрике всегда мечтал о волшебстве. Только теперь он понял, что такое настоящая магия: мифы, палимпсесты[14], звездный свет и томительная надежда, разделенная со своими друзьями.
Как только наступила полночь, они перевели стрелки часов на два часа и шесть минут.
По астрономической комнате разлился яркий свет.
Лайла отшатнулась, а Зофья, напротив, наклонилась поближе к свету. На ее лице читалось любопытство.
– Эти часы работают как мнемо-жучок, – заметила она.
Масштабное голографическое изображение, спрятанное в часах, растянулось по всей комнате.
Помещения, набитые костями. Узкие коридоры, в которых рядами выстроились ухмыляющиеся черепа. Заброшенный зал, в котором можно было заметить знакомый спиралевидный узор: как на полу в поместье Дома Ко́ры. Энрике казалось, что он чувствует все запахи этого места, хотя перед ним было всего лишь изображение. Большие кресты, сделанные из тазобедренных костей, и мрачное озеро, над которым свисали острые сталактиты. И, наконец, тайное укрытие Падшего Дома. Место, соединенное с выставочным павильоном. Где-то там, среди мрака и костей, Тристан ждал спасения.
Энрике не расслышал, кто заговорил первым, но эти слова заставили его поежиться от холода и страха:
– Падший Дом ждет нас в катакомбах.
23Северин
Шестым отцом Северина стал мужчина, которого он называл Жадностью. Жадность был привлекательным вором с крошечной суммой денег на счету. Он часто совершал различные кражи и любил оставлять Северина настороже. Однажды Жадность залез в дом богатой вдовы. Он полностью обчистил ее кабинет, полный дорогостоящего фарфора и изящных стеклянных фигурок, но вдруг заметил на стене нефритовые часы. Северин стоял снаружи и наблюдал за улицей. Услышав стук лошадиных копыт, он свистнул, но Жадность велел ему утихнуть. Он почти снял часы со стены, когда лестница под его ногами треснула. Тяжелые часы упали Жадности на голову, и он скончался на месте.
Жадность научил Северина не тянуться слишком высоко.
Северин закинул в рот бутон гвоздики и начал медленно его жевать, обдумывая новую информацию.
Теперь они знали, где искать Падший Дом.
Они знали, чего хотел Падший Дом: соединить Вавилонские Фрагменты.
Все остальное было вопросом времени.
Как только голографическое изображение катакомб исчезло, Гипнос вздохнул:
– Формально все лидеры Домов должны сообщать Ордену о любых находках, связанных с Падшим Домом.
– Формально? – повторил Северин. – Формально мы не знаем, работает ли Ру-Жубер на кого-то из Ордена.
– Поэтому я и сказал «формально», – добавил Гипнос. – Я должен доложить о случившемся Ордену, но они не уточняли, когда именно я должен это сделать. Я могу заняться этим после того, как мы найдем Ру-Жубера и убедимся, что никто из Дома Ко́ры не замешан в краже Кольца.
– Хитро.
– Беру пример с тебя.
– Вы действительно думаете, что за всем этим может стоять член Вавилонского Ордена? – спросил Энрике. – Разве это не идет наперекор главным целям Ордена и всему смыслу его существования?
– Никогда не недооценивай человеческую склонность к предательству, – тихо сказала Лайла.
Как и все остальные, она не стала садиться на свое привычное место. Вместо этого она оперлась спиной на книжный шкаф, подобрав свое длинное зеленое платье. Девушка подняла руку, чтобы потереть шею, и ее пальцы исчезли за воротником платья, нащупывая верхнюю часть шрама. Она считала его швом, как у набивной куклы, но для Северина это был обычный шрам. Шрамы делали людей теми, кто они есть. И вдруг в его голове вспыхнуло воспоминание о том, как он прикасался к ее изъяну: тогда он показался Северину холодным и гладким, как стекло. Он помнил, как она напряглась от его прикосновения и как он целовал ее спину. Тогда Северин отчаянно пытался дать ей понять, что он все понимает. И доказать, что на самом деле ее шрам не имеет никакого значения. Для него – никакого.
В этот момент Лайла подняла взгляд и встретилась с ним глазами. Ее щеки порозовели: возможно, она вспоминала о том же моменте, что и он. Не прошло и нескольких секунд, как Лайла резко отвернулась.
– Каков наш план? – спросила она.
Северин с трудом перевел взгляд на всех остальных.
– Мы проникнем в тайное укрытие Падшего Дома в катакомбах, а затем вернем Кольцо Дома Ко́ры и Глаз Гора.
– Сомневаюсь, что Кольцо просто валяется у них на полу – сказала Лайла. – Наверняка Ру-Жубер носит его на пальце.
Гипнос пошевелил пальцами.
– Это невозможно. Может, у него и вышло сорвать Кольцо с руки матриарха, но оно все еще привязано к своей хозяйке.
Северин согласно кивнул и продолжил:
– Глаз Гора укажет нам точное местоположение Фрагмента, и после этого мы вернем его матриарху. Если, конечно, никто из Дома Ко́ры не замешан в краже Кольца. Тогда Орден сможет отправить своих людей охранять Фрагмент, а также обезвредить Ру-Жубера и его подельника.
– Как мы попадем в катакомбы? – спросила Лайла.
– Через вход на улице д'Энфер.
– Но они могут сбежать через тескат в павильоне, – заметил Гипнос.
Зофья вытащила серебряную ткань и помахала ею в воздухе.
– Нет, не могут.
– Это должно меня впечатлить? – спросил Гипнос.
– Эту ткань невозможно повредить, – сказала Зофья.
– Это правда, – подтвердила Лайла. – Зофья пыталась разрезать ее ножом.
– Это, конечно, просто поразительно, но этот обрывок не больше носового платка, – с сомнением сказал Гипнос.
– Я знаю, – согласилась Зофья. – Но я могу воспроизвести этот материал.
– И сделать сотню носовых платков? Я весь дрожу.
– И правильно делаешь, – мягко сказала Зофья.
– Если ты можешь изменять размер серебряной ткани, то, может, поможешь мне еще с одной вещью?
Северин достал из кармана мнемо-жучок. Он был маленьким, легким и холодным на ощупь. И все же эта кроха могла запоминать изображения и проецировать их в воздухе.
– Мнемо-жучок? – проворчал Энрике. – Зачем? Записать последние мгновения нашей жизни? Если это такой своеобразный сувенир на память, то мне он не нужен.
– Просто доверься мне.
– Может, я подожду вас снаружи? – вдруг сказал Гипнос. – Я могу постоять на страже или…
– Еще недавно ты был в восторге от командной работы, – заметил Северин.
– Это было до того, как я узнал, насколько мало вас волнуют моральные ценности.
– Если ты будешь четко следовать плану, твои моральные ценности ничуть не пострадают.
Гипнос посмотрел на него с подозрением.
– И какой же у тебя план, mon cher?
Прежде, чем Северин успел ответить, Зофья чиркнула по своим зубам спичкой.
– Крокодильи зубы.
Все четверо повернулись к ней. Северин засмеялся: Зофья угадала, что он собирался делать.
– Великие умы мыслят одинаково.
Зофья нахмурилась.
– Нет, это не так. Иначе любая идея была бы вторична.
Во рту у Северина все горело, но он все равно потянулся за еще одним бутоном гвоздики. Он уже не мог сказать, от кого он узнал, что этот ароматный цветок помогает улучшить память. Возможно, это был постоялец отеля, оставивший ему подарок перед отъездом. Теперь он не мог избавиться от привычки жевать гвоздику. Воспоминания не давали ему покоя. Северина злила мысль о том, что он мог упустить какой-то важный момент. Он не хотел, чтобы время искажало его воспоминания: только оставаясь беспристрастным, он мог посмотреть назад ясными глазами и понять, что пошло не так. Направляясь к главному лобби «Эдема», он в сотый раз вспоминал свои последние минуты с Тристаном. Юноша пытался предупредить его о чем-то важном, но Северин не стал слушать. Что произошло тогда? Неужели именно в тот момент Тристан вышел за дверь и попался в руки Падшего Дома? Попытался ли он намеренно потерять сознание при виде Шлема Фобоса, как он делал это в детстве, оставаясь наедине с Гневом? Северин отчетливо слышал в своей голове голос Ру-Жубера, и в тот момент ему хотелось, чтобы гвоздика не была такой действенной.
– Его любовь, страх и расколотое сознание позволили мне легко убедить мальчишку в том, что если он хочет тебя спасти, то ему придется тебя предать…
Его желудок скрутило от чувства вины. Он должен был выслушать Тристана.
Северин стоял на нижней ступеньке главной лестницы и обводил взглядом лобби «Эдема». Рядом с ним не было Тристана, и он чувствовал себя одиноким. Вдруг из-за его спины раздался тонкий голосок:
– Мама?
По телу Северина пробежал холодок.
Он обернулся и увидел маленького мальчика с потрепанным медвежонком в руках. Дети были редкостью для его отеля. У «Эдема» была далеко не «семейная» аура, и это успешно отпугивало постояльцев-родителей. Мальчик с медвежонком застиг его врасплох. Северин очень редко сталкивался с детьми и совсем забыл, что когда-то был таким же маленьким и потерянным.
– Мама? – снова позвал ребенок.
Что случилось с родителями мальчика? Почему они оставили его… здесь?
По щекам мальчика градом лились слезы, и Северин с трудом подавил желание закричать на него.
Зачем проливать слезы по тем, кому ты не нужен? Без них тебе будет лучше.